Читать онлайн «Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации». Страница 69

(2) Индивидуальные данные являются более репрезентативными по сравнению с суммарными при одном условии — при одинаковой численности тех и других. Но в нашем случае в целом за 1851–1895 гг. число суммарных данных в 934 раза (sic!) больше индивидуальных — 11,7 млн. против 12,5 тыс. Поэтому предпочтение следует отдать суммарным данным. Не менее важно: индивидуальные и суммарные данные дают одинаковую картину динамики длины тела, за исключением одного пятилетия, 1876–1880 гг., что объясняется стандартной ошибкой выборки. Различие наблюдается лишь в темпах увеличения длины тела. По суммарным сведениям, средний рост увеличился на 3,7 см, по индивидуальным — на 1,2 см (рис. 4).

(3) Использованная мною методика анализа антропометрических данных соответствует стандартам, принятым в мировой антропометрии. Мои статьи, в которых применяется эта методика, опубликованы в ведущих западных журналах после рецензий зарубежных экспертов по антропометрии{511}. Ей следовал польский коллега М. Копцынский при анализе данных за тот же период и пришел к аналогичному результату — за 20 лет, с середины 1860-х до середины 1880-х гг. рост новобранцев в Царстве Польском увеличился на 1,9 см, а в Галиции, входившей в тот период в состав Австро-Венгрии, — на 2,5 см, при этом стагнации роста в Галиции во второй половине 1880-х гг. не наблюдалось{512}.

Данные о росте привязываются к году рождения, а не к году измерения или к годам пубертатного скачка роста между 12,5 и 15,5 годами у мальчиков и на два года раньше у девочек{513}.[57] Конечный рост, достигаемый человеком в момент наступления полной физической зрелости, отражает условия жизни за весь период от рождения до момента измерения, а не в первый год жизни. Здесь нет никакого противоречия между теорией и практикой. Оппонент приписывает мне ошибочный, находящийся в противоречии с исходными теоретическими посылками подход в анализе ростовых данных, согласно которому конечный рост отражает условия жизни только на первом году жизни. В книге и ответах на критику я указываю: изменение роста (то есть разница, а не сама величина роста!) у когорты, рожденной, например, в 1985 г. и измеренной в 2005 г., сравнительно с когортой, рожденной в 1984 г. и измеренной в 2004 г., объясняется главным образом условиями жизни только в двух годах — в 1984-м и 2005-м. Действительно, период жизни первой когорты — 1984–2004 гг., а второй когорты — 1985–2005 гг. Два периода различаются только двумя годами, 1984 и 2005 гг., а восемнадцать лет жизни у них приходятся на одни и те же годы — 1985–2004. Вследствие этого разница в среднем росте двух когорт объясняется в основном условиями жизни только в двух годах, 1984-м и 2005-м. Из них роль первого года жизни существенно выше, чем двадцатого. Таким образом, в данном случае речь идет о том, какие годы объясняют изменение в росте двух смежных когорт, а не о том, какие годы влияют на средний конечный рост когорт. Изменение в среднем росте объясняется преимущественно первым годом жизни, а сама величина конечного роста — всеми годами жизни от рождения до момента измерения{514}.

Рис. 4. Средний рост мужчин в Европейской России, родившихся в 1861–1890 гг.

При анализе ростовых данных какой-нибудь отдельной когорты следует учитывать весь период жизни, от рождения до измерения роста, в том числе и возможность так называемого догоняющего развития роста, под влиянием которого в отдельных случаях дети могут компенсировать депривацию первых годов жизни и достичь длины тела, заложенной в их генах, в годы пубертатного скачка роста. И об этом я говорю на страницах книги, откуда «ведущий российский теоретик» и заимствовал сведения на этот счет{515}. Однако возможности наверстать упущенное имеют границы. Детский организм обладает способностью наверстывать упущенное и догонять ровесников, если трудный период не слишком продолжителен и появляются хорошие условия для физического развития. При тяжелой и долгой депривации наверстывающее развитие может оказаться недостаточным для полного восстановления траектории роста. Например, московские мальчики, имевшие в 1941 г. 11–16 лет, и девочки — 10–14 лет, не могли компенсировать военную депривацию, и их дефинитивный рост (уже в послевоенное время) оказался ниже роста сверстников, ее не испытавших. Те же, кому в 1941 г. было 3–5 лет, сумели благодаря наверстывающему развитию догнать ровесников{516}. Аналогичный процесс наблюдался у ленинградских детей{517}. «Наблюдения за корейскими и индийскими детьми, усыновленными “благополучными” американскими и шведскими семьями, показали: физическое развитие ребенка нормализуется, только если кардинальное улучшение питания происходит до трехлетнего возраста», — констатирует известный российский биолог человека{518}.

Увеличение длины тела в 1901–1914 гг. нельзя объяснить так называемым догоняющим развитием еще и по той причине, что биостатус советских людей, соответственно и длина их тела, в 1921–1935 гг. подчинялись понижательной тенденции. В городе понижение прекратилось только с началом коллективизации, а в деревне — после ее окончания, к середине 1930-х гг. С 1911–1913 гг. по 1931–1935 гг. средняя длина тела мужчин понизилась со 169,1 см до 167,0 см[58] (рис. 5).

Измерения, выполненные московскими антропологами в 1975 гг., в которых оппонент ищет поддержку, на самом деле работают против него. Они свидетельствуют: средний рост по пятилетиям у 4043 мужчин, рожденных в 1916–1935 гг., из 18 областных городов Российской Федерации, оставался практически неизменным, незначительно варьируя вокруг отметки в 167 см при средней ошибке выборки 0,2 см (1916–1920 гг. — 167,1 см; 1921–1925 гг. — 167,4 см; 1926–1930 гг. — 167,3 см; 1931–1935 гг. -167,4 см){519},[59] (рис. 6). При этом выборки по отдельным годам и пятилетиям имели небольшую численность и не были стандартизированы.

Наконец, данные о массе тела новорожденных мальчиков в Москве за 1916–1935 гг. также показывают: биостатус как у детей, так и у их матерей в эти годы имел понижательную тенденцию{520},[60] (рис. 7).

Рис. 5. Изменение среднего роста мужского населения в 1906–1940 гг. (в годы рождения, см) Рис. 6. Изменение среднего роста горожан мужского пола в 1911—1940 гг. (в годы рождения, см) Рис. 7. Изменение средней массы тела новорожденных москвичей мужского пола в 1911-1940 гг. (в годы рождения, грамм)

В свое время были высказаны разные гипотезы о причинах существования повышательного секулярного тренда в изменении роста человека, например, предполагалось влияние ультрафиолетовой радиации или возрастания (под влиянием растущей географической мобильности) числа браков между людьми, принадлежащими к одной этно-генетической группе, но находившимися ранее в изоляции друг от друга (гипотеза гетерозиса)[61]. В настоящий момент достигнут консенсус относительно того, что факторы среды оказывают решающее воздействие на изменчивость среднего роста во времени и пространстве для больших социальных групп и популяций. Однако самое главное при решении нашей прикладной задачи состоит в следующем: какой бы ни была истинная причина секулярного тренда, улучшение жизненной среды (прежде всего питания) является необходимым условием для того, чтобы причина смогла проявить себя посредством увеличения длины тела{521}.

Таким образом, методические замечания оппонента являются несостоятельными, а «новая» методология анализа антропометрических данных, предлагаемая «ведущим российским теоретиком», является доморощенной в точном смысле этого слова. Когда с подобной ревизией выступают люди, не сведущие в статистике, это можно списать на незнание, но когда ее предлагает кандидат физико-математических наук — возникают совсем иные предположения. На подобные шаги обычно решаются либо дилетанты, не знающие основ науки, которую они пытаются реформировать, либо от отчаяния, когда люди попадают в безвыходную ситуацию и терять им уже нечего.

С.Н. является агрессивным мальтузианцем — другие российские мальтузианцы вынуждены открещиваться от его крайностей, справедливо полагая: его экстремизм дискредитирует неомальтузианскую теорию в целом. По его мнению, социально-экономический кризис — это, прежде всего, демографический кризис, вызванный опережающим темпом роста числа жителей сравнительно с ресурсами[62]. Кризис приводит к социальной напряженности в обществе, к голоду, эпидемиям, войнам, массовым миграциям или революциям, восстанавливающим баланс между числом жителей и наличными ресурсами. Главная причина русских революций начала XX в. тоже состояла в экзистенциальном кризисе: крестьяне и рабочие буквально беднели, голодали и вымирали. Истоки кризиса восходят к первой половине XIX в. и связаны с быстрым ростом населения и стагнацией сельского хозяйства, основанного на подневольном труде. Кризис усугубился половинчатой реформой 1861 г., освободившей крепостных с недостаточными наделами и сохранившей феодальное землевладение помещиков. Помещики в погоне за прибылью вывозили свой хлеб за границу, обрекая крестьянство на голод и лишения, а политика государства этому способствовала. В сущности, именно «голодный» экспорт стал непосредственной причиной недопотребления и экзистенциального кризиса. Аграрное перенаселение, демографический взрыв и экологический кризис, полагает С.Н., не имели бы мальтузианского эффекта, если бы не экспорт зерна. В качестве аргументов в пользу существования кризиса приводятся традиционные аргументы — крестьянские волнения и недоимки, малоземелье и социальное расслоение, голодовки, болезни и стагнация сельского хозяйства. Таким путем современное мальтузианство соединяется с марксизмом{522}. В этом симбиозе есть непреодолимое противоречие. Если все беды России происходили от высокого, спонтанного и не регулируемого самим населением естественного прироста населения, то пережитки крепостничества, политика правительства и другие социально-экономические факторы не должны иметь того важного значения, которое им придается. Если дело в политике власти, не сумевшей обеспечить адекватное развитие сельского хозяйства, то высокие темпы естественного прироста не могли стать решающим фактором революции. Не случайно мальтузианцы и марксисты всегда являлись непримиримыми критиками друг друга.