Читать онлайн «Россия и Япония: Узлы противоречий». Страница 22

Складывавшуюся ситуацию довольно объективно описал в своем труде военный министр, а в годы войны с Японией главнокомандующий вооруженными силами России генерал-адъютант Куропаткин: «К нам недоверчиво, почти враждебно относился Китай, явно враждебно — Япония, недоверчиво — все прочие державы. Положение на месте в Маньчжурии тоже являлось неопределенным. Несмотря на успешные железнодорожные работы и усиление охраны, спокойствия на дороге не было; поезда ходили под конвоем, случаи нападения хунхузов были не редки, доверия к туземным властям и населению не явилось. Все это указывало, что если ограничиваться охраной только тонкой линии дороги, то при первом волнении железная дорога может быть разрушена во многих местах. В особенности тревожным представлялось положение России, если бы она, атакованная на Западе, вынуждена была вести одновременно войну и на Востоке. В этом случае не было сомнений, что при очищении Маньчжурии от наших войск легко будет вызвать повторение китайских беспорядков 1900 г., причем мы снова потеряем связь с Приамурским краем, и нам вторично придется завоевывать Маньчжурию (с занятием нами Порт-Артура она получила для нас большое военное значение). С каждым месяцем сомнения в возможности выполнить договор 26 марта все увеличивались. Тяжелый период неопределенности, по мере усиления враждебных к нам отношений Японии и Китая, становился все невыносимее. По форме мы продолжали утверждать, что договор 26 марта будет соблюден, мы даже выполнили первую часть его: очистили от наших войск местность Мукденской провинции до реки Ляохе, но, по существу, уже принимали меры, вполне соответствовавшие нашим интересам, вполне необходимые, но идущие вразрез с договором»{72}.

В Санкт-Петербурге сознавали, что продолжавшаяся оккупация Маньчжурии способствовала сближению Великобритании и Японии на антирусской основе. Заинтересованные в российско-японском военном столкновении английские политики сочли целесообразным пойти на подписание с Токио договора с тем, чтобы подкрепить решимость японцев не уступать России в Маньчжурии и Корее. Англо-японский союзный договор был подписан 30 января 1902 г.

Стороны признавали «независимость Китая и Кореи», не забыв при этом оговорить «специальные интересы» Великобритании в Китае, а Японии — в Китае и Корее. Предусматривалось принятие «необходимых мер», если этим интересам будут угрожать агрессивная деятельность других держав или внутренние беспорядки. В случае войны одной из договаривающихся сторон с третьей державой другая договаривающаяся сторона обязывалась не только соблюдать строгий нейтралитет, но и препятствовать участию в войне иных государств. Если же какая-нибудь другая держава или державы все же присоединились бы к враждебным действиям против одной из держав-союзниц, другая должна была прийти ей на помощь, вести войну сообща и заключить мир по взаимному с ней согласию{73}.

Подписание союзного договора было с одобрением воспринято в США и Германии. С другой стороны, он озаботил союзную России Францию. В самом же Санкт-Петербурге, сознавая осложнение положения на Дальнем Востоке, сочли за благо продемонстрировать «миролюбие» и стремление к компромиссам. Жестом именно с такими целями и стало подписание 8 апреля российско-китайского соглашения о выводе войск из Маньчжурии.

Восприняв обещание «очистить» Маньчжурию от российских войск как уступку под давлением противостоявших держав, японское правительство решило, «развивая успех», добиться от России признания своих исключительных прав на Корейском полуострове. Оказывавший заметное влияние на российскую внешнюю политику Витте считал, что Россия не должна идти на риск вооруженной конфронтации с Японией из-за Кореи. Он разъяснял: «Из двух зол — вооруженного столкновения с Японией и полной уступки им Кореи — в ближайшем будущем для России является меньшим второе». И далее: «Нельзя забывать, что война с Японией была бы не только тяжела сама по себе, но ослабит нас на Западе и на Ближнем Востоке. Прекрасно понимая всю опасность для нас войны на два фронта, эти недоброжелатели станут все смелее и смелее ставить свои требования и заявлять нам такие притязания, о которых никогда не осмелились бы подумать, если бы у России не были связаны руки вооруженной борьбой на Дальнем Востоке»{74}. Хотя геополитические выкладки Витте были весьма убедительны, они не производили должного впечатления на сторонников силовых методов, недооценивавших возраставшую военную мощь Страны восходящего солнца.

В целом же стержнем российской дальневосточной политики оставалось утверждение России в Маньчжурии на долгое время. Противоречия между двумя соперничавшими при дворе группировками — фаворита царя, ротмистра A.M. Безобразова, с одной стороны, и Витте — с другой — сводились к тому, каким путем добиваться полного такого утверждения. Если группа Безобразова не останавливалась перед войной с Японией, то Витте и его сторонники предлагали добиваться целей России на Дальнем Востоке, по возможности не доводя дела до войны или, по крайней мере, оттянув начало войны, чтобы лучше к ней подготовиться.

Выработка того или иного курса диктовалась не только интересами государства, но и корыстными целями так называемой «безобразовской шайки», объединявшей авантюристически настроенных дельцов, стремившихся быстро обогатиться за счет эксплуатации естественных ресурсов Кореи, в частности лесных концессий на реке Ялу. Для этого была создана промышленная компания, среди учредителей которой было немало представителей высшей русской аристократии и придворных. Деятельность этой компании поддерживали министр внутренних дел Плеве и сам Николай П. Карьера сулившего большие барыши от нового предприятия Безобразова стремительно пошла вверх — в мае 1903 г. он был возведен в звание статс-секретаря, и ему было поручено подготовить совместно с генералом Куропаткиным и адмиралом Алексеевым доклад об утверждении экономического влияния России на Дальнем Востоке. После отставки Витте в августе 1903 г. с поста министра финансов влияние Безобразова на царя по вопросам дальневосточной политики еще больше усилилось. Несмотря на очевидную неподготовленность России к войне, заинтересованные в корейских авантюрах группы не желали отказываться от своих планов дальнейшего овладения богатствами Маньчжурии и Кореи и устранения здесь конкурентов, в первую очередь Японии.

Со своей стороны, воодушевленное союзом с Великобританией и поддержкой США японское правительство ужесточило свою позицию к России. В переданном 12 августа Л 903 г. правительству России проекте соглашения Токио открыто потребовал ухода русских из Маньчжурии и признания широких интересов Японии как в Корее, так и в Северо-Восточном Китае. В создавшихся условиях царскому правительству было трудно в полном объеме выполнить данное обещание полностью вывести свои войска с территории Китая, ибо в этом случае Китайско-Восточная железная дорога (КВЖД) оставалась под прикрытием лишь малочисленной охраны и создавалась угроза вытеснения России из Маньчжурии с опасностью перспективы выхода японской армии на российско-маньчжурскую границу. Поэтому в ответе на японские предложения содержалось согласие России лишь на ограниченное влияние Японии в Корее в плане улучшения гражданского управления. В русском проекте соглашения предусматривался отказ обеих сторон от военного использования Корейского полуострова и признание Маньчжурии во всех отношениях вне «сферы японских интересов»{75}. О том, что Россия будет твердо отстаивать свои интересы в Северо-Восточной Азии, свидетельствовало создание Николаем II дальневосточного наместничества во главе с адмиралом Е.И. Алексеевым, которому передавались широкие полномочия для решения экономических, политических и даже дипломатических вопросов, минуя Министерство иностранных дел. В результате выступавшие за осмотрительную политику на Дальнем Востоке министры были лишены возможности влиять на ситуацию и сдерживать авантюризм «безобразовской шайки».

Характеризуя сложившуюся обстановку, автор вышедшего в 1910 г. труда «Царь и внешняя политика» Владимир Бурцев писал: «Мы имеем в виду безответственную власть царя. Он один мог создать такое положение, при котором полномочные министры должны были уступить преступной воле официально не уполномоченных на вершение государственных дел куртизанов.

За Абазой и Безобразовым, к которым надо еще прибавить Алексеева, стоял другой виновник — царь, прикрывавший и поддерживающий их. Его именем и его властью и при непосредственном его участии они, за спиной официальной власти и официальной дипломатии, вели другую дипломатию, тайную, вероломную и шедшую в полный разрез с очевидными и насущными интересами страны. Его власть, власть и воля царя стали поперек дороги официальной политике министерства. Перед ним, перед его волей преклонились министры Ламсдорф, Витте и Куропаткин, у которых не хватило мужества заставить царя сделать официально выбор между собою и Абазой и Безобразовым и раскрыть, таким образом, преступную двойную игру самого царя»{76}.