Читать онлайн «Империя – II». Страница 30

Неужели и мумию готовили заранее и даже сушили, чтобы потом иметь возможность разбить ее молотком? Не проще ли было, уж если фараон был очень нехорошим, вообще не мумифицировать его?

Стиль этой анекдотической легенды достаточно ярко говорит о времени ее происхождения. Скорее всего, это – XVIII-XIX века, когда в Европе и появился суд присяжных. Эта неуклюжая сказка была придумана, по-видимому, сразу же после того, как были сбиты надписи. И более или менее ясно – когда и кто этим занимался. Европейцы захватили Египет в конце XVIII века во время известной египетской экспедиции Наполеона. Ранее Египет был под властью мамелюков. Приблизительно в это время, возможно, и началась «научная обработка» египетской истории. Хорошо известно, например, что орудийные батареи Наполеона прямой наводкой расстреливали из пушек знаменитого Сфинкса в Гизе и сильно повредили его лицо [380], с.77.

Спрашивается, зачем это было сделано? Может быть, по невежеству простых французских солдат? Но ведь в войске Наполеона находился штат ученых-египтологов. Куда же они смотрели? Чем не понравилось им лицо Большого Сфинкса и надписи на гробницах? А ведь именно с Египетского похода Наполеона и началось бурное развитие европейской египтологии. Расшифровывают иероглифы, находят папирусы и прочее. И одновременно сбивают надписи с гробниц и расстреливают из орудий древние памятники.

Возникает естественное подозрение. Подлинные надписи на древних египетских гробницах почему-то сильно мешали тем людям, которые именно в то время начали создавать (а точнее переделывать) египетскую историю.

Напомним также, что многие египетские древности были вывезены в то время во Францию, Англию, Германию. Так начиналось составление «древней египетской истории». По-видимому, напрасно современные египтологи перекладывают ответственность за сбивание надписей с европейцев XVIII-XIX веков на самих «древних египтян».

Мы уже говорили, что на многих египетских памятниках некоторые имена фараонов, названия некоторых стран и городов кем-то сбиты, а в некоторых случаях даже заменены на другие. Вину за это египтологи возлагают на самих «древних фараонов».

Вот, например, что писал Бругш:

«С восшествием на престол царей 18-й династии, начинается уничтожение памятников, принадлежащих Гиксосам, выбивание их имен и титулов до неузнаваемости, и вписывание своих имен и титулов на чужих памятниках в извращение исторической истины» [92], с.260.

Но точно ли это – дело рук фараонов? Конечно, иногда с приходом новой власти памятники предыдущей династии могли разрушаться из каких-то политических соображений. Но чтобы вместо имени древнего царя вписать свое, сохранив при этом памятник! Это выглядит весьма странно. Вот, например, в Москве в 1991 году убрали с площади памятник Ф. Э. Дзержинскому. Но никому же не пришла в голову дикая мысль оставить статую на месте, сбив при этом его имя и вписав вместо него какое-нибудь новое.

Более того, ниже мы увидим, что в Египте это сбивание имен и названий носило странно целенаправленный характер. Вот, например, на известной Карнакской надписи [92], с.344…348 идет длинный список городов, завоеванных фараоном Тутмесом III. И в некоторых местах, – как мы вскоре увидим, очень интересных, – кем-то старательно сбиты названия городов. Кому и чем они так помешали?

Мы вскоре выдвинем гипотезу – кому и чем.

А пока приведем слова Н. А. Морозова, который тоже обратил внимание на это весьма странное и многозначительное обстоятельство.

«В надписи могло оказаться хорошо знакомое имя слишком поздней эпохи для сторонника глубокой египетской древности и, „чтобы не вызывать соблазна“, оно могло быть вытерто каким-нибудь слишком правоверным путешественником по Египту в те эпохи, когда чтение иероглифов еще не было забыто, или после 1822 года, когда оно было только-что восстановлено Шамполлионом и когда Египет был еще трудно посещаемой страной для европейца, и потому было мало вероятности для критической проверки черпаемых из него сведений.

Я никогда не позволил бы себе высказать последней мысли, – продолжает Морозов, – если бы у меня с давних лет не осталось воспоминания о рассказе одного русского путешественника в первой половине XIX века, настолько поразившем меня в то время, что это место и до сих пор осталось в памяти. Насколько помню, это находится в книге Базили – «Путешествие русского моряка по Египту, Сирии и Греческому архипелагу», напечатанной в 40-х годах XIX века.

Автор рассказывает там, что когда он посетил с чувством почти религиозного умиления гробницы и постройки, описанные Шамполлионом, то не нашел и следа от многих (! – авт.) приводимых им рисунков, и на вопрос, – «кто их стер?» – сопровождавший его араб ответил, будто Сам Шамполлион.

На новый изумленный вопрос моряка: зачем же? – он получил от араба, еще помнившего Шамполлиона, лаконичный ответ:

Для того, чтобы его книги оставались единственным документом для позднейших исследователей и люди не могли бы без них обойтись…»

Исследование, – резюмирует Морозов, – стертых в египетских надписях собственных имен и замена их на вытертом кем-то месте новыми именами неизбежно наводит на предположение, что тут была сделана умышленная мистификация и, может быть сделана именно тем, кто первый опубликовал эти надписи, особенно, если опубликование было в первую половину XIX века» [37], с.1029.

А вот и совсем откровенные свидетельства очевидцев, фактически поймавших Шампольона за руку.

Вот что сообщает Петер Элебрахт о посещении Египта архитектором Гессемером: «Мне очень не повезло, что я попал в Фивы сразу после Шампольона…» Эту неутешительную весть о положении дел осенью 1829 года дармштадский архитектор Фриц Макс Гессемер передал своему покровителю, дипломату и коллекционеру Георгу Августу Кестнеру (1777 – 1853), основавшему Немецкий археологический институт в Риме… Что же сделал Повсюду Превозносимый Шампольон?

Гессемер – Кестнеру:

«Ученость Шампольона я всячески почитаю, однако должен сказать, что как человек он выказывает такой характер, какой может весьма сильно повредить ему в глазах людей! Найденная Бельцони гробница в Фивах была одной из лучших; по крайней мере она полностью сохранилась и нигде не была повреждена. Теперь же, – продолжает Гессемер, – из-за Шампольона, лучшие вещи в ней уничтожены. Прекрасные, в натуральную величину росписи лежат, разбитые, на земле… Тот, кто видел эту гробницу прежде, не сможет теперь узнать ее. Я был до крайности возмущен, когда увидел тако святотатство»» [129], с.34.

Наивный Гессемер, как мы сейчас увидим, не понял – чем именно тут занимался Шампольон. Гессемер простодушно решил (или кто-то услужливо подсказал ему эту мысль), будто, круша молотком надписи, Шампольон был движим «тщеславным намерением», – как пишет Гессемер, – перевезти эти изображения во Францию. Якобы, «чтобы вырезать одно изображение, решили пожертвовать двумя другими (? – авт.). Но разрезать камень оказалось невозможным, и все было испорчено» [129], с.34.

Такое «объяснение» в принципе можно было бы допустить. Но – после того, что нам теперь становится известно, трудно отделаться от мысли, что мотивы были иными.

Оказавшись в 1824 году в итальянском, – то есть – в европейском, – архиве города Турина, Шампольон, по некоторым свидетельствам, демонстрирует, якобы, совсем другое отношение к «древне»-египетским папирусам. Французский ученый Ж. Позенер писал об изучении Шампольоном египетских документов в Турине в 1824 году:

«Шампольон… занимается многочисленными папирусами… переписывает части текстов, особенно даты и имена правителей… Шампольон начал изучать обрывки фрагментов, обращаясь с ними с бесконечной осторожностью» [112], с.16…17.

Не потому ли, что тут уже не было столь насущной и спешной необходимости в «корректировке» древней истории? Ведь в Европе, – как мы начинаем понимать, – эта операция была уже с успехом проведена некоторыми предшественниками Шампольона.

Кстати, а все ли документы, «переписанные» Шампольоном в Турине (и других местах), уцелели до наших дней?

Наивная мысль об уничтожении надписей с целью «сделать свои рисунки единственными первоисточниками для потомков», – кажется понятной. Но не исключено, что дело тут не в простом (и в общем-то объяснимом) тщеславии, а в куда более серьезных мотивах.