Читать онлайн «Третий Проект. Том I "Погружение"». Страница 38

Но именно потому, что сакральный смысл столыпинских реформ был много глубже и серьезнее чисто экономических, политических и социальных преобразований, он уделял такое внимание свободе веры, свободе совести, возможностям включения в творческий процесс, в политическую, хозяйственную, социальную жизнь тех групп, которые были отвергнуты от общества. Прежде всего, староверов самых различных толков и укладов. Затем – инородцев и евреев, с их огромным творческим и одновременно протестным потенциалом.

Столыпин выказал себя и незаурядным геополитиком. Именно он выступал ярым противником сближения России с Францией, и особенно с Англией, нашим давним врагом. Гораздо разумнее представлялся ему союз с Германией. При такой смычке война в Европе, которой пахло в воздухе все сильнее и сильнее с каждым годом, была просто невозможной. Зато при блокировании русских с англо-французами распад Европы на два враждебных лагеря и кровавое столкновение между ними оказывались неминуемыми.

Петр Аркадьевич видится нам твердокаменным сторонником той точки зрения, что Россия должна изо всех сил избегать втягивания в тяжелые войны, выигрывая время для своего внутреннего укрепления, занимаясь подавлением революционного движения в собственных недрах. Эх, его бы понимание – да нашим бы сегодняшним лидерам!

«…Англия …, считая себя первой державой мира и стремясь к тому, чтобы всегда играть первую скрипку в международном концерте, вне всякого сомнения, боится того, чтобы Россия, постоянно улучшая свое экономическое и военное положение, не помешала бы ей в ее колониальной политике. Больше всего Англия боится того, чтобы Россия не проникла в Индию, хотя Россия не имеет никаких желаний захватить Индию… Англия не может не чувствовать, что эксплуатация таких стран, как Индия и другие, рано или поздно может закончиться, и тогда она не только не будет играть первой скрипки…, но и перестанет быть той великой империей, каковой является в данное время. Поэтому Англия больше всех ненавидит Россию и будет искренне радоваться, если когда-нибудь в России падет монархия, а сама Россия не будет больше великим государством и распадется на целый ряд самостоятельных республик…(выделено нами – авт.)

Ни любви, ни уважения во Франции к России нет, но вместе с тем Франция, ненавидя и боясь Германии, совершенно естественно стремится к тому, чтобы быть связанной с Россией военными союзами и договорами», – писал наш реформатор летом 1911 года. (Цитируем по работе Святослава Рыбаса «Столыпин» – Москва, 1998 г. с 195-196.)

И ведь как в воду глядел! Действительно, в Первую Мировую войну 1914-1918 гг. англичане с французами, будучи нашими «верными союзниками», попользовали нас по полной программе. Хотя Англия официально согласилась с тем, что в случае победы черноморские проливы перейдут в руки России, она специально пропустила в Черное море из Средиземного германский линейный крейсер «Гебен», который был сильнее всего устаревшего Черноморского флота России. Французы, боясь того, что немцы расправятся с ними первым ударом, уповали на «русский паровой каток», который обрушится на Германию с востока, завалит ее своими трупами и отвлечет силы фрицев с Западного фронта. Так оно и случилось: мы, не успев толком мобилизоваться, кинулись летом четырнадцатого в восточно-прусскую операцию среди озер, песков и да болот, потерпели в ней разгром – и все-таки отвлекли германца от добивания Франции. В благодарность за все это западные союзники действительно поддержали распад России на массу новых государств в 1917-1918 годах, и только большевики сорвут тогда планы раздробления страны.

Столыпин ратовал за то, чтобы Россия, обороняясь на Западе, шла на Восток, туда, где наши товары были конкурентоспособны. Лучше было, по его мнению, двигаться в Китай, Монголию, Иран и Корею, а не к черноморским проливам, где мы неминуемо сталкивались с английскими, немецкими, турецкими и австрийскими интересами.

И здесь Столыпин оказался прав. Стремление России к Босфору и Дарданеллам вкупе с прекраснодушными идеями освобождения всех славян ничего хорошего нам не принесли. В первый раз это вызвало Крымскую «мини-мировую» войну 1853-1856 гг. (которую лучше называть Русско-западной), которая окончилась поражением России. Во второй раз мы, очертя голову, бросились освобождать болгар, проведя тяжелую войну с турками в 1877-1878 годов. В итоге русские были вынуждены остановится в двадцати восьми километрах от Босфора – ибо нападением на нас уже угрожали и Англия, и Франция, и Австрия. Правящие же круги освобожденной Болгарии моментально переметнулись на сторону Запада, в обеих Мировых войнах ХХ века будучи в стане врагов России, а в 1990-х с визгом легли под НАТО. Наконец, мания «стремления к проливам» стоила нам громадных жертв в Первую Мировую.

Столыпин вошел в историю как приверженец совсем иной, действительно русской национальной политики на мировой арене.

Увы, столыпинский Белый смерч утих. Реформы выдохлись, а потом были повернуты вспять. Почему?

Можно отвечать на сей вопрос в традициях либо старосоветской исторической школы, либо в духе новой, постперестроечной, постсоциалистической. Один простой ответ состоит в том, что Столыпин был реакционером и его меры шли против логики исторического развития, а потому никак не могли увенчаться успехом. Ответ второй заключается в том, что Столыпин в силу личных особенностей и малости отведенного ему времени наделал уйму ошибок, отпугнул массу сторонников и потому проиграл. Да к тому же, ему мешали различного рода революционеры, жиды и прочие подрывные силы.

Причина, однако, намного более серьезна. Конечно, ошибки были. Конечно, времени не хватало. Действительно, мешали Столыпину и революционеры, и реакционеры. Самое смешное, что, выбирая между этими двумя точками зрения, гораздо более предпочтительнее представляется позиция марксистов. Столыпин и его реформы действительно не соответствовали логике развития российской цивилизации таковой, скроенной по метрикам Третьего Рима и Северной Пальмиры. Столыпин пытался спасти неспасаемое, силился вдохнуть в умирающий организм новую жизнь. Он решил дать стране на краю гибели шанс на возрождение – и потерпел неудачу. Он выступил, как одинокий борец с роком, который преследовал империю.

Давайте разберемся, почему. Проекты несут в себе образ желаемого, возможного и вероятного будущего. Своего рода идеал. Они же содержат в себе способы наполнения общества творческой энергией, мужеством, силой, решимостью и стойкостью для того, чтобы совершить перемены, для того, чтобы воплотить идеалы в жизнь. И, наконец, национальные проекты несут в себе и матрицы структур, организующих сначала единичных людей, потом небольшие группы, а затем и широкие массы на переустройство мира, изменение реальности.

Трагедия Столыпина состоит в том, что он пытался спасти общество, когда оно уже не могло и даже не желало спасаться. Петр Аркадьевич смог удивительно тонко и глубоко вскрыть болезнь. Он оказался способен и на то, чтобы по-инженерному четко сформулировать образ возможного, вероятного и желаемого будущего. Он даже перевел этот образ на язык конкретных программ и наметил этапы их претворения. Более того, в немыслимо короткие сроки он успел четко очертить и механизмы, и методы, которые позволили бы России при иной исторической судьбе канализовать творческую энергию, сплотить всех сторонников творческих перемен, сделать их силы неодолимыми. Трагедия состоит в том, что он не сумел, да, вероятно, и не мог найти метода пополнения «энергетического запаса» российского общества начала ХХ столетия.

Столыпину не удалось решить задачу, оказавшуюся по плечу Сергию Радонежскому и святотроицким старцам. Он дал образ, он создал системы действия и взаимодействия, но ему не удалось раскрыть каналы, способные излить на русских потоки силы, стойкости и веры. Потоки энергии, которая позволяет безоружным людям побеждать танковые колонны или заставляет одиночек выстаивать против огромных репрессивных аппаратов. Такая энергия и есть основа любой перемены, смены Реальности. Именно превращает настоящее в прошлое и делает Мечту текущей реальностью.

Попробуем пояснить, почему Столыпин не мог этого сделать. С одной стороны, в силу своего происхождения своего жизненного опыта, воспитания он был политиком, а не духовидцем. Он был администратором, но не пастырем. Он был реформатором, а не вероучителем. Это с одной стороны. С другой, слишком уж большую силу набрал трофеизм в России, слишком сильна была инерция распада. Слишком возобладали на протяжении последних веков русской истории силы хаоса и разрушения над силами созидания и порядка. Россия, создававшаяся в рамках проекта Третьего Рима и Северной Пальмиры, была ориентирована на войну. А война – это всегда присвоение, грабеж, реквизиции и репарации. В конечном счете итогом войны выступают трофеи. Трофейная ориентация должна была породить и породила-таки трофейный уклад русской жизни. А трофейный уклад русской жизни должен был разрешиться катастрофой. И человеку, даже самому сильному, даже самому выдающемуся не надо было остановить логику развития высших процессов.