Читать онлайн «ЦИВИЛИЗАЦИЯ: Новая история западного мира». Страница 51

При этом латинская церковь не просто стремилась привести к единообразию ирландские приходы, онахотела полного переустройства ирландского общества — так, чтобы оно отвечало европейскому шаблону изобретенному франками. Норманнские аристократы в Англии были только рады оказать Святому престолу такую услугу и в XII веке вторглись в Ирландию, движимые, по их собственным словам, желанием «расширить границы церкви».

За столетие до этого воинственный натиск римской церкви. жаждущей установить повсюду единообразие и контроль, вылился в один из кровопролитнейших эпизодов истории западного христианства. В Лангедоке на юге Франции в то время продолжали жить катары, или альбигойцы. —дальние потомки «чистых» сект V века. Эти раскольники, исповедовавшие учение о раздельном сотворении доброго и злого миров и возглавляемые избранной группой «совершенных» (perfecti или parfaits), обосновались в регионе вокруг города Каркассон. Катары (название происходит от греческого «катарос» — «чистый») отвергали материализм и мирскую власть церкви и стремились вернуться к простому христанству времен Нагорной проповеди. Среди них— число катаров никогда не привышало 10 процентов от населения — были и знатные особы, которым оказывали покровительство местные графы. В целом катары и католики в этой области поддерживали между собой вполне бесконфликтные отношения.

В 1209 году папа Иннокентий III объявил о крестовом походе против катаров, обещая за участие в нем землю и деньги. Внявшие его призыву войска с севера Франции окружали катарские поселения и сжигали людей сотнями. Эти гонения заставили жителей Лангедока— равно катаров и католиков— дать совместный отпор захватчикам, однако благодаря вмешательству французского короля область была покорена и навсегда осталась под властью римской церкви и франкской знати.

В результате сочетания франко–германского, римского и христианского начал сформировалась современная европейская цивилизация. И впервые после многосотлетнего перерыва восторжествовавшая ортодоксия стала увековечивать себя грандиозными каменными монументами. Города, поселения, стратегические возвышенности начиная с XI века наводнил безудержный поток каменного строительства — кафедральные соборы, церкви, монастыри и замки покрыли североевропейский ландшафт. Норманны строили замки прямо посреди английских городов — Лондона, Йорка, Уорика, Кентербери, Винчестера — с единственной целью внушить почтительный трепет местному населению, а на границах, в Гарлехе, Конви, Карлайле и других местах, воздвигали гарнизонные крепости. Французские короли укрепляли долину Луары в Анжере, Лоше и Туре, а существовавшие восточные замки — например, в Праге и Карлштейне — были перестроены. Вместе с замками наступила эпоха великих романских и готических соборов. Это были первые элементы монументального наследия северной Европы, «трактаты в камне», которые можно поставить в один ряд с письменными памятниками, ювелирными и металлическими изделиями раннесредневековой культуры.

Дошедшие до наших дней соборы и храмы сохранили драматическое напряжение между самовластным диктатом вышестоящей церкви и государства и художественным и культурным чутьем тысяч каменщиков, зодчих, резчиков по дереву золотых дел мастеров, стеклодувов и художников, которое имело свое происхождение в народных низах. Построенные по плану древней римской базилики или зала для собраний, эти огромные здания высвобождали себя из оков классической традиции и становились выражением характерно североевропейской культуры. Революционное применение кровельных ребер в Даремском соборе, начатом в 1093 году, позволило храмостроителям отказаться от старых римских полуцилиндрических сводов в пользу стрельчатых арок и устремленного ввысь внутреннего пространства. Благодаря новому методу конструкции смогли нести больший вес, что привело к заметному расширению нефов и боковых приделов, почти чудесным образом поддерживаемых хитросплетением тонких каменных ребер. Этот готический стиль, впервые полностью воплощенный в соборе Сен–Дени близ Парижа (начало строительства — 1144 год), быстро распространился по всей Западной Европе. Использование животных мотивов в резьбе, каменные кружева, трилистники и четырехлистники, сочетание резных колонн, уводящих ввысь к расходящимся ребрам свода, и лабиринтного орнамента (к примеру, мощеный лабиринт в Шартре) — все было призвано воплотить органическую духовность в неорганическом строительном материале. Несмотря на споры между историками по вопросу о том, какие черты составляют готический стиль, большинство соглашаются. что его основной характеристикой являются незавершенные визуальные последовательности, постоянно уводящие зрителя за собой. — по контрасту с изображением окружающего мира с единой точки зрения. Соборы возносились над землей как грандиозные лесные рощи или древние монолиты: северные мастера переиначили римскую базилику на свой лад, воссоздав в ней священный ландшафт собственной культуры.

Картина истории средних веков, возникающая из исследований недавнего времени, бросает вызов нашим укоренившимся представлениям об основаниях западной цивилизации. Падение Римской империи, мрак и смута «темных веков», каролингское возрождение и триумф латинского христианства — во всех этих элементах нашей традиции, как обнаруживается, истина щедро перемешана с искажениями и мифотворчеством. Сегодня мы начинаем воспринимать раннее Средневековье как эпоху разнообразия и взаимной толерантности, когда местная культура, промыслы и письменная ученость могли развиваться в рамках всеевропейской системы связей, практически не обремененной границами между народами и королевствами, непримиримыми этническими и религиозными конфликтами и подавляющим контролем какого‑либо центра.

Мартелл, дед Карла Великого, дал отсчет новой эпохе самовластья, показав франкской знати способ наживаться на крестьянах. Сельскохозяйственное производство в плодородных областях Нейстрии и Австразии было встроено в социальную систему которая позволила состояниям укрупняться в невиданных ранее масштабах. Завладение богатствами и их централизация посредством системы иерархического контроля стали отличительной чертой империи Каролингов в той же мере, в какой она была характерна для Римской империи. И хотя государство Карла Великого раскололось на части, методы насаждения христианской религии и параллельное утверждение королевской власти как единственной модели управления в будущем стали ведущими началами западного социального устройства и западной цивилизации. Языческие племена, включая саксов и позднее викингов, были не просто обращены в католичество — они стали обществами, выстроенными по иерархическому принципу с монархом во главе. Экспансия католического мира в десятом и последующих столетиях в конечном счете привела всю Европу под знамена единой церкви. Наиболее продолжительное сопротивление этой экспансии оказали западнославянские племена в Польше и восточной Прибалтике — они не обратились в христианство в правление Карла Великого и оставались политеистическими сообществами вплоть до XIV века. Литовская монархия в конечном счете приняла новую веру лишь в 1386 году в обмен на польскую корону. В общем и целом католический «крещеный мир» позднего Средневековья стал продуктом колонизации Европы — немногим более столетия спустя после обращения литовцев тот же самый процесс начался заново, но уже на других континентах.

За столетия франкской военной и иной экспансии земли Европы были разделены на крупные владения, и жизнь большинства простолюдинов — труд, передвижения, даже матримониальные дела — оказались под контролем господина- феодала. Однако растущее экономическое благосостояние Европы привело к возникновению еще одного феномена, который позволил некоторым обитателям средневекового католического мира вести совсем другой образ жизни. Тогда как сельский быт подчинялся произволу аристократии, средневековый город сделался убежищем от феодальной системы, местом, где общинная жизнь и индивидуальные потребности могли обрести пространство для взаимодействия, где население имело влияние на управление обществом и было напрямую заинтересовано в его защите и процветании.

Еще несколько десятилетий назад средневековый город, с его узкими петляющими улочками, теснотой лавок, домов, церквей и мастерских, с рыночными площадями, стенами, воротами, тупиками, проходами и на первый взгляд полностью хаотичной и случайной планировкой имел репутацию чего‑то нездорового, неэффективного, нелогичного и абсолютно отсталого. Сегодня мы видим в средневековом городе не только историческое сокровище, но и пример желанной организации жизни, при которой личные устремления образуют непротиворечивое целое с общественным бытием. Мы не сразу осознали, что взаимодействие между людьми и случайные встречи, которые происходили и по–прежнему происходят на этих улицах и переулках, в этих трактирах и лавках, представляют собой крайне важный элемент человеческого существования. Как писал Льюис Мамфорд, «с опозданием мы начали понимать, что добытые с таким трудом открытия в искусстве планировки городов… всего лишь повторяют, применительно к нашим собственным социальным нуждам, общие места здоровой средневековой практики». Средневековый город позволял реализоваться бесконечному разнообразию, обходясь без так полюбившегося в позднейшие времена выстраивания пространственных прогрессий; улицы петляли, спускались, поворачивали, расширялись и сужались без какой‑либо иной причины, кроме собственного существования, и существовали как места, где люди встречались, трудились, торговали, питались и развлекались.