Читать онлайн «Тайна гибели генерала Лизюкова». Страница 76

Судьба Ефремова беспокоила не только командование Западного фронта и Ставки, но и самого Сталина, который опасался, не попал ли Ефремов в плен (точно такие же, если не ещё худшие, опасения в связи с изменой Власова, имел Сталин и относительно Лизюкова!). Верховный Главнокомандующий приказал Берии узнать и доложить ему о судьбе пропавшего генерала. Однако, несмотря на проведённое расследование, НКВД не удалось добыть какой-либо достоверной информации. И только 30 апреля 1943 года Сталину наконец-то доложили то, что стало известно в результате расследования и работы комиссии на освобождённой территории[351].

А теперь сравним это с обстоятельствами захоронения «Лизюкова» по версии А. Курьянова. Присутствовавшие при захоронении офицеры и бойцы НЕ БЫЛИ пленными и НЕ БЫЛИ на территории, занятой противником. Им НЕ НАДО было ждать освобождения Лебяжьего, чтобы выйти из подвалов и сообщить о том, что они видели! После захоронения у церкви они продолжали служить в своих частях и не через год, а СРАЗУ (!) могли сообщить о том, что они знали и видели (или даже сделали!).

Никакой неизвестности и загадки в этом случае не было бы и в помине, и командование Брянского фронта (а за ним и Ставка, и сам тов. Сталин) сразу бы узнали, где могила погибшего командарма и куда следует ехать, чтобы проводить опознание. Это можно было сделать сразу после освобождения Лебяжьего, той же весной 1943 года, с привлечением к опознанию не только сына, но и вдовы погибшего генерала!

И действительно, летом 1943 года, согласно воспоминаниям сына Лизюкова, вдова генерала выезжала на места боёв с группой офицеров. С помощью приданных группе бойцов производились вскрытия ряда могил! Но характерно, что могила у церкви, которая, казалось бы, должна была быть первой, если не вообще единственной, вряд ли вообще вскрывалась!

А ведь согласно показаниям «присутствовавших» при захоронении «Лизюкова» лиц (донесений Катукова, Горелова и Ружина или показаний других военнослужащих), у офицеров, командированных на розыски, не могло быть никаких сомнений относительно того, где именно надо искать и что именно надо вскрывать! О чём это говорит? Это говорит о том, что НИКАКОЙ достоверной информации у них не было, хотя она обязательно должна была быть, если б в Лебяжьем похоронили действительно Лизюкова!

В связи с этим стоит привести здесь донесение о гибели командарма Ефремова:

«Бывший командующий 33-й армией генерал-лейтенант Ефремов М. Г. в апреле 1942 года с небольшой группой бойцов и командиров пробивался из окружения. В одном из боёв, в районе деревни Жары Темкинского района Смоленской области, генерал-лейтенант Ефремов получил тяжёлое ранение в седалищную кость, лишился возможности передвигаться и, не имея уверенности на спасение от пленения, 19 апреля 1942 года покончил жизнь самоубийством — выстрелом из личного оружия в правый висок. Тело генерал-лейтенанта Ефремова М. Г. похоронено в селе Слободка Знаменского района Смоленской области»[352].

Донесение было подписано командующим Западным фронтом Соколовским, а также членом военного совета и секретарём военного совета Западного фронта Булганиным и Горбушиным! Вместе с донесением Сталину были вручены протокол опознания трупа Ефремова и акт судебно-медицинского вскрытия![353] Вот и конец загадки. Через год после гибели всё стало на свои места. Так неужели же нечто подобное не доложили бы Сталину о гибели и захоронении Лизюкова, если бы были показания Катукова, по приказу которого «вытаскивали» подбитый танк командира 2 ТК, показания Горелова и Ружина и МНОГИХ других военнослужащих, лично хоронивших «легендарного командарма» не через год, а на следующий день после гибели?! ОБЯЗАТЕЛЬНО бы доложили!

Не доложили потому, что НИКАКИХ показаний этих офицеров НЕ БЫЛО. Пора признать, что Лизюкова они на самом деле НЕ ХОРОНИЛИ и обнаруженная у Лебяжинской церкви могила не имеет к легендарному командарму НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ!

Все попытки представить дело так, что о захоронении Лизюкова просто «забыли», а в связи с гибелью в самом конце войны Горелова и Ружина вообще не осталось тех, кто мог бы что-то пояснить, и потому, мол, только один Нечаев и писал во все инстанции о том, что знал, да получал отписки, являются ЖАЛКИМИ и СМЕХОТВОРНЫМИ. Не надо думать, что в ту пору люди были глупее или забывчивее тех, кто сейчас придумывает всякие небылицы! О прилюдном захоронении командарма «со всеми воинскими почестями» непременно узнали бы ещё летом 1942 года, а могилу у церкви обязательно бы вскрыли для опознания тела уже вскоре после освобождения Лебяжьего, то есть в 1943 году. Задолго до появления и ПО «Дон» и его нынешних лидеров!

Теперь, когда совершенно ясно, что никакого «письма личного водителя Лизюкова» на самом деле не было, а «неуловимые» «письма Нечаева» отсутствуют как таковые (на удивление, куда-то пропали все восемь!) и существуют только в вольных и не поддающихся никакой проверке пересказах, стоит задуматься, откуда вообще пошёл феномен загадочного и отсутствующего письма (писем?) о захоронении Лизюкова в Лебяжьем.

Кто же был автор этого не дающего многим покоя письма? По утверждению «находчиков», им был рядовой механик-водитель, который, судя по пересказам его заявлений, стал свидетелем захоронения у церкви наших погибших военнослужащих. Этим обстоятельством они и «доказывают» тот факт, что найденные спустя 66 лет захоронения отчасти соответствовали описанному в письме. (На самом деле, как это уже было показано выше, с единственным официальным письменным изложением этого письма не сошлось ни количество захоронений, ни число найденных в них останков, ни нахождение «Лизюкова» отдельно от простых бойцов!) Но, даже судя по его письму, Нечаев не знал точно, кто именно был похоронен у церкви, а очевидные нестыковки его описания с фактическим захоронением вообще заставляют серьёзно усомниться в достоверности заявлений как руководства ПО «Дон», так и самого автора письма. Он однозначно ошибся, написав о захоронении Лизюкова у церкви. Среди похороненных там военнослужащих Лизюкова не было.

Предвижу законный вопрос: почему же тогда автор письма написал, что среди похороненных был именно Лизюков? Ведь ему, кажется, сказал об этом старший офицер? Отвечу своим вопросом: а почему, собственно, мы должны этому верить? Только потому, что так рассказывают пересказчики?

О том, почему Нечаев мог посчитать, что видел захоронение Лизюкова, уже было написано выше. Однако имя Лизюкова вполне могло появиться в письме совсем по другой причине, и этому тоже можно найти объяснение. В 60-х годах прошлого века после 20-летнего забвения о трагической судьбе генерала Лизюкова вновь заговорили. В печати появились публикации и отрывки из воспоминаний, была издана книга мемуаров писателя Кривицкого. Из этих источников широкие массы советских читателей впервые узнали, что обстоятельства гибели и место захоронения Лизюкова до сих пор не выяснены. Пошли всевозможные разговоры.

Открывшаяся через два десятилетия после войны тайна особенно задела тех ветеранов, которые летом 1942 воевали в тех же местах, что и Лизюков. Думаю, что многие из них стали припоминать различные эпизоды захоронения «больших начальников», свидетелями которых им довелось в ту пору стать или, по крайней мере, знать об этом. И вот тут и начались предположения и догадки, которые зачастую перерастали в уверенность, что в том или ином месте «точно» мог быть похоронен пропавший в войну генерал.

В 1976 году огромным 200-тысячным (!) тиражом вышла книга о братьях Лизюковых, авторы которой ещё больше заинтриговали читателей версией о похищении трупа Лизюкова немцами и невозможности установить точное место его захоронения[354]. Эта неизвестность не давала покоя не только поисковикам, но, судя по всему, и многим ветеранам, которым казалось, что они могли бы помочь в раскрытии этой тайны. Те из них, кто воевал в 1942 году на Брянском фронте и заинтересовался проблемой поисков Лизюкова, спустя десятилетия после войны мысленно вернулись к тем давним уже событиям, рассматривая многие эпизоды боёв, так сказать, в новом ракурсе. Они ещё и ещё раз перебирали в своей памяти запомнившиеся им подробности и разговоры, которые могли бы дать хоть какую-то зацепку для выяснения судьбы пропавшего генерала.

Здесь стоит отметить и ещё один важный аспект таких воспоминаний. Начиная с конца 60-х годов в нашей стране началось и стало всё больше шириться поисковое движение. 70-е и 80-е годы были периодом очень оживлённой переписки музеев боевой славы и поисковиков с ветеранами. Причём часто ветеранов спрашивали о каких-то конкретных эпизодах войны с просьбой прояснить судьбу тех или иных людей. В этот период поисковики опрашивали многих ветеранов боёв под Воронежем, в том числе и о том, не приходилось ли им слышать что-то о Лизюкове. Возникла своеобразная обратная связь, когда поисковики фокусировали воспоминания ветеранов на определённых деталях и событиях. В таких условиях люди, которым настойчиво задавали вопросы о пропавшем генерале, вполне возможно, начинали тщательную «ревизию» своей памяти на предмет поиска хоть какой-то нужной информации и нередко начинали «находить» её!