Читать онлайн «Россия и Европа в эпоху 1812 года. Стратегия или геополитика». Страница 26

Безусловно, французский император пытался влить новое вино в старые меха. Крутой поворот от республиканских принципов в сторону старорежимных механизмов был попыткой изменить форму существования при сохранении прежнего содержания, наложить на республиканские учреждения монархический отпечаток, придать новому порядку большую устойчивость. При этом было бы конечно странно не заметить объективную антифеодальную направленность многих его действий. Наполеон как наследник революции в подвластных и подконтрольных его империи странах действительно стремился дать политическую и общественную организацию, соответствующую государственному и правовому устройству Франции. Но для чего и почему он это делал? Из-за сочувствия угнетенным и обездоленным или же ради прогресса? В данном случае им, как прагматиком, преследовалась вполне конкретная и откровенная цель — унифицировать и прочнее привязать всю Европу к постреволюционной Франции, а в итоге создать единую европейскую империю под своим скипетром, а весь континент превратить в захваченный для французской промышленности рынок. В первую очередь он стремился максимально использовать людские ресурсы европейских народов (в качестве пушечного мяса) и безжалостно эксплуатировать экономику подвластных территорий (своего рода экономические колонии) исключительно в интересах своей империи, все это для утверждения тотального господства Франции на континенте[109]. В целом — универсалистский вариант объединенной Европы, осуществляемый военной силой. Это ли не вооруженный грабеж? Я уже не говорю об огромных контрибуциях, конфискациях, реквизициях, поборах, принудительных займах, секвестрах, о содержании войск за счет местного населения подвластных стран, о постоянных территориальных приращениях к наполеоновской империи до 1812 г., о свозе культурных ценностей и исторических памятников в Париж и т. п.{127} Уж кто-кто, а бывший бедный лейтенант артиллерии, добившийся провозглашения себя императором всех французов, обеспечил свое финансовое благополучие, получил в свои руки власть, а затем упрочил ее над всем континентом посредством хорошо организованного военного экономического грабежа в европейском масштабе.

Но на всякое действие рано или поздно возникает противодействие. Каждый завоеватель внезапно обнаруживает, что победы не бесконечны, у них есть предел. Как метко заметил в свое время Ш. М. Талейран: «Со штыками можно все сделать, но на них нельзя сидеть». Создание коалиций в XIX столетии и являлось прямой реакцией на неординарные и решительные силовые действия (продолжение политики «революционной экспансии») столь непредсказуемого политика и полководца как Наполеон. По мнению специалиста по истории Франции А.В. Ревякина, страны антифранцузской коалиции в ходе революционных и наполеоновских войн были вынуждены пересматривать свои внешнеполитические цели: «Постепенно сама Франция, перейдя от обороны к активной внешней экспансии, а затем — к борьбе за господство в Европе, стала угрожать независимости и территориальной целостности европейских государств. Поэтому в их политике на первое место вышли оборонительные задачи. Озабоченные прежде всего собственной безопасностью, европейские монархи заметно охладели к судьбе Бурбонов». Главной же целью союзные державы «провозглашали стремление восстановить баланс сил в Европе, нарушенный «чрезмерным честолюбием французского правительства и превышающим всякие соображения влиянием, которое оно стремится себе присвоить»{128}.

Без всякого сомнения, члены коалиции не забывали о собственных корыстных интересах, многие старались застолбить свою долю в будущем разделе Европы, некоторые в целях самосохранения вступали в сепаратные сделки с противником (это — уязвимые места существования любой коалиции). Но каждое государство на континенте в отдельности было слабее наполеоновской Франции и не обладало такими амбициями и аппетитом к чужим территориям, какие присутствовали у французского императора, поэтому из-за соображений обороны рано или поздно вынуждено было примыкать к коалициям. Причем, любое государство должно было хорошенько и не раз просчитать последствия своего решения, ведь они могли быть самыми печальными. Процитируем фразу из письма мая 1812 г., которое Наполеон написал русскому послу во Франции князю А.Б. Куракину: «Горе тому, кто разойдется со мною, или кто образует коалицию против меня. Сугубое горе их престолам, ибо они превратятся в прах»{129}. Это помимо многих обвинений и угроз в адрес Александра I и России. Большинству же европейских монархов французский император мог и не писать что-то подобное, они и так, без всяких угроз очень хорошо знали и понимали намерения Наполеона. Перед их глазами стояли судьбы многих носителей корон, оставшихся по воле императора Франции без своих владений. Тезис «Кто не с нами, тот против нас» работал на запугивание безошибочно. Поэтому очередь желающих вступить в коалицию была не велика, она стала постепенно выстраиваться лишь в 1813 г. Также по этой причине можно полностью согласиться с мнением А.Н. Пыпина, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к российской монархии. Александр I, полагал он, «мог не без основания говорить, что война велась за независимость и права народов и за политическое достоинство России»{130}.

С этой точки зрения рассмотрим только участие России (не рассматривая ее союзников) в упомянутых уже III и IV коалициях 1805—1807 гг. Не будем ходить по дебрям альтернативной истории, но все же умозрительно предположим, что Россия в этот период оказалась бы нейтральной. Чтобы произошло бы с Австрией в 1805 г. после капитуляции ее войск в Ульме? Вся территория государства оказалась бы открытой для победного марша наполеоновских орлов в любом направлении. Австрийцы при наличии хорошо известного историкам шаблонно мыслящего и неуклюжего Гофкригсрата вряд ли бы смогли организовать достойное сопротивление. Хотя французская империя сразу не смогла бы «заглотить» бы все австрийские владения (могла подавиться), но условия мирного договора, подписанного в Пресбурге, оказались тогда бы совсем иными, когда русские войска еще находились в Австрии и Наполеон спешил закончить переговоры, чтобы вывести Австрию из игры. Можно с полной уверенностью предполагать, что в распоряжении императора Франца I, остались бы крохи от бывших у него земель и населения. Что произошло бы с Пруссией без русской военной помощи, когда исход франко-прусской кампании 1806 г. решился с ошеломляющей для современников быстротой при Иене и Ауэрштедте. Наполеон стремительно разгромил недавно кичившихся своими прошлыми победами пруссаков, а по прошествии каких-то трех недель были заняты почти все крепости, исключая Данциг и Кенигсберг? Тут можно даже долго не рассуждать — после полного разгрома своей армии Пруссия, не помоги ей Россия, просто перестала бы существовать на карте Европы. Причем, Пруссия в 1806 г. наступила на те же грабли, что и австрийцы в 1805 г., когда, не дождавшись подхода русской армии, прусские войска двинулись вперед против французов.

Если же вернуться к реально происходившим событиям в 1806 г., то надо сказать, что ситуация для России складывалась очень не простая. Сразу же после сокрушительного поражения пруссаков трое «молодых друзей» императора (А. Чарторыйский, Н. Новосильцев, П. Строганов — их называли «неразлучными»), обеспокоенные возможным крайне неблагоприятным вариантом развития событий (опасались восстановления Польского королевства под скипетром Наполеона или его брата, а также и иноземного вторжения), 11 ноября 1806 г. подали императору общую записку. В ней они предлагали «великие и сильные меры, мудро продуманные и с возможною скоростию в исполнение проводимые»{131}. Какие там завоевательные планы! О них даже речи не шло. Записка начиналась словами: «Россия в опасности, в опасности великой, необыкновенной». Налицо возникла прямая угроза потери собственных территорий. Мало того, правительственные крути явно не были уверены в том, что русские войска смогут остановить победную поступь наполеоновских войск — в 1805 и 1806 гг. армии антифранцузских коалиций терпели от французской армии просто катастрофические и невиданные поражения. Власть боялась, что кошмар Аустерлица, Иены и Аузрштедта повторится в очередной раз[110]. Именно этим можно объяснить появление манифеста 30 ноября 1806 г. «О составлении и образовании поместных временных ополчений или милиции», численность которых должна была составить 612 тыс. чел.[111], а также Указа от 13 декабря 1806 г. «О обязанности духовенства при составлении Земского войска или милиции, и о чтении по церквям сочиненного Синодом по сему случаю объявления»{132}. Верующих призывали содействовать ополчению, а во всех церквях Наполеон провозглашался антихристом, лжемессией, вероотступником («проповедовал алкоран Магометов»), гонителем веры и «тварью… достойной презрения», который «в исступлении злобы своей угрожает свыше покровительствуемой России вторжением в ее пределы». В целом, в своем рвении церковные толкователи не пожалели красок для негативной политической сакрализации образа врага, ему приписывались страшные преступления и небывалые кощунства, которые должны были воспламенить религиозные чувства низших сословий. Хотя, в данном случае, надо сказать, власти чрезмерно перестарались «в усилиях великих и твердых» — сбор ополчения оказался мероприятием излишним и почти бесполезным[112]. Но сам по себе «государственный» испуг был закономерен. Два таких предшествующих печальных сценария (австрийский и прусский) не устраивали Россию. Вполне очевидно, что в 1805—1807 гг. русские войска в Австрии и Пруссии защищали подступы к собственной территории и их действия в целом носили даже по тактической направленности (чаще всего им приходилось отступать) оборонительный характер. В данном случае Россия преследовала определенные цели (спасения «обломков» прежней Европы) и стремилась не допустить распространения пожара войны к своим границам. Здесь уместно привести конспективные записи В.О. Ключевского, характеризовавшего внешнеполитический план России 1804 г. «для борьбы с всемирным завоевателем»: «Это — программа века. Под видимой отвлеченностью — ее реальный интерес, в котором смысл 3-й и 4-й коалиций: Россия боролась за Германию, чтобы предупредить борьбу за себя, в 1805 и 1807 гг. хотела предотвратить 1812-й год»{133}. Целевая внешнеполитическая направленность у России в этот период была очевидна.