Читать онлайн «Первые Романовы». Страница 104

Но уже дни Феодора были сочтены. В июле 1681 года у него родился сын, царевич Илья; его мать умерла от родов, и дитя пережило ее только на несколько недель. Царица Агафия отвечала тем требованиям, которые к ней предъявлял Языков: при дворе польские кунтуши быстро заменили московские ферязи; у самых ворот Кремля увеличилось число польских и латинских школ, хотя они и вызывали собою неприятное воспоминание о Димитрии и Марине и возбуждали против себя недовольство. Но полонофильской партии не осталось времени для того, чтобы торжествовать. Послушный ее влиянию, Феодор в феврале 1682 года снова женился на родственнице покойной Марфе Апраксиной, такого же скромного происхождения, но не прошло и трех месяцев (27 апреля), как он умер двадцати одного года от роду.

Последовавшие за этим события уже выходят за рамки настоящего сочинения.

Отношение русских историков к семнадцатому веку очень различно. Одна школа видела в этой эпохе золотой век национального прошлого и хотела бы к нему вернуть будущее. Но у нее мало приверженцев. Противники ее напротив рисуют этот период самыми мрачными красками и дают ужасную картину политического и социального разложения. Они из него выводят атомическое распыление всех классов, растерянное бегство всех индивидуумов за пределы органической связи и отсюда их убеждение в необходимости подчинения единому существенному принципу объединения: абсолютной власти самодержавия. Крестьянин бежит от судьи, административного чиновника, воеводы и помещика, объединившихся, чтобы его эксплуатировать; горожанин бежит от чиновников всякого рода, специально существующих для того, чтобы выманивать у него взятки. Сгибаясь под общею тягостью, остатки разрозненных элементов потеряли всякое сознание своей солидарности: всюду конфликт частных интересов доходит до острого состояния; повсюду восторжествовал голый эгоизм, жадное стремление завладеть чужим добром, ревнивая ненависть к ближнему; даже религия не в состоянии их сдержать; социальное тело разлагается и распространяет трупный запах.

Эти факты совершенно неоспоримы, и вместе с другими вышеуказанными причинами объясняют последовавший за ними катаклизм. Между тем Москва эпохи трех первых Романовых не была совсем разложившейся: в области политики она является даже укрепленной, расширившей свои размеры, благодаря значительным аннексиям.

Ушедшее на ликвидацию печального наследия Смутного времени, царствование Михаила оставило в наследие Алексею положение действительно тяжелое: страна, все еще измученная и истощенная, звала к новым жертвам для того, чтобы поддержать честолюбивые замыслы и содержать армию, обученную по-европейски.

Этим и объясняется восстание 1648 года. Новый кодекс, уничтожение закладничества, как средство более справедливого распределения повинностей и уничтожение привилегий, предоставленных иностранной торговле, служили с одной стороны для успокоения наиболее сильного недовольства, но с другой стороны вызывали новые мятежи. В Сольвычегодске и Устюге, в Новгороде и Пскове эти последние остались однако местными, как и разгоревшиеся в эту эпоху на французской почве, в Бретани и Гиенне, в Ренне и Бордо. Они и были подавлены, потому что оставались изолированными. Но в тот момент, когда Алексей занялся их подавлением, на юго-западной границе вспыхнула Украйна, и Хмельницкий просил вмешательства царя.

Там открывалась великолепная перспектива. Невозможно было ее игнорировать. Между тем она требовала и новых усилий. Не имея даже времени передохнуть, залечить свои раны, бедная Москва должна была выказать огромную силу энергии. Успех сначала соответствует ее мужеству, потом оставляет ее; чума, враждебные действия, совершенно неразумно начатые на другом боевом фронте со Швецией, возмущение диких племен на востоке, все это остановили завоеванные или почти завоеванные результаты. Средства истощаются. Нет больше и денег. Кредитом злоупотребляют самым противозаконным и безрассудным образом.

Попытка монетной реформы оказалась мертворожденной и повлекла за собою новые мятежи.

В 1667 году Андрусовский договор дал относительно выгодный мир, но в том же году выступает на сцену Стенька Разин, а через год отпадение Брюховецкого на юге, Соловецкий бунт на севере привели к новому критическому положению. Потом наступил религиозный кризис со всеми его последствиями политического и социального порядка. Страна еще держится однако, и в недрах провозглашенного раскола никем не подозреваемая сила идей и чувств поднимает массы.

Все это не дает абсолютного впечатления недостатка жизненных сил. Можно даже утверждать, что определенным образом эта эпоха является даже плодотворною или творческою уже в одном том крайнем напряжении энергии, которая сконцентрировалась на деле и утилизировалась лишь в одном направлении. Сквозь все беспорядки и среди всевозможного разрушения, грозный и творческий динамизм был отдан на служение единственного принципа, государства с его исключительными политическими, военными, финансовыми и династическими интересами, поглотившими все социальные функции. Законодательная или административная деятельность, которую оно возбуждало и поощряло, имела одну только цель: реализовать единство власти, укрепить авторитет, собрать богатую казну, создать мощную армию. Остальное, т. е. социальные интересы, как их теперь понимают, индивидуальные права, все то, с чем все более и более считаются в современных коллективах, считалось тогда ничем перед увлекавшим всех единым делом: величия, безопасности, престижа всемогущего государства.

На этом пути, и с этим идеалом, который она послушно приняла и передала потомству, Москва семнадцатого века не только добилась большего приращения территории, но посредством законченного развития самодержавия, полного установления крепостничества, кодификации 1648 г., она определила на очень долгое время в некотором смысле эволюцию отечественной истории.

Разрушенное до основания с точки зрения социальной жизни, потрясенное в некоторых своих частях даже с точки зрения политической жизни, архаическое строение минувшей эпохи разваливалось, но лежавшая в основе его внутреннего строения, самодержавная и бюрократическая бастилия московских великих князей и царей поддерживалась и даже укреплялась среди этого разрушения, и перешла нерушимо от прошедшего к отдаленному будущему. Но ей не удалось охватить целиком всю национальную жизнь.

Преследуя единственную цель, поставленную общим усилиям, государство и его агенты не брезгали никакими средствами, уважая так же мало мораль, как и свободу. И та, и другая, между тем, имели несколько защитников, иногда героев, иногда разбойников, которые даже ценою эксцессов и одинаково преступного насилия против этого тиранического и всепожирающего духа государства, требовали прав личной или коллективной независимости и, жертвы настоящего, представляли со своей стороны залога будущего.

Таким образом задуманное и организованное правительство первых Романовых победоносно вышло из страшных испытаний и совершило значительную работу; оно не смогло выполнить невыполнимую задачу, взятую им на себя, желая постепенно возвести старую Москву на положение европейской державы. Западная цивилизация, введенная в слишком узкие социальные и умственные рамки, в которых ей пытались дать место, пробила их и ввиду того, что как Алексей, так и его наследники не были способны распространять ее постепенно, явилась необходимою быстрая и насильственная ломка. Ускоряя ее, Петр Великий в главных его чертах поддержал, даже укрепил унаследованный им политический аппарат и, завершив им совершенно архаическим путем постройку преобразованного общества, он создал тот отчаянный парадокс, в котором еще и сейчас бьется современная Россия.

Но преобразование, в своих существенных чертах подготовленное всею работою семнадцатого века, уже начатое в некоторых своих частях, в других начертанное в проектах и мечтах, в которых предшественники великого реформатора, Ордын-Нащокин, Ртищев, Крыжанич и Голицын, ушли даже дальше, чем сам Петр хотел или осмеливался идти – было неизбежно.

См. «Смутное время».

Сергиевич в «Собрании политических наук» Безобразова, т. II, стр. 23–24, прим.

Сергиевич. Соборы, указ. место, т. II, стр. 41; Чичерин. Народное представительство, стр. 557.

Смутное время.

Соловьев. История России, т. IX, стр. 72.

Geijer. Svenska Folkets historia, т. II, стр. 96–97. Сравн. Forsten. La Question de la Baltique, т. II, стр. 418 и сл., 134 и сл.

Соловьев. История России, т. IX, стр. 118. О трактате см. в полном Своде Законов, т. I, стр. № 19, Собрание государственных грамот и договоров, т. III, ст. 34, 35. Акты исторические, т. III, стр. 284. Добавления к Актам историческим, т. I. стр. 160, 162, 164, 166, т, III, стр. 3, 4, 11, 12, 14, 20, 21, 32, 42, 44. Cp. The present state of Russia. т. II, стр. 266—9. Соловьев, прив. место т. IX, стр. 114 и сл.