Читать онлайн «Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.)». Страница 23

Присоединение Пскова к Русскому государству не только не привело к его экономическому упадку, но и содействовало его подъему. Так на основе анализа строительства в этом городе Н. Н. Масленникова показала бурный рост псковской экономики в первую половину XVI в.[479] С 1516 по 1533 г., судя по летописи, в Пскове было построено 17 церквей, тогда как за предшествующее столетие (с 1404 по 1508 г.) — всего 38[480]. Псковское зодчество, как известно, оказало громадное влияние на развитие московской архитектуры. Выдающийся псковский зодчий Постник Яковлев прославился созданием в середине XVI в. шедевра русской архитектуры собора Василия Блаженного. Со своей стороны и московское зодчество оказывало воздействие на церковные сооружения XVI в. в Пскове.

Строили в Пскове и оборонительные сооружения. Дважды укреплялась стена у Гремячей горы (в 1517 и 1524 гг.). Построена была в 1525–1526 гг. крупнейшая башня Псковского кремля на Гремячей горе[481].

Таким образом, «псковское взятие» привело к бурному росту городского строительства. Это свидетельствовало о расцвете экономики Пскова.

Победа Иосифа Санина и его сторонников в 1509 г. над новгородским архиепископом не завершила историю столкновения двух видных церковных деятелей и была в известной степени пирровой. Правота Серапиона была очевидна для большинства непредвзятых людей, среди которых было много друзей Иосифа. Вассиан Патрикеев писал, ссылаясь на слова самого Иосифа, что «многие на Москве говорят, которые тебе добра хотят: «Пригоже, деи, Иосифу бити челом Серапиону, бывшему архиепископу, и прощатися у него»[482]. Мужественное поведение новгородского архиепископа. также способствовало укреплению его авторитета. У Серапиона было много сторонников в Новгороде: недаром позднее здесь, «на владычне дворе», проживал некий инок Исаия, «ненавидя и злословя монастырь Иосифов»[483]. Автор Жития Серапиона сообщал по поводу злоключений новгородского архиепископа, что «Великаго ж Новаграда народи всею землею в сетовании и скорби бывша»[484]. Но и в Москве поговаривали «люди многие»: «лучши-де было Иосифу, оставя монастырь, да пойти прочь», а не бить челом великому князю. В столице распространялись различные слухи, связанные со стойкостью Серапиона[485]. Из заключения отстраненный от власти архиепископ написал послание, наполненное твердой уверенностью в своей правоте. Перед его глазами был пример Пафнутия Боровского, который добился своей стойкостью отмены неправильного решения московского митрополита. Сторонники Серапиона говорили ему: «Ты, деи, государь, — святой, лица сильных не срамляйся, стой крепко»[486].

Различные толки о ссоре новгородского архиепископа и волоцкого игумена отразились даже на рассказах об этом событии, помещенных в русских летописях. Так, например, запись о ссоре Иосифа Санина с Серапионом в Софийской II летописи сделана совершенно очевидно лицом, сочувствовавшим волоцкому игумену. В ней говорилось, что новгородский архиепископ отлучил Иосифа Санина «нерадением некоторым и упрямством, презрев божественных правил и повеление царского закона». Автора этого рассказа надо искать в митрополичьей канцелярии. Напротив, в новгородских летописях явно чувствуется симпатия к Серапиону и враждебное отношение к Иосифу Санину. В них, например, с удовлетворением отмечено, что великий князь «смирился… со архиепископом Серапионом. А кто на него (т. е. на Серапиона. — А. 3.) ни постоял… того лета вси умерли»[487].

Наиболее откровенные и активные сторонники новгородского архиепископа из среды «заволжских старцев» продолжали считать Иосифа Санина, а следовательно, и всю братию Волоколамского монастыря отлученными от церкви. Еще задолго до ссоры Иосифа с Серапионом из Волоцкого монастыря в Белозерский край удалились постриженники Иосифа Санина — старцы Нил Полев и Дионисий Звенигородский. Нил Полев сообщал, что, когда Серапион отлучал Иосифа Санина от церкви, «нас уже тогда много время в монастыре несть». После соборного суда над Серапионом Герман Подольный, видный старец Кирилло-Белозерского монастыря, писал около 1510 г., по словам Нила, «что будтось отец наш игумен Иосиф и мы, вси его постриженници, от архиепископа Серапиона новгородскаго отлучени». Герман считал, как и многие, что игумену и монахам Волоколамского монастыря следует «смиритися и прощенье просити от архиепископа нашего Серапиона». В ответ на это утверждение Нил Полев в своем послании доказывает неправильность решения Серапиона, ссылаясь на постановление собора, «разрешившего» Иосифа от отлучения. Это послание Нила Полева произвело большое впечатление на Германа, и он прислал письмо, в котором просил, «чтобы аз тебя в том простил, что еси чужая грехи глаголал»[488].

Но отношение к истории с Серапионом враждебных Иосифу кругов, может быть, не так характерно, как отношение лиц, дружественно расположенных к волоцкому игумену. Даже друзья Иосифа Санина обращались к нему с посланиями, в которых советовали «бить челом бывшему архиепископу». Среди них был племянник известного политического деятеля казначея Дмитрия Владимировича Головина Иван Иванович Третьяков (в 20-е годы XVI в. — печатник, в 30—40-х годах XVI в. — казначей). Сомневался в правоте Иосифа Волоцкого Иван Иванович Скряба Головин (двоюродный брат Третьякова)[489]. Старинный друг Иосифа, один из видных великокняжеских придворных, окольничий Б. В. Кутузов около 1511 г. написал ему письмо, в котором присоединял свой голос к тем, кто упрекал волоцкого игумена за его поведение во время ссоры с князем Федором Борисовичем и Серапионом[490].

Иосиф Санин энергично отстаивал свои позиции. В декабре 1510 г. он написал послание И. И. Третьякову, доказывая свою правоту в ссоре с Серапионом. Примерно в это же время Иосиф Санин пишет послание Б. В. Кутузову. В нем он останавливаемся главным образом на «грабительских» действиях волоцкого князя, перенеся центр обвинений с новгородского архиепископа на злополучного Федора Борисовича. Писал волоцкий игумен и казначею Ивану Ивановичу Головину[491]. В 12-м слове «Просветителя» он отстаивал тезис, что «аще еретик будет святитель и аще благословит или проклянет кого от православных, последует его суду божественной суд»[492]. Несмотря на то что это «слово» по форме своей направлено, казалось бы, против еретиков, на самом деле оно написано в связи со спором Иосифа Санина с Серапионом и представляло собой ответ всем тем, кто объявлял действующим «неблагословение», возложенное на волоцкого игумена архиепископом Новгородским (главным образом нестяжателям и их союзникам).

С развернутым ответом Иосифу Волоцкому на его послание И. И. Третьякову выступил двоюродный брат последнего, Злейший враг иосифлян Вассиан Патрикеев[493], который после смерти Нила Сорского (7 мая 1508 г.)[494] стал признанным главою нестяжателей. Дело для волоцкого игумена осложнялось еще тем, что Вассиан около 1510 г. появился при дворе Василия III[495] и уже вскоре сделался любимцем московского государя. Жил в это время Вассиан в Симонове монастыре, куда часто приезжал великий князь советоваться с князем-иноком[496].

Если Нил Сорский развивал главным образом теоретические основы учения нестяжателей, то Вассиан Патрикеев в своих творениях пытался применить его учение к конкретно-исторической жизни Русского государства XVI в. В ответном послании Иосифу Санину (на его письмо И. И. Третьякову) Вассиан Патрикеев излагал свои соображения о важных вопросах социальной и политической жизни Русского государства начала XVI в., по которым велась полемика между нестяжателями и иосифлянами. Монастырское землевладение для Вассиана являлось только одной из проблем, далеко не единственной, которая разделяла его с иосифлянами. По трем основным пунктам Вассиан дает бой Иосифу Санину. Первый пункт — это отношение к великокняжеской власти. Вассиан укоряет Иосифа в том, что он из-за «злата и серебра» начал свою вражду с князем Федором и Серапионом, которая привела к бессмысленному гневу Василия III на «господина» волоцкого игумена, т. е. на князя Федора Борисовича[497]. Вассиан на собственном опыте познал силу великокняжеского гнева, и поэтому он с сочувствием относится к опале князя Федора Борисовича и с негодованием клеймит своекорыстное поведение волоцкого игумена («а ты, господине, только об одном о себе стряпаешь, а ни о ком не радиши… и силою велиши себя оправдати… не хощеши покоритися»). Иосиф, по мнению Вассиана, не должен был обращаться к великому князю. Он развивает дальше мысль о том, что божья власть выше светской («благо есть уповати на господа, нежели уповати на князя»)[498].