Читать онлайн «Россия и Европа в эпоху 1812 года. Стратегия или геополитика». Страница 13

16 марта 1810 г. министр иностранных дел Ж. Б. Шампаньи представил Наполеону секретную аналитическую записку (правда, ее текст очень скоро стал известен в Петербурге) о положении дел в Европе, в которой предлагалось уже «смотреть на Россию как на естественную союзницу Англии и приготовиться бороться на континенте с последствиями сближения между этими двумя державами»[64]. На основе сделанного доклада и строилась дальнейшая политика Франции в отношении России. Почти одновременно, 2 марта 1810 г. (по старому стилю) в российской столице на стол императора легла записка военного министра М.Б. Барклая де Толли «О защите западных пределов России», в которой анализировались возможные будущие действия против армии Наполеона{61}. Этот документ для русской стороны стал фактическим планом подготовки войны с наполеоновской Францией. В 1811 — 1812 гг. из-под пера Барклая выйдут еще несколько планов ведения военных действий, как превентивного, так и оборонительного характера.

В начале 1812 г. даже французские и русские дипломаты, Наполеон и Александр I открыто обсуждали между собой возможности возникновения военных действий, мало сомневаясь, что такой перспективы удастся избежать[65]. Важно понять, чем в этот период руководствовались и из каких посылок исходили оба императора, вставая на путь подготовки к войне. Для Наполеона важнейшим фактором всей его внешнеполитической конструкции являлась экономическая блокада Англии: все государства, которые тайно или явно поддерживали торговые связи с туманным Альбионом, автоматически становились и врагами Французской империи. В таком случае любой отступник должен быть наказан. Собственно вся континентальная Европа в это время поддерживала блокаду Британии, в первую очередь, угрозой применения силы. Выход России из этой системы означал не просто нарушение взятых ею обязательств и прорыв блокады, но и грозил важными политическими последствиями. Россия, одна из ведущих европейских держав, с 1807 г. считалась главным партнером Франции в борьбе с Англией. Ее отказ от союзного курса на практике означал крах антибританской политики Наполеона, так как давал очень нежелательный пример другим странам Европы. Логика существования континентальной блокады не могла допустить ни одного исключения, поскольку в таком случае пропадал смысл ее проведения. 6 марта 1812 г. Наполеон в речи перед Государственным советом об организации национальной обороны прямо заявил, имея в виду Александра I: «Всякий, кто протягивает руку Англии и прорывает континентальную блокаду, объявляет себя врагом императора…»{62}. Вернуть же Россию на рельсы антибританской политики можно было только военным путем[66]. Это была основная стратегическая задача кампании 1812 года. Фактически к этому времени Наполеон загнал себя в тупик, и кардинально изменить ситуацию французский император мог (как он надеялся) только при помощи своего главного инструмента — победоносной армии, уже многократно помогавшей ему разрешать узловые проблемы европейской политики[67]. Конечно же, нельзя говорить о каких-то планах завоевания России (это было просто не реально), но речь шла о навязывании определенного внешнеполитического курса. Все последующее зависело от достигнутых результатов на полях сражений. Сегодня трудно однозначно говорить о конечных замыслах Наполеона. Французский полководец имел обыкновение не раскрывать всех карт до конца игры. Возможно, он надеялся на то, что после поражения русских войск, он навяжет совместную экспедицию через русскую территорию (через Кавказ или Среднюю Азию) в Индию[68], дабы одним ударом с тыла покончить с торгашеским величием Англии{63}. Возможно, он также намеревался отрезать от России западные области и попытаться воссоздать Польское государство. Разыгрывая «польскую карту», Наполеон не был оригинален, а использовал традиционную и для его предшественников (включая Бурбонов) политику. Не случайно, поэтому в первом воззвании к своим войскам французский император оперировал термином «Вторая польская война» по аналогии с кампаниями 1806—1807 гг. Хотя в польском вопросе он должен был действовать с оглядкой и учитывать негативную позицию своих неблагонадежных союзников — Австрии и Пруссии. Вариантов возникало много, но окончательный выбор он мог сделать в зависимости от тактических успехов, то есть его потенциальные стратегические цели обуславливались и зависели от тактических успехов.

Бесспорный факт — Александра I всегда очень тяготили «тильзитские оковы», чем дальше, тем труднее ему было придерживаться союзнических договоренностей. Да и при проведении реальной политики имелось слишком много точек, где пересекались в то время интересы России и Франции: Балканы, Польша, германские государства — ведь в последних проживало слишком много родственников русского царя, а сам он являлся главой Ольденбургского дома (герцогство Ольденбургское было присоединено к французской империи в нарушение Тильзитского договора). Постоянным раздражающим фактором оставались внешнеполитические шаги Наполеона, направленные против России. С нашей точки зрения, геополитический фактор в 1807 — 1812 гг. как раз был направлен против русско-французского союза, так как сфера влияния империи Наполеона через сателлитов с 1807 г. напрямую соприкасалась с русскими границами, и Франция стала представлять уже прямую угрозу не только интересам, но и территориальной целостности России.

В этот период перед русской дипломатией стояли очень сложные задачи. Ведь на карте континентальной Европы тогда можно было отыскать лишь несколько независимых и не находившихся под полным французским контролем государств: Швеция, Дания, Пруссия, Австрия, Турция; остальные — в той или иной степени оказались подконтрольными или подчиненными наполеоновскому диктату. В этой комбинации Россия не могла реально рассчитывать на их помощь, каждое из этих государств исходило из собственных возможностей и думало лишь о своих интересах. Хотя Пруссии и Австрии делались предложения о совместном выступлении против Франции, но они предпочли в этой ситуации, в конечном итоге, присоединиться к Наполеону[69]. Трудно точно сказать, почему французский император решился включить в 1812 г. в состав Великой армии австрийский и прусский воинские контингенты со своим командованием. Возможно, что он преследовал сразу несколько целей. По дипломатическим соображениям для него было важно использовать бывших русских союзников, тем самым он показывал России, что ей уже не на кого и не на что рассчитывать — вся континентальная Европа идет походом на Россию, даже бывшие друзья[70]. Наполеон стремился окончательно рассорить их с Россией, так чтобы они уже никогда в будущем не создали коалиции против него. Возможно, он также полагал, что таким образом страхует свои тылы — эти два корпуса становились заложниками верности Наполеону их собственных монархов. Но размещение этих корпусов на флангах в 1812 г. явилось ошибкой, правда это стало очевидным лишь в финале кампании, когда полная победа русской армии была свершившимся фактом. Весь 1812 год пруссаки и австрийцы, хоть и без особого энтузиазма, но все же сражались с русскими войсками. Но под занавес кампании они (видимо, на правах еще не полностью забытых старых добрых союзников) начали вступать в переговоры с российским командованием и затем фактически оголили фланги спасавшейся бегством Великой армии.

В стратегическом плане положение России облегчалось также тем, что на другом конце Европы существовала неизлечимая для Наполеона «испанская язва». Фактически же в 1812 г. французская империя вынуждена была воевать на два фронта, значительный контингент наполеоновских войск продолжал воевать на Перинейском полуострове с англичанами и восставшими испанцами{64}. Успехом же русской дипломатии стали договоренности о нейтралитете Турции (Бухарестский мирный договор) и союз со Швецией, хотя последняя в 1812 г. так и не приняла участия в боевых действиях. Что касается Швеции, то России несомненно повезло с Бернадоттом (явным противником Наполеона), или же российская дипломатия оказалась очень искусной и смогла подобрать ключи к шведскому наследному принцу. Во всяком случае, негативные последствия для Швеции ее войны в 1808—1809 гг. с русскими (щекотливый вопрос отторжения Финляндии) никак не сказались для России в 1812 г. Русские же получили возможность без каких-либо опасений перебросить из Финляндии войска в 1812 г. и усилить свою группировку на северо-западном театре военных действий. По поводу мира с Турцией можно утверждать, что тогда Россия вынуждена была пожертвовать сербами, воевавшими до 1812 г. против турок вместе с русскими. Хотя восьмая статья Бухарестского договора гласила об автономии Сербии, турки ее сразу же нарушили и подвергли жестоким репрессиям сербов. Защитить же сербов от турецкого произвола до 1815 г. у России не было ни сил, ни возможности. Важнейшим же последствием Бухарестского мирного договора стало переход в 1812 г. сил Молдавской армии на Украину и в Белоруссию, усиливший там во второй период войны южную группировку русских войск.