Читать онлайн «Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу». Страница 13

Летописцы никогда не связывали летописных варягов, положивших начало Древнерусскому государству, со шведами, не связывали даже тогда, когда они сопоставляли древнюю историю Руси и Швеции и проводили в них определенные параллели. В Оболенском списке Псковской первой летописи, содержавшем ее редакцию середины XVI в., под 1548 г. помещен рассказ «О прежнем пришествии немецком и о нынешнем на Новгородскую землю, и о нашествиии богомерскаго свеискаго короля Густафа с погаными латыни на Рускую землю, и о клятве их». В нем летописец, говоря о шведах и зная особенности происхождения у них королевской власти, пишет, что «земля же бе их не славна, но не ведома бе и не слышна, ноне же худа и мала бе земля, и людие грубы и не мудры бяху… Исперва не бе в них короля, но князь некии от иныя земля начат владети ими, яко же и у нас в Руси приидоша князи от варяг и начаша владети Рускою землею; и начат сии свеискии князец разбоем кормитися и богатети……Свеискии король не исперва бе кралевством, но егда обогате от разбоя и чюжие грады плени, тогда и короля себе нарече. И из начала Руския земля сии погании латина свеичи и ливонские немцы, не слышано бысть пришествие их, коли бы пришли на Новгородскую и Псковскую землю воевати, и до Батыева пленения»[155].

Мысль о шведском происхождении Рюрика впервые высказал во втором десятилетии XVII в. швед Петрей. По этой причине в Швеции его правомерно считают первым, кто сказал, «что шведы заложили основы русского государства»[156], хотя, по оценке Латвакангаса, норманистское толкование Петрея было «еще осторожным»[157]. Шведские историки второй половины XVII — начала XVIII в. уже нисколько «не осторожничали». Каков был уровень разработки ими варяжского вопроса в период времени до 1735 г., исчерпывающе демонстрирует О. Далин, донесший выводы своих соотечественников до шведского и до европейского читателя (его многотомный труд вскоре был переиздан в Германии). В 1746 г. он, не жалея красок, рисовал картину шведского начала русского государства. Под 900 г. (все даты у него сдвинуты вперед) Далин информирует о совете Гостомысла обратиться к «Варяжскому или Шведскому государству» («Waregaland oder Schweden») и испросить там князя, «ибо верховная власть и право покровительства с давних времен имели упсальские (здесь и далее курсив автора. — В. Ф.) короли над сими восточными землями». Просьба русских совпала с желанием шведов «власти своей на Россиею не упустить из рук». На Русь «для взятия наследственных своих земель во владение» был послан принц Рюрик (Эрик Биэрнзон), которого сопровождали Трувор и Синиаутер (Синев), «искренние его друзья, родственники или полководцы». И с их приходом, говорит Далин, «как бы новый мир восприял в России свое начало, и в истории сего царства является новый свет. Славяне, составлявшие тогда часть онаго, получили токмо при сем случае и в начале десятого столетия буквы, научились писать, и стали начертывать свои происшествия, хотя это было не много и непорядочно».

Далее он утверждает, что Швеция «покровительствовала Гольмгардскому государству», что «государство сие состояло под верховным начальством шведской державы», а «варяги и скандинавы всегда были, так сказать, подпорами российскому государству». Поэтому у него нет сомнения, что «голмгардская история» имеет отношение к шведской. Лишь только приход татар разорвал пуповину, связывающую Русь со Швецией: «Новое правление, новый язык, новые обычаи и законы уничтожили древнюю связь с варягами; помрачили древний блеск, и весь народ преобразили». Имена первых русских князей у Далина звучат на скандинавско-германский манер (Олег — Олоф, Игорь — Инге, Святослав — Свендослав, Владимир — Вальдемар, Ярополк — Гаральд), в пользу чего у него звучит довод, впервые высказанный Петреем, что «наши скандинавские имена часто искажены были»[158]. Объяснение того, почему русские называли шведов «варягами», историк видел в том, что они, как и финны, плохо выговаривая две согласные буквы, всегда выпускают первую, в связи с чем вместо сверигов (sverige) произносили «варяги», «варети». Сам же корень слова «варяги» Далин призывал искать в слове «вари», которое с древнего финского, лапландского и эстляндского языка переводится как «гора», т. е. «варяги» или «веринги» означали собой «горные жители». Верный своему взгляду на роль Швеции в мировой истории, он утверждал, что скандинавы под именем «варягов» («верингов») находились на службе византийских императоров еще со времени Константина Великого[159].

Такая интерпретация ранней русской истории вызвала неприятие даже со стороны тех, кого относят к основоположникам норманизма. В 1761 г. Миллер сказал о неправоте Далина, «когда немалую часть российской истории внес в шведскую свою историю». В 1773 г. он дал более развернутую характеристику его труда: «Далин (курсив автора. — В. Ф.) употребил в свою пользу епоху варяжскую, дабы тем блистательнее учинить шведскую историю, чего однако оная не требует, и что историк всегда не кстати делает, если он повести своей не основывает на точной истине и неоспоримых доказательствах». Положения Далина, ставил Миллер окончательный диагноз, основываются «на одних только вымыслах, или скромнее сказать, на одних только недоказанных догадках…». Затем Шлецер, ведя речь о «смешных глупостях» писавших о России иностранных ученых, в качестве примера привел «Далинов роман о Голмгордском царстве (курсив автора. — В. Ф.)». И Карамзин говорил «о всех нелепостях ученого Далина», о его склонности «к баснословию»[160]. Также, как и Далин зеркально отражая предшествующую историографию и методы ее работы с историческим материалом, секретарь коллегии древностей и лучший знаток саг Э. Ю. Биорнер (1696–1750) утверждал, что «все главные русские области украсились шведскими названиями» (Белоозеро — Биелсковия или Биалкаландия, Кострома — замок Акора и крепость Аки-бигдир, Муром — Мораландия, Ростов — Рафсстландия, Рязань — Риза-ландия, Смоленск — Смоландия)[161].

На возникновение норманизма в шведской литературе и его распространение в западноевропейской историографии в целом также способствовала французская литература XVII в., отредактировавшая, с учетом современных ей реалий, мнение Герберштейна о Вагрии как родине варягов и, в связи с этим, выводившая их из Дании, в которой растворилась Вагрия. На этот процесс оказало огромное воздействие и то обстоятельство, что мнения о родине и этнической природе варягов, высказанные в 1607, 1615 и 1649 гг. Маржеретом, Петреем и Филиппом («выходцы из Дании», «шведы»), попали в том же веке на уже хорошо возделанную исследователями почву о широкомасштабных действиях норманнов конца VIII — середины XI в., в связи с чем дали повод говорить еще об одном объекте их экспансии — Восточной Европе, где они якобы были известны под именем «варяги». Как предельно четко и лаконично выразил эту мысль в западноевропейской историографии А. Л. Шлецер: «Кто кроме норманн, держа в трепете всю побережную Европу, мог быть в Руси». В русской науке, чтившей все сказанное Шлецером, понятно, не могли думать иначе. Так, Н. М. Карамзин, задавшись риторическим вопросом: «Могли ли норманны оставить в покое страны ближайшие: Эстонию, Финляндию и Россию?», тут же давал на него ответ: «…Не было на севере другого народа, кроме скандинавов, столь отважного и сильного, чтобы завоевать всю обширную землю от Балтийского моря до Ростова…». Н. А. Полевой, в свою очередь, доказывал завоевательный характер действия варягов в Восточной Европе обращением к истории действий норманнов в Западной Европе, в частности во Франции и Англии.

М. П. Погодин искренне недоумевал по поводу позиции своих оппонентов: «То есть, норманны ездили и селились в Голландии, Франции, Англии, Ирландии, Испании, Сицилии, на островах Оркадских, Ферерских, на отдаленной и холодной Исландии, в Америке — и не были у нас, ближайших своих соседей». Викинги, продолжал свою мысль историк, господствовали «по всему взморью, ближнему и дальнему, ходили беспрестанно на все четыре стороны», вообще были хозяевами на всех европейских морях, действуют везде, и они, конечно, не могли оставить в покое Русь «для них самую удобную, подлежащую и подходящую…». Он же подчеркивал, что «действуют наши варяги-русь тождественно с норманнами в Англии, Франции, Италии, на море Немецком, Средиземном, Черном: одни и те же приемы»[162]. В 1931 г. норманист В. А. Мошин верно заметил, правда, говоря о XVIII в., что призвание варягов было поставлено «в связь с норманской колонизацией вообще»[163], но эти слова полностью относятся к предшествующему столетию. Вот почему в Западной Европе сразу же возникло почти массовое убеждение, согласно которому якобы из летописи ясно, «что варяги — единоплеменники норманнов, нападавших на западноевропейские страны во второй половине IX и в начале X века»[164].