Читать онлайн «ЦИВИЛИЗАЦИЯ: Новая история западного мира». Страница 30

В нашей исторической памяти классическая Греция живет как эпоха исключительного творческого взлета человеческого духа. Наука, философия, демократия, театр, мифология, эпическая поэзия, архитектура и скульптура впервые родились на свет или как минимум обрели новую жизнь на протяжении нескольких поколений. Все эти достижения кажутся как‑то связанными с еще одним греческим новшеством — верой в человеческий разум и в людей как авторов собственной судьбы. Но когда мы смотрим пристальнее, то замечаем, что эта связь не всегда является такой однозначной, как мы хотели бы видеть. Произведения Платона и Аристотеля обычно представляются кульминацией, высшим выражением классической греческой мысли, однако платоновский акцент на абстрактной рациональности как единственном пути к истине и справедливости был для своего времени позицией спорной и во многом даже радикальной. Платон, следует помнить, не был первым. Греческое народовластие, драматургия, художество — все это создавалось не философами, рассуждающими абстрактно и рационально, а практиками и прагматиками, которые, отвечая на вызов, брошенный им меняющимся обществом, сумели проявить одновременно редкую решимость и редкое воображение. Как бы то ни было, именно произведения Платона сохранили для нас первейшую значимость и именно его видение оказалось доминирующим в культуре западной цивилизации.

Греческий и эллинистический мир, описанный в предыдущих главах, не мог не соприкасаться с обществами центрально-, северо- и западноевропейского железного века, однако торговля между ними была незначительной, а технологический обмен — весьма скудным. Именно Римской империи, начиная со II века до н. э., предстояло принести с собой культуру восточного Средиземноморья на запад и север континента. Влияние эпохи римского господства на Западную Европу было и остается огромным, но, несмотря на интерес к классическому миру мы редко обсуждаем специфику и механизм этого влияния в их собственной исторической ситуации. Позднейшее включение Греции и Рима в нашу культурную родословную только затмило реальную картину событий, сопровождавших приход римлян в Иберию, Галлию, западную Германию и Британию. Тем не менее взаимодействие столь разных культур — средиземноморской, германской и западной кельтской, — происходившее в контексте торговых отношений, завоевательных походов, оккупации и вывода войск, было центральным событием в истории западной цивилизации.

Рим был одним из государств Средиземноморья, в котором после свержения владычества этрусков в центральной Италии. около 510 года до н. э., установился республиканский строй правления. Как и многих до и после него, каждый следующий этап территориальной экспансии втягивал Рим во все новые внешние конфликты. Завоевав, поглотив или залучив в союзники все центральноитальянские племена, он обнаружил, что находится в состоянии соперничества или войны с крупными стратегическими силами Средиземноморья: Карфагеном на западе, Македонией, Эпиром и менее значительными влиятельными державами на востоке. Период наиболее стремительной экспансии Рима пришелся на отрезок между 250 и 140 годом до н. э., когда Карфаген, Македония и другие греческие государства были побеждены, а их территории аннексированы. Хотя позднее Рим продолжил захват новых земель, к 150 году до н. э. он уже являлся полновластным хозяином Средиземноморья.

Для народов Центральной и Западной Европы римская экспансия означала замену нескольких соседей и торговых партнеров на единую инстанцию военного и экономического могущества. Греческие города, рассеянные по южноиспанскому, французскому и итальянскому побережьям, карфагенские земли на севере Африки и в западной Иберии, а также этрусские территории в северной Италии были поглощены Римской империей — начиная с 140 года до н. э. именно Рим контролировал всю торговлю между Средиземноморьем и севером. Кульминация средиземноморских завоеваний совпала с внутренним мятежом под предводительством братьев Гракхов. который положил начало долгому периоду междоусобной вражды в Риме. Это остановило дальнейшее военное продвижение почти на столетие, однако не помешало развитию торговли между римлянами и западными «варварами».

С захватом контроля над средиземноморским побережьем Галлии во II веке до н. э. Рим открыл италийским винам и другим товарам дорогу в Массиллию (Марсель) и Нарбон (Нар бонну), откуда они переправлялись дальше на запад и север.

Благодаря фактически вечной сохранности сосудов для перевозки вина — амфор — и характерным чертам, указывающим на их происхождение, виноторговля того времени исследована современными учеными довольно подробно. Амфоры II века до н. э. в больших количествах обнаружены на территории южной Галлии, вдоль речных маршрутов Рона — Рейн и Гаронна — Од, вдоль Сены, на прибрежных землях Бретани, а также на берегах пролива Солент и севернее устья Темзы на юге Британии. Поставляя вино и предметы роскоши на рынок, простиравшийся до самой южной Британии, римские купцы охотно скупали на этой территории металлы, пушнину, кожи, шерстяные ткани, мед, зерно, а в Иберии также оливковое масло.

Еще одной важной статьей импорта для империи служили рабы. Захват рабов и владение ими были особенностью средиземноморского бытия на протяжении столетий, однако работа механизма, составлявшего саму основу Римской империи, резко увеличивала спрос на живой товар. Чтобы разобраться в этом механизме, нужно представлять себе, по какому принципу римляне набирали войско и на каких условиях заключали союзнические договоры, а также почему результатом этих принципов и условий становилась потребность в непрерывном завоевании.

Между 500 и 250 годом до н. э. римляне сумели занять доминирующее положение в центре Апеннинского полуострова, плодородном и густонаселенном сельскохозяйственном регионе, благодаря тактике сочетания завоевательных войн с установлением вассальных союзнических отношений. Жители включенных в состав Римского государства или зависимых областей становились полноправными гражданами Рима, гражданами без права голоса (sine suffragio) или продолжали считаться союзниками. Однако все они входили в Римско–Италийский союз и все были обязаны поставлять вооруженных солдат в римскую армию. Поскольку группа под контрольных Риму государств обладала огромными резервами живой силы, империя быстро превратилась в самодвижущуюся машину — новые завоевания добавляли новые отряды воинов, что в свой черед создавало новые возможности для завоеваний. К 264 году до н. э. у Рима имелось 150 договоров с побежденными или добровольно присоединившимися городами и областями, по условиям которых все они обязывались предоставить в его распоряжение определенный воинский контингент. Войны оказались эффективным способом инкорпорировать обретенных союзников в состав подконтрольного Риму политического целого и могли вестись со сравнительно небольшим риском для самого Вечного города.

Если завоевания и экспансия были очевидно выгодны Риму, почему в этот процесс втягивались его союзники? Дело в том, что заключенные Римом соглашения оговаривали для союзников право на определенную долю захваченной добычи, включая землю и движимое имущество — италийцы получали наделы в Гкллии, Испании и множестве других земель. Экспансионизм союза под предводительством Рима кто‑то сравнил с поведением банды разбойников — до тех пор, пока она продолжает заниматься своим делом, все получают долю от награбленного; стоит процессу прекратиться, банда распадается сама собой. Римские союзники получали безопасность, защиту и часть трофеев в обмен на участие в военных походах.

Эта самовоспроизводящаяся система позволила Риму разгромить Карфаген и подчинить конфедерации эллинистического Востока, однако в конечном счете проверенный механизм начал давать сбои. Землевладельцам Италии, обязанным служить в войске, приходилось постоянно участвовать в заморских кампаниях, которым, казалось, не видно конца. Продолжительное отсутствие хозяев мелких наделов приводило к аккумуляции этих наделов в составе крупных имений, в которых, за недостатком свободных работников, трудились преимущественно рабы — количество рабов, к примеру, в правление Августа оценивается от миллиона на все четырехмиллионное население полуострова до двух миллионов на шестимиллионное. В I веке до н. э. сельскохозяйственное производство в Италии было высокоприбыльным делом, землевладельцам и купцам требовалось как можно больше рабов и рынков сбыта, и варварские страны представляли собой превосходный источник того и другого. Диодор Сицилийский, например, так объяснял связь между рабо- и виноторговлей: «Италийские купцы пользуются страстью галлов к вину: они… извлекают из торговли неслыханные барыши, доходят до того, что за амфору получают раба, то есть покупатель отдает своего слугу, чтобы оплатить выпивку».