Читать онлайн «История городов будущего». Страница 17

Но всякому экономическому буму рано или поздно приходит конец. Когда императорская армия наконец подавила Тайпинское восстание (не без помощи европейских командиров, которых доведенный до крайности император привлек для руководства своими войсками), в Китае воцарился мир. Беженцы, наплыв которых спровоцировал скачок цен на недвижимость, стали возвращаться в родные места. Меньше чем за год китайское население Международного сеттльмента снизилось с 500 до 77 тысяч человек44. Утрата такого дохода вызвала в шанхайландцах бурю негодования в адрес отбывавших восвояси постояльцев. Газета North China Herald глумливо рассуждала, что «отеческая забота местных властей и невозможность делать все по-своему – ходить грязными, орать на улицах, делать лужи перед каждой дверью, пускать петарды и бить в барабаны посреди ночи, а также выгуливать своих божков в сопровождении дудок, гонгов и лязгающих цепей – все эти абсурдные запреты, которыми Муниципальный совет заметно ограничивал их свободу и комфорт, привели к тому, что китайцы с нетерпением ждали того счастливого дня, когда милостивые небеса позволят им наконец вернуться в их зловонную грязь с ее болезнями и прочей скверной»45.

Пузырь недвижимости лопнул буквально за ночь. Ценности, производимые многими шанхайландцами, существовали исключительно на бумаге. По словам очевидца, «значительную часть населения составляют оборотистые личности, которые называют себя брокерами, – и земля очевидно ушла у них из-под ног»46. Описывая последствия обвала, Herald писала, что «спекулянты земельными участками, многие из которых инвестировали заемные капиталы, уже привыкли к пурпуру и шелку, к ежедневным роскошным обедам. Счастлив тот, кто, улучив момент, успел спихнуть груз ответственности за земельные владения на плечи ближнего до наступления полного краха, когда очертания рынка внезапно изменились до неузнаваемости. Не стало больше покупателей с горящими глазами, на каждом углу слышны только предложения “продать по дешевке”»47.

Недавний центр кипучей деловой активности стал похож на город-призрак. Склады и причалы вдоль реки опустели. Шесть из одиннадцати банков Международного сеттльмента приостановили выплаты. Лишившись всего, потерянные шанхайландцы бродили по безлюдным улицам меж недостроенных зданий в лесах из бамбуковых бревен, на которых уже не было видно рабочих. «Внезапно остановилось все строительство, – писала Herald в итоговом выпуске за 1864 год, который стал для Шанхая annus horribilis, «годиной бедствий». – Нижние этажи домов, где еще месяц назад во множестве обитали трудолюбивые туземцы, зарастают травой и сорняками… Длинные ряды деревянных жилищ брошены на произвол разрушительных сил стихии»48.

Экономическая паника поставила Муниципальный совет Шанхая перед угрозой кризиса суверенного долга. В период подъема, когда налоговые поступления текли рекой, Совет брал еще больше в виде кредитов – деньги нужны были на строительство современного мегаполиса для миллионов жителей, которые, конечно же, в скором времени захотят поселиться в Шанхае. Но теперь люди покидали город сотнями тысяч. «Совет попал в прескверную финансовую ситуацию, – признавал британский консул. – Пока здесь искали убежища толпы запуганных китайцев, готовых щедро платить за собственную безопасность, деньги доставались Совету легко и так же легко им тратились. Теперь же с падением доходов он оказался по уши в долгах»49.

Подобного бума в Шанхае не будет до 1920-х годов. Тем не менее для китайцев Шанхай, несмотря на банкротство и расистские порядки, все равно был воплощением нового, современного Китая. Иностранный город, сам того не подозревая, создавал новый тип китайца-космополита – шанхайца, который говорил на смешанном языке и был знаком с культурами многих далеких народов. Подобно дававшим им кров лилонгам, характерным только для Шанхая, но возникшим из сочетания западных и традиционно китайских архитектурных форм, люди, сформированные этим городом, отличались от своих собратьев, чахнувших в стоячих водах конфуцианской империи. Дело в том, что для китайского населения жизнь в этом управляемом иностранцами городе была полна не только беспрецедентных унижений, но и беспрецедентной свободы. В Шанхае китайцы знакомились со всеми особенностями и учреждениями современного общества, даже если им самим они были по-прежнему недоступны. Хотя планировался Шанхай европейцами и для европейцев, в долгосрочной перспективе важнее всего он оказался именно для китайцев.

Контакты с иностранцами меняли китайское население города – шанхайцы отдалялись от традиционной китайской культуры своих деревенских предков и становились ближе к современному миру торговли, путешествий и технологий. Хотя на ипподроме, ставшем центром социальной жизни европейцев, царила сегрегация, это не означало, что китайцы не были знакомы с этим новым развлечением. Как сообщает автор американского журнала Harper’s Weekly в своем репортаже со скачек 1879 года, китайские мужчины и женщины, которым путь на трибуны был заказан, придумали собственные гонки по улицам города. «Во время скачек огромные толпы черноволосых людей обоих полов и всех возрастов высыпают на улицы, ведущие к ипподрому, – сообщал репортер своим заокеанским читателям. – Большей частью пешком, некоторые верхом на чахленьких пони, многих везут в тачках; публика в платье поприличнее выдвигается на экипажах всех видов и мастей. Среди них тут и там видны роскошные кареты европейцев… На обратном пути со скачек это занятное скопище ведет себя так, будто они прониклись теми же чувствами, что жокеи на арене… На тачках или в экипажах они устраивают гонки и соревнуются друг с другом, стараясь первыми добраться до дома»50. Китайцы, не допущенные в ворота Конноспортивного клуба, создали эрзац западного общественного пространства прямо на улицах своего города. Взрослые участвовали там в играх, которые в любой другой части страны посчитали бы ребячеством, а мужчины и женщины смешивались в единую толпу, что в императорском Китае само по себе стало бы неслыханным скандалом.

Зарождение китайского капитализма проходило в той же подражательной манере: амбициозные китайские бизнесмены занялись распространением самопальных копий западных товаров. Уже в 1863 году британская продовольственная компания Lea & Perrins опубликовала в North China Herald объявление, где предостерегала шанхайских потребителей от покупки «кустарных подделок знаменитого Вустерширского соуса с этикетками, едва отличимыми от настоящих»51 и угрожала судебным иском каждому, кто осмелится производить или продавать поддельный продукт. Однако совсем скоро китайские предприниматели переросли уровень изготовления дешевых фальшивок. Со временем они начали выстраивать настоящие корпорации, воспринимать себя как тайпанов, сколачивать не меньшие, чем у иностранцев, состояния и вести схожий с ними образ жизни.

Пользуясь преимуществами этого обустроенного иностранцами островка капитализма с его экстерриториальной правовой системой, компрадоры поначалу преумножали свои состояния, удачно вкладывая деньги в западные компании. Существенная часть средств для местных операций банка HSBC поступала от китайских инвесторов. Когда американская фирма Russell & Co., рассчитывая ослабить свою зависимость от опийной торговли, объявила о создании Шанхайской компании парового сообщения, призванной перенести на Хуанпу передовую технологию, так хорошо зарекомендовавшую себя на Миссисипи, треть всех инвестиций для этого проекта компания получила от собственных компрадоров52. Заработав солидные дивиденды, китайские бизнесмены вскоре стали организовывать собственные компании. В 1877 году местные инвесторы полностью выкупили молодое пароходство, переименовав его в Китайскую купеческую компанию парового сообщения (сейчас – китайская государственная корпорация China Merchants Group). «Китайские купцы» заполучили не только флот шайнхайландцев, но и их расположенную на Бунде штаб-квартиру, став первой незападной компанией, разместившейся на этой престижной набережной.

В Кантоне компрадоры были всего лишь ценной прислугой из местных – они решали вопросы с императорскими чиновниками, переводили документы, подготавливали сделки. Какое бы состояние ни нажил компрадор своим ремеслом, в конфуцианском обществе, где ученость ценилась выше деловой хватки, общественное положение его не повышалось. А вот в Шанхае компрадор вроде Тонга Кинг-синга, который стоял за созданием Китайско-купеческой компании парового сообщения, сам мог стать тайпаном. Закончив миссионерскую школу в Гонконге, юный Тонг, о котором известно, что он «говорил по-английски, как британец»53, переехал в Шанхай и поступил в торговую фирму Jardine, Matheson & Co., где от лица своих шотландских начальников заключал сделки с поставщиками сырья в провинциях вверх по Янцзы. К 1863 году он получил должность главного компрадора фирмы. Когда десять лет спустя Тонг покинул свой пост ради управления пароходством, он уже был одним из богатейших людей Шанхая, контролировавшим целую торговую империю с интересами в банковском секторе, страховании и газетном бизнесе. Ху Джун, также начав карьеру компрадором британской торговой фирмы, впоследствии занялся чаем и шелком, затем основал банк, а к концу XIX века создал целый синдикат недвижимости, которому принадлежало более 2 тысяч домов в Международном сеттльменте54. Сам Ху к тому времени уже жил, как магнат-шанхайландец, в роскошном особняке с полированными мраморными полами на улице Бурлящего источника – самой престижной жилой улице европейского Шанхая. Удовлетворением нужд Ху в соответствии с его строжайшими требованиями занимался штат из 18 слуг55.