Читать онлайн «Страсти по революции: Нравы в российской историографии в век информации». Страница 11

2. Изменения роста в 1881–1915 гг. действительно не были непрерывными. Однако это не может служить даже поводом для критики ростовых данных. Любой социальный исследователь знает: временные ряды, отражающие какие-либо социально-экономические процессы, никогда не разделяются на отрезки со строгой тенденцией. Колебания данных вызываются изменчивой природой социально-экономических процессов, часто имеющих циклический характер, и ошибками выборки, всегда присутствующими в исходных данных, так как они почти всегда являются выборочными. Многие методы экономической и социальной статистики созданы специально для анализа таких пульсирующих рядов. В частности, метод скользящей средней и средние многолетние данные, используемые в моей статье, как раз и служат одним из способов преодоления трудностей при анализе динамических рядов.

В динамическом ряду роста имеются три аномальных точки: 1878, 1908 и 1912 гг. В подобных случаях, указывает М.Э., исследователи исключают аномалии из рассмотрения. Но 1878 г. в анализе не участвовал, а 1908 и 1912 гг. не исключены из анализа только из-за опасения услышать обвинения в преднамеренности — традиционный историк такой процедуры не приемлет в принципе, поскольку исключение 1908 и 1912 гг. из анализа укрепляет мой вывод. Средний рост за 1906–1915 гг. без 1908 и 1912 гг. получается равным 1656 мм (вместо 1662 мм с двумя аномальными годами). Это означает: в послевиттевский период средний рост мужчин понизился на 3 мм сравнительно с 1891–1905 гг., когда Витте руководил экономической политикой России.

3. М.Э. обвиняет меня в манипуляции с периодами сравнения — Миронов сконструировал периоды таким образом, чтобы его вывод подтвердился. Я действовал совершенно иначе — не периоды подгонял под готовую точку зрения, которая у меня до исследования просто отсутствовала, а точку зрения сформулировал после проведенного анализа. Напомню, сравнивался средний рост мужчин в трех периодах: в период, предшествующий вступлению Витте на государственную службу, в период нахождения Витте у власти и в период после его отставки. Причем эти периоды я определил двумя возможными способами: (а) 1881–1890 гг. (десятилетие, предшествующее вступлению Витте на пост директора управления железнодорожных дел), 1891–1905 гг. (15-летие, когда Витте определял экономическую политику) и 1906–1915 гг. (десятилетие после отставки Витте), (б) 1883–1892 (десятилетие, предшествующее вступлению Витте на пост министра финансов), 1893–1902 (период пребывания Витте на посту министра финансов), и 1903–1912 (десятилетие после отставки Витте). И в обоих случаях были получены согласованные результаты. Таким образом, использованная периодизация научно обоснована и обусловлена поставленной задачей — определить влияние экономической политики Витте на благосостояние населения. С этой целью выделен период, когда действовало изучаемое явление (политика Витте), и сопоставлен с предшествующим и последующим периодами, когда данное явление не действовало. Периодизация, приводимая М.Э. (я отвлекаюсь от ее корректности, так как это выходит за рамки обсуждаемой проблемы), решает совершенно другую, не относящуюся к поставленной в статье задачу — это общая периодизация колебаний длины тела за 44 года, 1876–1919 гг.

4. По мнению М.Э., использованный мною метод условных или гипотетических поколений не состоятелен. Думаю, компетентного читателя крайне удивит: человек, взявшийся за критику исследования по исторической антропометрии, не знаком с методом условного, или гипотетического, поколения — это значит назваться аудитором, не зная бухгалтерии, или врачом, не зная анатомии. Из этого метода вовсе не следует, что финальный рост населения при достижении полной зрелости всецело объясняется первым годом жизни. Здесь мы имеем именно ту ситуацию, о которой пословица говорит: «В огороде — бузина, а в Киеве — дядька». Метод условного поколения — это метод, основанный на интерпретации показателей, полученных по интервалам длительности некоторого демографического состояния для непродолжительного календарного периода (обычно 1–2 года), как набора последовательных частот таких событий на протяжении жизни поколения. Применяя этот метод, с помощью передвижки когорт, ростовые данные по возрастам за 1927, 1957 и 1975 гг. превращались в динамический ряд. Если же говорить о привязке ростовых данных к году рождения или об объяснении конечного роста первым годом жизни, то это — один из способов интерпретации ростовых данных, никакого отношения к методу условных поколений не имеющий.

5. М.Э. приписывает мне следующую точку зрения: финальный рост населения при достижении полной зрелости всецело и всегда объясняется первым годом жизни (заметим, этот вопрос, как и проблема использования метода условного поколения, вообще не обсуждается в статье об экономической политике Витте){60}. Именно приписывает, ибо во всех моих работах по исторической антропометрии, включая и данную статью, я постоянно подчеркиваю: конечный рост зависит от многих факторов, действовавших в течение всей жизни человека, вплоть до момента его измерения. Что касается решающего влияния первого года жизни, то речь идет только об одном случае, когда сравнивается конечный рост двух когорт, рожденных в двух смежных годах. Только в этом конкретном случае разница в конечном росте двух когорт (подчеркну — только разница, а не вся величина роста!) может в решающей степени объясняться обстоятельствами жизни в первый год жизни, так как остальные годы жизни (исключая годы измерения) у двух этих когорт одни и те же. Однако в статье о Витте сравниваются не погодные колебания роста, а средние значения роста за 10–15 лет, поскольку здесь я решал совсем другую задачу — оценить изменения среднего роста под влиянием продолжительной экономической политики. С искаженной точкой зрения очень легко спорить, однако в этом случае спор идет не со мной, а с моим виртуальным двойником, на меня совсем не похожим. Разбирать эту критику — бесполезное занятие.

6. По мнению М.Э. все мои доказательства в пользу роста благосостояния во время правления Витте сводятся к тому, что средняя длина тела у мужчин в правление Витте была выше, чем до него, а после падения Витте росла медленнее. Между тем, половина статьи посвящена анализу самой экономической политики, включавшей интенсивное железнодорожное строительство, изменение системы железнодорожных тарифов, поощрение хлебного экспорта, государственное регулирование хлебных цен, поддержку развития промышленности (особенно в сельской местности), умеренный протекционизм, привлечение иностранных инвестиций, денежную реформу, щадящий характер налогообложения торговли и промышленности, принятие нового Положения о государственном промысловом налоге 1898 г., улучшение работы фабричной инспекции, поощрение предпринимательства, совершенствование рабочего законодательства. Именно анализ политики и приводит к выводу: повышение длины тела — не ошибка выборочных данных о росте, а закономерное следствие грамотной экономической политики Витте.

Кроме того, я ссылаюсь на многочисленные работы зарубежных коллег, которые подвергают сомнению и пересмотру традиционный тезис о падении благосостояния населения в пореформенный период. Укажу дополнительно: реальная зарплата рабочих и национальный доход на душу населения — два других важнейших показателя благосостояния населения, при Витте также росли быстрее, чем в другие годы пореформенного периода. Например, в Петербурге реальная зарплата с 1871–1880 гг. по 1881–1890 гг. выросла на 6,7% (в среднем в год — на 0,65%), с 1881–1890 гг. по 1891–1905 гг. — на 17% (в среднем в год — на 1,03%), в 1906–1913 гг. — на 4% (в среднем в год — на 0,58%){61}. Рост реальной зарплаты также наблюдался в центральных промышленных губерниях и был общероссийским явлением{62}. Национальный доход на душу населения в 1885–1890 гг. (за более раннее время данные отсутствуют) равнялся 74,6 руб., в 1891–1905 гг. — 95,06, в 1906–1913 гг. — 105,8 руб., следовательно, при Витте рос в среднем в год на 1,63%, в то время как в 1906–1913 гг. — на 1,54%{63}.

7. М.Э. полагает: данные о конечном росте могут в большей мере пролить свет на показатели питания в течение двадцати пяти лет жизни той части населения, которая выжила, чем на его доход в данный период. Это хорошо известное в антропометрической истории положение справедливо для развитых стран, где население использует на питание незначительную часть своего дохода. Однако, как сказано в моей статье, в России в конце XIX — начале XX в. львиная доля дохода рабочих и крестьян шла на покрытие расходов по поддержанию биологического статуса, в том числе на питание уходило от 53% до 62% заработка семейных рабочих и 55% дохода крестьян{64}. В такой ситуации данные об увеличении длины тела свидетельствуют о повышении общего дохода и, следовательно, благосостояния населения.