Читать онлайн «ЦИВИЛИЗАЦИЯ: Новая история западного мира». Страница 109

Если описанные политические результаты революции европейцы ощутили лишь позднее, в ходе всего последующего столетия, то эффект военных кампаний Наполеона» перекроивших европейскую геополитическую карту» был немедленным й, как оказалось, долговременным. Испания и Португалия, истощенные в военном и финансовом плане десятилетиями боевых действий за и против Франции, в итоге утратили контроль над своими заморскими империями, когда их южно- и центральноамериканские колонии объявили о независимости, а покорение Наполеоном всего Апеннинского полуострова дало импульс к началу борьбы за объединение Италии под предводительством короля Виктора Эммануила и Джузеппе Гарибальди. Однако сильнее всего геополитические успехи Наполеона сказались на судьбе Центральной Европы. Он ликвидировал Священную Римскую империю, образовав из нескольких крупных ее областей Рейнский союз —прообраз будущего общегерманского государства, которому предстояло стать самой могущественной и многонаселенной державой Европейского континента.

Для самой Франции 23 года непрерывной войны, практически лишившей ее внешней торговли, явились важнейшим негативным фактором, отбросившим страну назад в набирающей обороты гонке индустриализации. Если благоприятные природные условия сделали ее лидером преимущественно аграрной европейской экономики XVII века, то вред, причиненный войной, дополнительно усугублялся отсутствием на французской территории угольных месторождений. Между тем в 1789–1815 годах главная соперница, Великобритания, не сбавляя темпа, двигалась вперед в технологическом развитии и наращивании производительности экономики. Когда торговые барьеры оказались сняты, выяснилось, что на фоне нового индустриального гиганта на севере французская промышленность безнадежно проигрывает.

Революционная эпоха наложила глубочайший отпечаток и на художественную культуру Европы. Учитывая, что французская революция представляла собой политическое движение, базировавшееся на рациональных основаниях, она в то же время была крайним выражением романтизма — что совпадало с новыми настроениями среди европейских интеллектуалов и людей искусства, и в значительное мере их подпитывало. Имена революционеров — Лафайет, Мирабо, Марат, Дантон — звучали по всей Европе как имена богов нового пантеона. Диктатор Наполеон кружил голову таким республиканцам, как Бетховен, а в «Войне и мире», написанном полвека спустя. Толстой продемонстрировал, насколько увлечена была русская интеллигенция (разговаривавшая между собой по–французски) человеком, который в 1812 году пошел войной на их страну. Однако, наверное, самое красноречивое свидетельство о наполеоновской эпохи принадлежит испанскому художнику Франсиско Гойе (1746–1828). Очевидец бесчеловечной войны, которую вела на его родной земле иностранная держава, утверждающая, что выступает от имени разума и порядка, Гойя показал, чего на самом деле стоят человечеству действия великих стратегов–завоевателей. Немало разных мнений было высказано искусствоведами о значении надписи, которая как бы концентрирует в себе содержание одной из наиболее важных и пугающих серий его рисунков («Капричос»). Но если вспомнить, что Гойя собственными глазами видел разорение и безжалостные убийства, выпавшие на долю его страны и народа от рук просвещенного режима, то нам становится понятен крик души художника, звучащий словно бы эхом софокловой трагедии: «Сон разума рождает чудовищ».

На протяжении 5 тысяч лет, прошедших до 1750 года, территория и люди Европы существовали в условиях почти исключительно аграрной цивилизации. Рост производительности сельского хозяйства и ремесленных промыслов, а также более эффективная организация торговли привели к тому, что к XII веку в Европе сложились структуры городской жизни. Однако Европа по–прежнему оставалась преимущественно аграрным континентом: подавляющее большинство населения работало на земле, богатство и могущество проистекали из землевладения, а экономическое процветание и ремесленные индустрии почти во всем зависели от сельскохозяйственной продукции. Даже в XVIII веке неурожаи в каком‑нибудь европейском регионе вполне могли обречь на голодную смерть немалую долю населения.

За 200 лет после 1750 года облик Западной Европы изменился — теперь она представляла собой совокупность индустриальных обществ, связанных единой коммерческой системой. Хотя перемена не была однородной и равномерной (вспомним голод в Ирландии в 1840–х годах), кначалуХХвека Западная Европа уже пережила поразительную метаморфозу преимущественно сельскохозяйственной экономики в индустриальную цивилизацию. Влияние этой метаморфозы на жизнь людей было колоссальным. Двумя кардинальными ее последствиями стали стремительный прирост западноевропейского населения (а также населения индустриализован- ных Соединенных Штатов) и стремительное превращение западного человека из сельского в городского жителя. Та же метаморфоза произвела на свет две социальных категории, или класса — этих классов прежде практически не существовало, однако своими потребностями они определили весь дальнейший ход западной истории. Со времен крушения устоев средневековой жизни и мировоззрения политически активные европейцы стремились построить общество, которое бы гарантировало своим новым гражданам — самостоятельным, рационально мыслящим и образованным — сочетание преимуществ свободы и порядка. В ходе промышленной революции желания этого меньшинства были оттеснены на второй план — сперва потребностями городского среднего класса. а затем индустриального рабочего класса. Многим государствам Европы удалось построить цивилизованное — как в политическом, так и в культурном отношении — общество для расцветающего среднего класса, который, по сути, и начал диктовать содержание западной цивилизации. Однако процесс строительства новой цивилизации оставил за бортом промышленный пролетариат, людскую массу, составлявшую подавляющее большинство растущего населения. Именно попытки интегрировать это большинство в общество стали лейтмотивом западной политической и культурной жизни последующих лет.

В конце XVIII века внимание людей, не безразличных к политическим идеям и культурным новациям, было приковано к Северной Америке и Франции; после 1815 года все взоры обратились на Британию. На месте Германии и Италии все еще существовало множество мелких государств, Австрия растеряла былое могущество вследствие конфликтов с Пруссией. Франция с трудом приходила в себя после поражения наполеоновского режима. Соединенные Штаты сосредоточились на освоении южных и западных территориях» — такая ситуация создавала уникально благоприятные условия для британского господства. Поскольку Великобритания с ее торговой сетью, охватывавшей весь земной шар и опиравшейся на поддержку мощнейшего военного флота, стала также первой страной, где произошла индустриализация, именно ей и было суждено ввести мир в новую эпоху.

Британская империя, всемирная торговая сеть

Промышленной революции понадобилось так много времени, чтобы принять сколько‑нибудь серьезные масштабы, что она едва ли заслуживает называться революцией. Знаменитый чугунный мост через Северн был построен в Коулбрукдейле в 1799 году, но мало кто помнит, что этот символ начала индустриализации был возведен усилиями Абрахама Дарби–третьего — «чугунщиками» («ironmasters» — слово, известное еще в 1674 году) были и его отец, и дед. Комплекс сукновального. прядильного, красильного и ткацкого производства представлял собой полноценную индустрию уже на протяжении столетий, то же самое касалось стеклодувного, кожевенного, горнодобывающего и металлоперерабатывающего промыслов. Как бы то ни было, во второй половине XVIII века начала происходить перемена, основной смысл которой был не технологическим или производственным, а в первую очередь экономическим. За период 1750–1850 годов экономика Британии росла быстрее, чем за любой предыдущий столетний период, а начиная с 1780 года на протяжении целого века ежегодно прибавляла от 2 до 3 процентов. Тккой уровень устойчивого экономического роста был настолько новым феноменом в мировой истории, что объяснить его можно лишь ссылкой на изменения структуры хозяйства страны. Историки экономики указывают, что в Британии конца XVIII века произошел решительный разрыв с повсеместно распространенной системой хозяйственных отношений, исправно функционировавшей на протяжении предыдущей жизни человечества, и что промышленная революция должна рассматриваться как революция экономическая — в результате которой сложились условия для беспрецедентно стремительного развития промышленного производства. Эта ретроспектива проясняет, почему несколько десятилетий, с 1750 по 1800 год, стали для всемирной экономической истории водоразделом колоссальной важности.