Читать онлайн «Россия и Европа в эпоху 1812 года. Стратегия или геополитика». Страница 51

Русское общество (и старое и молодое поколение), без всякого преувеличения, после окончания наполеоновских войн с одушевлением встретило своего императора на Родине как триумфатора. Как написал тогда в кантате по этому поводу главный пиит страны Г.Р. Державин:

Несмотря на то, что император уклонился от пышных встреч и отказался от наименования «Благословенного», многое ждали от Александра I, уже ставшим признанным вождем нации и государства, адекватного победителю Наполеона нового курса во внутренней политике. Он должен был оправдать надежды общества. «Россия гордилась им и ожидала от него новой для себя судьбы», — вспоминал декабрист князь С.П. Трубецкой. Но даже представители дворянства, находившееся в центре событий и представлявшее единственную политическую силу, из-за своего расслоения имело разные интересы. Необходимо засвидетельствовать некоторые робкие попытки российского императора после окончания войн с Наполеоном дать стране конституцию и на основе принципа добровольности попробовать решить вопрос об отмене крепостного права, как несоответствующего «духу времени». До 1821 г. в правительственных кругах разрабатывались проекты преобразований крепостной деревни. Но одно только намерение русского монарха (варшавская речь 1818 г. Александра I как прелюдия к общероссийской конституции) вызвало ответную реакцию патриархальных кругов и заставило его быть более осторожным, а затем свернуть почти все свои послевоенные начинания, поскольку намерения приходили в конфликт с реальной политикой и с настроениями подавляющей части дворян-землевладельцев. В практической плоскости либеральные потуги никаким образом не реализовывались[178]. В целом общество не получило от Александра I вразумительного и четко обозначенного вектора будущего развития страны, хотя до 1815 г. лейтмотив официальной пропаганды можно было определить как «свободу и независимость». В то же время неудовлетворенная послевоенными результатами жизни передовая радикальная дворянская молодежь (польская конституция породила некоторые надежды и даже ревность) осталась недовольной внутренней реакционной политикой, получившей название «аракчеевщина», что сначала толкнуло ее к организации тайных обществ (тогда не существовало открытых форм выражения политического мнения), а затем заставило ее выйти на Сенатскую площадь в 1825 г. Это был откровенный симптом неблагополучия феодальной системы в России. Можно привести авторитетное суждение С.В. Мироненко: «Именно тогда решался вопрос, пойдет ли страна в ногу со временем или самодержавие и крепостничество и далее будут сковывать ее развитие. Возникла реальная альтернатива иного пути развития, и от результатов политических сил зависело будущее России». По его мнению, «крепостническая действительность того времени находилась в явном противоречии с курсом на коренные реформы»{312}. В этот послевоенный период развернулась борьба между сторонниками и противниками перемен внутри самого дворянства и в правительственных структурах. Собственно столкновение этих сил было закономерно и неизбежно. Война объединила все слои страны и все даже полярные общественные элементы против общего врага. Но вот выводы из победы были сделаны разными силами совершенно противоположные. События 1825 г. на Сенатской площади послужили началом разлада между обществом и государством. После чего эти институты стали развиваться в разных направлениях. Русский двуглавый орел всегда смотрел в разные стороны, а тут налицо уже оказался факт раздвоения. Самое страшное для будущих поколений — возникла оппозиционность (постепенно она стала традицией) образованных слоев населения к самодержавию. Государство и общество постепенно перестали понимать и слышать друг друга, что в итоге привело империю к краху в 1917 г.

Нет необходимости описывать правительственную внутреннюю политику после окончания наполеоновских войн в разных сферах жизни Российской империи. Эти темы нашли отражение в отечественной историографии. Но без 1812 г. нельзя понять появившуюся в будущем ответственность русских за судьбу человечества. Можно оставить без ответа до сих пор дискутируемый вопрос: Россия — это европейская или азиатская держава? Сама эпоха 1812 г. показала, что без русского вмешательства Европа не смогла бы самостоятельно решить возникшую проблему, связанную с Наполеоном Бонапартом. 1812 год и заграничные походы русской армии крепко связали затем Россию с Европой. Именно поэтому современники стали привыкать рассматривать Россию в контексте общеевропейских и общемировых проблем и процессов. Отсюда возникла питательная почва для появления в будущем самых разных идей о миссии России и о ее роли в мировой истории, вплоть до внедрения на русской почве марксизма, а затем его дальнейшую трансформацию.

Необходимо также заметить, что европейский дух и веяния исподволь разрушали основы патриархально-крепостнических порядков в стране. Посещение Европы, даже в военное время, почти полумиллионным отрядом русских, одетых в военные шинели, не могло пройти бесследно для страны, хотя бы в культурном и образовательном отношении, и дало импульс для дальнейшего развития. Это был толчок, от которого жизнь приобрела иной характер, иное окружение и обстановку. Даже в консервативных по своему статусу казачьих областях после заграничных походов стали появляться европейские веяния, элементы европейской культуры. Что уж говорить о крупных городах. Очень важно и то, как изменилось сознание у русских военных, что происходило в тот момент в их головах. Слишком многие могли сравнивать заграничные порядки с отечественными. Они увидели явный контраст между Европой и Россией, вынесли сильные впечатления и уже активно хотели и стремились к иной жизни. Осознание явной отсталости России в политическом и общественном устройстве, ненормальности положения крепостных и другие моменты породило стремление ликвидировать «главные язвы Отечества». И эти тенденции в разной степени уже захватило лучшие русские умы. Собственно политические искания образованных представителей дворянской молодежи вылились в попытку вооруженного противостояния с самодержавием на Сенатской площади в 1825 г. Но не только движением декабристов ознаменовались последствия эпохи 1812 года.

После 1812 г. новый импульс получило и духовное развитие в России. Крепостничество не только тормозило социально-экономическое развитие страны, но и уродовало морально-нравственное состояние общества. Противоречия между наглядными внешнеполитическими достижениями и очевидной внутриполитической отсталостью, косностью крепостничества заставляли общественную мысль работать. Брожение идей способствовало появлению самых разнообразных течений и кружков — от религиозных и философских до общественно-филантропических идей, от создания революционных организаций до спора между «западниками» и «славянофилами». Этим можно объяснить и созревание правительственной идеологии — теории официальной народности («Вера, самодержавие, народность»). Несмотря на кажущуюся тривиальность и критику этой идеи интеллектуалами, более простых и доступных для широких слоев населения лозунгов найти было трудно. Именно эти подкорректированные лозунги в середине XX столетия взяли на вооружение коммунистические идеологи, полностью отказавшись от малопонятной массам теории Мировой революции — она не работала в условиях глобального международного кризиса и кризиса международного коммунистического движения. Государство тогда переживало трудный момент (шла Великая Отечественная война) и велосипед было изобретать некогда. Формулу «За веру, царя и отечество» видоизменили словосочетанием «За партию, за Сталина, за Родину» и выиграли войну.

Теперь попробуем ответить на главный вопрос, который должен волновать историков: эпоха 1812 года ускорила или же отодвинула отмену крепостного права в России? Современные исследователи стараются обойти этот сугубо академический, но очень важный вопрос, в силу чего он еще долго будет оставаться ключевым в истории России XIX столетия. Честно говоря, только один А.А. Корнилов четко высказался в пользу первого предположения, считая, что последствия наполеоновских войн «оказались благоприятными прогрессу в одном весьма существенном отношении: они приблизили полную ликвидацию главного зла тогдашней жизни — крепостного права и крепостного строя — и не только приблизили ее, но и подготовили такие формы этой ликвидации, на которые едва ли можно было бы рассчитывать без их влияния»{313}. Вряд ли можно согласиться с таким мнением. Слишком длительный временной промежуток (1812 и 1861 гг.) ставит под сомнение правильность сделанного вывода. Ведь этот вопрос оказался поднят (хоть и секретно) самой высшей властью после 1815 г. Логично предположить, раз уж вектор развития явно обозначился, что отмену крепостного права задержал даже не 1812 год, а события на Сенатской площади 1825 г. Безусловно, декабристы самим актом общественного возмущения (или попыткой военного переворота) актуализировали проблему отмены крепостного права, коль ее признавали и новый император и высшие сановники империи. Но Николай I, не желая идти на поводу у бунтовщиков, считал, что только самодержавная власть (как единственно мудрый орган в стране) имеет право самостоятельно решать когда, где и как предпринимать какие-либо изменения (тем более столь масштабные) в государстве. Во время его правления заседали секретные крестьянские комитеты, проводились эксперименты и делались конкретные шаги в сторону освобождения крестьян. Готовилась и прощупывалась почва для будущих преобразований. Ведь реформа по отмене крепостничества во многом была подготовлена не Александром II, а еще в царствование его отца, не успевшего доделать начатую работу. Так, нередко, силы старавшиеся придать ходу событий революционное ускорение (в данном случае декабристы), наоборот, затормозили их. Попытки скоростных забегов с претензиями на рекорды, как показывает опыт истории, чаще всего в силу неподготовленности приводят к длительным остановкам, а иногда и к откату назад.