Читать онлайн «Первая мировая война». Страница 15

Тем временем министерство иностранных дел Англии не оставляло попыток созвать международную конференцию, все еще надеясь совместно с другими странами разработать программу действий для урегулирования конфликта. Однако ни одна другая страна, кроме Франции, официально это предложение так и не поддержала. Между тем французы, опасаясь нападения немцев, начали военные приготовления, санкционированные еще 24 июля кабинетом министров. Такими мероприятиями явились возвращение из лагерей войск в пункты постоянного расквартирования, прекращение отпусков и различных командировок военнослужащим, пополнение частей вооружением и имуществом по табелям военного времени, усиление охраны границы и важных объектов внутри страны. С введением 26 июля «Положения об угрожающей опасности» подготовительные военные мероприятия еще более расширились. Вместе с тем официально ни к частичной, ни к полной мобилизации французы не приступили.

Не объявили мобилизацию и в Германии. Однако организация немецкой сухопутной армии была такова, что не требовала длительных и сложных мобилизационных мероприятий, она в любой момент была готова к войне. Вместе с тем военный министр Германии генерал Эрих фон Фалькенгайн выражал явное беспокойство по поводу частичной мобилизации русской армии, рассмотрев в этой акции угрозу реализации плана Шлиффена. В сложившейся ситуации, на взгляд генерала, наилучшим решением стала бы всеобщая мобилизация армии. Против выступили Бетман-Гольвег и Мольтке. Рейхсканцлер предлагал не торопиться с мобилизацией, мотивируя тем, что Берхтольду, министру иностранных дел Австро-Венгрии, возможно, удастся убедить русских не ввязываться в австро-сербский конфликт, а начальник Генерального штаба высказывался за введение «положения, угрожающего войной», что позволило бы, не прибегая к мобилизации, выполнить ряд мероприятий, ускоряющих перевод армии на военное положение. 29 июля Фалькенгайн, Бетман-Гольвег и Мольтке вместе с военно-морским министром адмиралом Альфредом Тирпицем собрались на совещание, но так и не сумели прийти к общему мнению. Однако в тот же день, часом позже, Мольтке встал на сторону Фалькенгайна. Тому способствовала полученная им тревожная информация. Австрийский офицер, осуществлявший связь между немецким и австро-венгерским штабами, сообщил Мольтке, что Австро-Венгрия собирается вести войну с Сербией объединенными силами «Минимальной балканской группы» и «Эшелона Б», а это означало: начнись война, восточная граница Германии окажется почти беззащитной. «Мольтке, готовясь к военным действиям, рассчитывал на сорок австро-венгерских дивизий, готовых в любой момент начать наступление на восточном фронте, а его попытались поставить перед крайне прискорбным фактом, что у своей границы с Россией Австро-Венгрия оставляет только двадцать пять дивизий, да и то с неперспективной для немцев целью — держать оборону». Ознакомившись с информацией, Мольтке сначала высказал свое крайнее недовольство австрийскому военному атташе, а спустя некоторое время телеграфировал в Вену Конраду: «Главное — противостоять русской угрозе. Немедленно мобилизуйте свою армию против России. Германия не замедлит с мобилизацией». Поступив таким образом, Мольтке явно превысил свои полномочия, но, идя на известный риск, он исходил из того, что кайзер с рейхсканцлером нацеливали австрийцев только на войну с Сербией.

Утром 31 июля Конрад ознакомился с полученной телеграммой Берхтольда. Министр иностранных дел Австро-Венгрии сначала выразил удивление: «Ну и ну! Кто в Германии руководит правительством: Мольтке или Бетман?» — а затем, решив извлечь пользу из телеграммы, заявил Конраду: «Я уж было предположил, что Германия предпочитает оставаться в тени, а это решение немецкого Генерального штаба говорит об обратном. Будем действовать». Через несколько часов Франц-Иосиф подписал указ о полной мобилизации австро-венгерской армии, который в тот же день был опубликован в газетах.

Можно полагать с очевидной определенностью, что известие об указе Франца Иосифа заставило бы Николая II снова согласиться на полную мобилизацию русской армии, однако этот вопрос решился днем раньше. 30 июля Сазонов, после совещания с Сухомлиновым и Янушкевичем, отправился на прием к царю, который в этот день находился в своей летней резиденции в Петергофе. Военный министр и начальник Генерального штаба уговорили Сазонова еще раз попытаться убедить Николая II в необходимости полной мобилизации. К тому подталкивал Сазонова и Палеолог, французский посол в Петербурге, считавший, что война Франции и Германии неизбежна и потому стремившийся как можно раньше привлечь Россию на свою сторону. Были у Сазонова и свои заботы. Министр иностранных дел опасался, что, если Россия потеряет свое влияние на Балканах, то турки могут попытаться закрыть черноморские проливы, которые имели существенное значение для связи России с союзниками.

Сазонов застал Николая II в обществе генерала Татищева. Когда министр привел все имевшиеся у него доводы в пользу немедленной полной мобилизации, особо подчеркнув, что перевод русской армии на военное положение займет значительно больше времени по сравнению с Австро-Венгрией и Германией, первым подал голос Татищев, проговорив неуверенно: «Трудный вопрос». Николай II, после некоторого раздумья, ответил: «Я решу его».

Через некоторое время Сазонов позвонил Янушкевичу и сообщил начальнику Генерального штаба, что царь все-таки подписал указ о полной мобилизации армии. «Теперь вы можете разбить свой телефон», — добавил Сазонов, Янушкевич грозился разбить телефонный аппарат, если во второй раз получит указ о полной мобилизации, чтобы вторично не получить извещение об его отмене и иметь возможность действовать с развязанными руками.

В тот же день указ о полной мобилизации русской армии был передан но телеграфу во все военные округа. Первым днем мобилизации и перевозок было назначено 31 июля. В этот день в 10 часов 20 минут в Берлин поступила телеграмма от немецкого посла в Петербурге Пурталеса. Посол сообщал: «Первый день полной мобилизации русской армии — 31 июля». К полученному известию в Берлине отнеслись по разному. Мольтке встретил его с явным удовлетворением, посчитав, что теперь сумеет быстро склонить Вильгельма II к всеобщей мобилизации. Бетман-Гольвег испытал противоположное чувство, потеряв надежду на то, что удастся убедить русских не ввязываться в австро-венгерский конфликт, а война затронет только Балканы.

В 12 часов 30 минут в Берлин поступило новое сообщение, на этот раз о полной мобилизации австро-венгерской армии. Теперь пришел черед действовать немцам. В час дня Вильгельм II объявил в Германии «состояние угрозы военной опасности», а спустя два часа русскому правительству был отправлен ультиматум, в котором говорилось, что если в течение двенадцати часов после получения ультиматума мобилизация русской армии не будет отменена, то в Германии также будет объявлена мобилизация. В тот же день немцы предупредили французов, что если во Франции начнется мобилизация армии, то такая акция будет расценена немцами как враждебная. Одновременно французскому правительству было предложено в течение восемнадцати часов сообщить немцам, станет ли Франция соблюдать нейтралитет в русско-германской войне.

Таким образом, 31 июля стало днем кульминации европейского политического кризиса, формальное начало которому положило убийство австрийского престолонаследника. Этого кризиса могло и не быть, если бы сразу после того, как австрийцы установили причастность Сербии к сараевскому убийству, они бы решились выступить против этого государства. Однако, вместо того чтобы действовать быстро и независимо, австрийцы 5 июля (на седьмой день после убийства престолонаследника) обратились за поддержкой к Германии. Но и после успешных переговоров в Берлине они проявили явную нерешительность, которая в сочетании с неблагоприятными обстоятельствами привела к тому, что нота Белграду была предъявлена лишь 23 июля, на двадцать пятый день после выстрелов в Сараево.

Можно предположить, что только нерешительность и медлительность Австро-Венгрии привели к общеевропейскому кризису, в то время как ни сама Австро-Венгрия, ни Германия, ни Россия не стремились превратить конфликт на Балканах в мировую войну. Австро-Венгрия хотела лишь одного: покарать Сербию, вдохновителя националистического движения. Германия после сараевского убийства сочла целесообразным поддержать престиж своего ближайшего союзника, однако сама к войне не стремилась. Россия, наоборот, посчитала необходимым поддержать сербов, но, как и Германия, не хотела войны.

30 июля, на тридцать второй день после сараевского убийства, Австро-Венгрия находилась в состоянии войны с Сербией, однако ее войска все еще оставались на исходных позициях, а на границе с Россией австро-венгерские частя и вовсе не разворачивались, едва успев получить приказ о полной мобилизации. Русские войска не были сосредоточены на границе и не угрожали ни Австро-Венгрии, ни Германии. В Германии кайзер с рейхсканцлером все еще верили, что австрийцы и русские организуют переговоры, путем которых урегулируют свои отношения, и, в отличие от начальника Генерального штаба, не стремились к мобилизации армии. Франция к 30 июля не приступила к мобилизации, ограничившись рядом военных приготовлений. Англичане, подобно немцам, все еще рассчитывали на то, что Россия не станет ввязываться в австро-сербский конфликт, используя силу.