Читать онлайн «Внешнеполитическая доктрина Сталина». Страница 7

Предыстория этих событий такова. В августе 1922 года по решению ЦК была создана комиссия во главе со Сталиным для рассмотрения вопроса о взаимоотношениях между РСФСР, Украиной, Белоруссией и Закавказской Федерацией (ЗФСР). На прошедшем 23–24 сентября заседании комиссии был принят сталинский план «автономизации», то есть вхождения указанных республик в состав России в качестве автономных образований. О решении комиссии стало известно Ленину, который находился в Горках на лечении. Вождь сразу же вызвал Сталина к себе и настоял на изменении плана. В письме Каменеву от 26 сентября он указывал:

«т. Каменев! Вы, наверное, получили уже от Сталина резолюцию его комиссии о вхождении независимых республик в состав РСФСР … По–моему, вопрос архиважный. Сталин немного имеет устремление торопиться. Надо Вам … подумать хорошенько! Зиновьеву тоже.

Одну уступку Сталин уже согласился сделать. В § 1 сказать вместо «вступления в РСФСР» — «Формальное объединение вместе с РСФСР в союз советских республик Европы и Азии». Дух этой уступки, надеюсь, понятен: мы признаем себя равноправными с Украинской ССР и др. и вместе, и наравне с ними входим в новый союз, новую федерацию, «Союз Советских Республик Европы и Азии».

По настоянию Ленина пленум ЦК, состоявшийся 6 октября, внес в сталинский план соответствующие изменения. Главным из них было положение о праве республик на свободный выход из состава федерации. Сталин был вынужден уступить. 30 декабря 1922 года 1-ый съезд Советов принял Договор об образовании СССР в ленинском варианте. Но, видимо, и тогда Ленин не был до конца удовлетворен. В те самые дни, когда в Кремле заседал съезд, одобрявший его план, Ленин задиктовал свои известные заметки «К вопросу о национальностях или об «автономизации»". «Видимо, вся эта затея с «автономизацией» в корне была неверна и несвоевременна», — подчеркивал он. Далее он предлагал уже на следующем съезде Советов еще более сузить систему федеративных связей, оставив союз «лишь в отношении военном и дипломатическом» и то, главным образом, как меру, которая «нам нужна, как нужна всемирному коммунистическому пролетариату для борьбы со всемирной буржуазией и для защиты от ее интриг»32.

Значение разногласий между Сталиным и Лениным не следует преуменьшать. То, что иногда трактуется как разная степень толерантности к правам национальных меньшинств, заключало в себе расхождения более глубокого доктринального порядка. В их основе лежала принципиально отличная политическая философия, разное видение будущего России.

План Сталина предусматривал создание нормального федеративного государства, с определенной степенью автономии для национальных меньшинств. Возможность выхода из состава федерации не предусматривалась. Члены федерации не могли быть субъектами международного права. Единственным таким субъектом оставалась бы Россия, которая бы действовала в системе международный отношений на тех же принципах, что и другие государства. План Ленина основывался на доктрине, имевшей совершенно иные теоретические корни. Речь шла не о создании государства, а о создании союза государств, «союза военного и дипломатического». Целью государства являются, прежде всего внутренние задачи, а внешняя политика составляет производную от этих внутренних задач. Целью союзов, напротив, являются внешние задачи — военные, дипломатические, иногда экономические. Союз, который представлял себе Ленин, не являлся исключением. Он отводил этому новому союзу поистине великую историческую роль — стать прологом к созданию Мировой Социалистической Советской Республики. Обозначив эту цель еще в 1915 году в работе «О лозунге Соединенных Штатов Европы», Ленин не отказался от нее и в 1922 году. Именно по его настоянию данный пункт был включен в Декларацию об образовании СССР. «Кремлевский мечтатель» видел движение мировой революции как длительный, но поступательный процесс, в результате которого от системы капитализма будут отпадать все новые и новые государства. Затем они присоединялись бы к новому социалистическому союзу. Поэтому нужно было некое аморфное образование, а не прочная федерация. Важным элементом ленинского замысла было создание прецедента, своего рода, «манящего образа» для пролетариев других стран, формирование у них впечатления, что первые кирпичики в фундамент соединенных социалистических штатов мира уже заложены, что нужно сделать еще одно революционное усилие и цель будет достигнута.

История — лучший судья авторам политических доктрин и концепций. Вынесла она свой приговор и на этот раз. Развал СССР в конце 1991 года наглядно показал, чья точка зрения была правильной. Не вызывает сомнения, что, если бы был осуществлен сталинский план воссоздания России в качестве полноценного федеративного государства, то этой катастрофы удалось бы избежать.

Сталинская позиция по «автономизации» советских республик не осталась незамеченной для Ленина. Похоже, он первоначально не придал этому особого значения, так как теоретические «изыскания» Сталина его не особо волновали. Вождь ценил в Сталине, прежде всего, хорош его администратора, организатора, исполнителя его, Ленина, воли, обладающего тем самым умением «нажимать», о котором он сам не раз отзывался с похвалой. Но тут весьма некстати подвернулся «грузинский инцидент», вызванный резкими действиями Орджоникидзе в отношении руководителей компартии Грузии. В адрес Орджоникидзе и поддержавших его Сталина и Дзержинского посыпались обвинения в «великодержавном шовинизме».

Интересное замечание о Сталине сделал в этой связи И. Дейчер:

«Поразительна та эволюция, которая привела бывшего грузинского социалиста в положение, при котором его стали ассоциировать с «великорусским шовинизмом». Это было даже нечто большее, чем тот процесс, который превратил корсиканца Бонапарта в основателя французской империи или процесс в результате которого австриец Гитлер стал наиболее агрессивным лидером германского национализма».

Дейчер объясняет это некоей «тенденцией к централизации», свойственной «для всех современных революций». Но, если согласиться с такой оценкой, то получается, что главным «революционером» был именно Сталин, а не Ленин отстаивавший децентрализацию в интересах мировой революции. Вряд ли, такой вывод можно считать достаточно обоснованным. Представляется поэтому, что гораздо ближе к истине стоит Троцкий, который утверждал, что Сталин представлял силы российского «термидора», силы послереволюционной стабилизации, которые обычно приходят к власти вслед за отливом революционной волны. Показательно следующее замечание Троцкого:

«Армия советского термидора объединила по существу все, что оставалось от прежних господствующих партий и их идеологических представителей. Бывшие помещики, капиталисты, адвокаты, их сыновья, поскольку они не бежали за границу, включились в государственный аппарат, а кое–кто и в партию. Неизмеримо в большем числе включились и в государственный и в партийный аппарат члены бывших буржуазных партий: меньшевики и социалисты революционеры. К ним надо прибавить огромное число людей обывательского типа, которые оставались в бурную эпоху революции и гражданской войны в стороне, а теперь убедившись в крепости советского государства, стремились приобщиться к нему на ответственные должности, если не в центре, то на местах. Вся эта огромная и разношерстная армия была естественной опорой термидора».

Конечно, это высказывание Троцкого надо воспринимать с существенной поправкой на его неприязненное личное отношение к Сталину, что всегда выражалось в стремлении Троцкого представить ситуацию в наиболее неприглядном виде. Но если абстрагироваться от формы изложения, то он, в целом, правильно подметил господствовавшую тогда тенденцию. Действительно, за короткий срок после окончания гражданской войны более миллиона быв их царских служащих были приняты на работу в государственный аппарат. По иронии судьбы, это было сделано по настоянию самого Ленина, который призывал использовать «буржуазных специалистов» в интересах налаживания более или менее сносного управления страной и который некоторое время спустя был вынужден с горечью констатировать, что советский аппарат «заимствован нами от царизма и только чуть–чуть подмазан советским миром» —. Эти государственные служащие были профессионалами, специалистами своего дела, свободными от идеологических пристрастий марксизма. Для них было вполне естественным прямо или косвенно продвигать линию на укрепление российской государственности. Именно этот «старый» аппарат и стал главной силой, подталкивающей «тенденцию к централизации». Однако, сам по себе аппарат мало чего смог бы достигнуть, не будь к этому объективных предпосылок. Совершенно очевидно, что не только «буржуазные партии», не только «помещики и капиталисты», но и все другие классы российского общества, включая рабочих и крестьян, уставших от бурь революции и гражданской войны, жаждали успокоения и политической стабилизации. Этого не могли понять интернационал–революционеры типа Троцкого. Но это хорошо понял Сталин. Оказавшись волею судьбы во главе партийно–государственного аппарата, он воспринял господствующую тенденцию и стал проводить ее в жизнь.