Читать онлайн «История запорожских казаков. Борьба запорожцев за независимость. 1471–1686. Том 2». Страница 32

После набега на имения Яроша Терлецкого Наливайко сделал набег на Пинск, куда епископ Кирилл Терлецкий, перед своим отъездом в Рим, отправил на хранение, в дом мещанина Крупы, богатую ризницу свою с уборами, богатыми нарядами и епископскими принадлежностями, два большой важности и потребности документа с подписями и печатями самого владыки и рукоприкладством трех светских лиц, спрятанные в запечатанный сундук и хранившиеся в ризнице. Все это было похищено Наливайко тотчас же после отъезда епископа в Рим. Напрасно потом епископ требовал, именем королевского величества, выдачи одного из своих слуг, Флориана Гедройта, принимавшего участие в наездах Наливайко на Пинск и, вероятно, выдавшего секреты епископского дома: отправленного по этому поводу в город Острог епископского посланца Олизаровского местный староста, Боровицкий, сперва бросил в тюрьму и подверг томлению голодом, а потом отослал в градский суд, в Кременец.

Кроме Терлецких, от казаков Наливайко пострадал и луцкий староста Александр Семашко, сторонник унии. Против него действовал Дамьян Наливайко вместе с Александром Гулевичем и князем Петром Вероницким. Союзники напали на имения Семашко Тучин и Коростяний и произвели в них страшный разгром; они брали деньги, оружие, платье, лошадей, рогатый скот, домашнюю птицу, пьяные напитки, белье, холст, рядна, упряжь, кошелки, топоры и т. и., а людям владельца стрелами кололи руки, обрезали уши, мучили, убивали и среди дорог бросали, и после всего этого спокойно разъехались по своим местам; а когда потерпевшие вздумали было потом требовать часть своего добра от Дамьяна Наливайко, то были прогнаны острожским старостой и бежали ночью в свои маетности.

Таким образом, из двух известных казацких вождей действовал пока один Наливайко. Но скоро к Наливайко присоединился и Григорий Лобода. Лобода после стоянки в Овруче, в январе 1596 года, спустился в Сечь. Но, услышав о том, что творилось на Волыни и в Белоруссии, казацкий вождь не выдержал и, собрав возле себя низовое товарищество, «выгребся» с ним вверх по Днепру и занял северные пограничные волости Киевского воеводства. Цель своего похода он объяснял, однако, не религиозными побуждениями, а простым желанием добыть для своего войска так называемых стаций, или, как он сам выразился в письме к коронному гетману Яну Замойскому (от 11 января 1596 года), «хлеба-соли» на войско: «Ваша милость пишешь к нам и приказываешь не входить в границы Великого княжества Литовского, к Мозыру, и товарищей не впускать туда; ты не требуешь от нас услуг Великому княжеству Литовскому и всей Речи Посполитой, указывая на мир со всех сторон, со всеми неприятелями короны польской. За это да будет хвала Господу Богу за такой мир люду христианскому, что он смягчил сердце каждому неприятелю креста святого. Но мы если пришли в этот край, то причина этого для всякого очевидна: в это зимнее непогодное время, когда ты никуда нас не требуешь на услугу, Бог знает, куда нам направиться; поэтому покорно и униженно просим, благоволи не заборонять нам хлеба-соли. Что касается того своевольного человека Наливайко, который, забывши почти страх Божий и пренебрегши всем на свете, собрал по своему замыслу людей своевольных и чинил большие убытки короне польской, то мы об нем никогда не знали и знать не желаем».

Как добывали казаки себе «хлеб-соль», об этом можно судить по прежним приемам их, но во всяком случае они вели себя сдержаннее, чем ватага Наливайко; только то сбродное сословие людей, которое всегда в подобных случаях окружало казаков и пользовалось случаем поживиться на счет не любимых ими панов или же своих собственных собратов, вело себя если не хуже, то ни в коем случае не лучше ватаги Наливайко. Так, современные акты дают примеры насилий со стороны панов Ганского и Слуцкого и мещанина Гуменвицкого, назвавшихся сподвижниками Лободы и причинивших много зла подданным пана Семашко, старосты луцкого, жителям Короститина и Хупкова: как и ватажане Наливайко, они делали внезапные наезды на обывателей, забирали у них деньги, лошадей, волов, коров, наносили побои людям, насиловали женщин («чинили гвалты белым головам») и делали многие другие бесчинства.

Казацкие предводители, Лобода и Наливайко, действовали пока независимо один от другого, и, по объяснению Райнольда Гейденштейна, это происходило вследствие личного нерасположения Наливайко, человека властного и честолюбивого, к Лободе. Отдельно от Лободы действовал и Матвей Саула (иначе Шауля), направившийся с частью запорожских казаков в Литву и Белоруссию для добывания там «хлеба-соли», но он предпринял поход с ведома Лободы и имел целью собрать большие стации для всего запорожского войска.

Видя, до какой смелости дошли казаки и их предводители, польский король Сигизмунд нашел нужным принять, наконец, решительные против них меры: он отправил приказание своим гетманам «рушить против них войско и поступать с ними как с государственными неприятелями». Вместе с этим приказанием король послал, в конце января 1596 года, свой универсал волынской шляхте с извещением об отправлении против казаков коронного войска и с приглашением соединиться с этим войском против общих врагов.

На ту пору коронным гетманом был Ян Замойский, а вольным гетманом – Станислав Жолкевский, оба люди решительные, оба с большими военными дарованиями, но оба занятые в то время окончанием дела в Молдавии, низвержением с престола незаконного правителя ее Розвана и возведением на господарский престол Еремии Могилы. Выезжая в Молдавию, Замойский пока старался о том, чтобы казаки не беспокоили в его тылу турок и потому отдал им такого рода лаконическое приказание: «Приказываю вам, казаки, не смейте беспокоить Турцию! Я вам запрещаю!» Уладив же дела в Молдавии и поставив господаря ее в вассальную зависимость от Польши, Замойский вернулся в Польшу и тут отправил с частью коронного войска против казаков Станислава Жолкевского.

Приказание короля и коронного гетмана Станислав Жолкевский получил 28 февраля и, понимая всю важность казацкого восстания для республики Речи Посполитой и ее шляхетского сословия, немедленно двинулся к Кременцу. Однако, при всей своей энергии и решительности, Жолкевский должен был действовать против врага не столько открытой силой, сколько хитростью и неожиданностью. Дело происходило оттого, что после похода в Молдавию польские войска были сильно изнурены и нуждались в деньгах, которых им, по обыкновению, правительство всегда недоплачивало или же затягивало расплату на неопределенное время. Чтобы подкрепить свое войско и вселить ему бодрость, Жолкевский обращался с посланиями к коронному гетману, а также к киевскому и волынскому воеводам, прося у них вспомоществования деньгами и войсками.

Но на усиленные просьбы Жолкевского гетман и воеводы отвечали слишком медленно.

А между тем Наливайко, услышав о собиравшейся против казаков грозе, нашел за лучшее передвинуться из Волыни в Брацлавщину и расположиться в местечке Лабуне (тепершней Волынской губернии, Заславского уезда), где он считал свое положение более надежным, чем где бы то ни было, потому что здесь находил и большое к себе со стороны простого населения сочувствие и потому что отсюда, как из пограничной области, он мог, в случае надобности, свободнее перескочить в другое место. Расположившись в Лабуне, Наливайко беспечно стал поджидать к себе свою ватагу, разъехавшуюся по дальним окрестностям для собирания добычи и продовольствия.

Разведав обо всем этом и сообразив, как трудно будет выкурить Наливайко из Брацлавщины, Станислав Жолкевский решил, не дожидаясь подкрепления, напасть врасплох на Наливайко, захватить его в руки и тем затушить восстание казаков в самом гнезде. И свой план Жолкевский мог привести в исполнение, если бы в самом войске гетмана не объявился перебежчик к казакам, пан Плоский с целой ротой поляков. Не получив давно ожидаемого королевского жалованья, Плоский внезапно покинул Жолкевского, перешел к Наливайко и предупредил его об опасности. Тогда Наливайко оставил Лабун и направился в имение князя Острожского Острополь. Во время этого передвижения в имении князя Радзивилла, Марцирицах, между Лабуном и Острополем, на две сотни войска Наливайко, предводимые Дурным и Татаринцем, напал передовой отряд Жолкевского и вступил с ними в ожесточенный бой. Казаки только что выпили у марцирицкого арендатора целую бочку горилки и потому не совсем были годны для сражения, но тем не менее, засев во дворах и хатах села Марцириц, они оказали такое упорное сопротивление польским жолнерам, что те, не могши одолеть их оружием, решили за лучшее поджечь огнем казаков в их убежищах и тем истребить всех до единого. Казаки не струсили перед опасностью и, поражая поляков из пламени, все, числом до 500 человек, вместе с двумя своими сотниками, погибли в огне, оставив полякам в добычу лишь одни знамена, но ни одного пленника из своих товарищей.