Читать онлайн «Алексиада». Страница 17

Затем, с силой обрушившись на врагов, Алексей осыпал их стрелами, наносил раны копьем, издавал боевые кличи и в ночной темноте вносил замешательство в ряды противника. Человек трезвого ума и ясной мысли, он принял в расчет все: место, время, оружие, и надлежащим образом использовал это для победы. Алексей опережал бегущих в разные стороны и в общей суматохе отличал врагов от друзей[100]. Некий каппадокиец, по имени Гул, преданный слуга моего отца, человек мужественной руки и воинственного духа, увидел Василаки, мгновенно узнал его и ударил по шлему. Однако с ним случилось то, что произошло с Менелаем в битве с Александром[101]: его меч, «в три иль четыре куска раздробившися, пал из десницы», в его руке осталась одна только рукоять. Увидев Гула, стратиг назвал его трусом и стал порицать за то, что тот без меча. Но воин, показав оставшуюся у него рукоять меча, смирил гнев великого доместика.

Другой же воин, македонец по имени Петр Торник[102], ворвавшись в гущу врагов, убил многих из них. Между тем фаланга двигалась, не имея представления о том, что творится: сражение велось в темноте, и воины не могли видеть происходящего. Комнин то налетал на еще сохранившие порядок отряды противника, то возвращался к своим. Он торопил их опрокинуть тех воинов Василаки, которые еще держались {72} в строю, и посылал гонцов к отстающим, приказывая им без проволочек двигаться вперед и прибыть к месту боя.

В это время какой-то кельт из числа воинов великого доместика, говоря коротко, мужественный воин, исполненный духа Арея, заметил, как мой отец с обнаженным, дымящимся кровью мечом в руке выбирается из гущи врагов и, приняв его за противника, стремительно напал на него и ударил копьем в грудь. И он наверняка выбил бы стратига из седла, если бы Алексей не уселся покрепче и не окликнул воина по имени, угрожая тотчас же отрубить ему мечом голову. Кельт сохранил себе жизнь, оправдавшись лишь тем, что не узнал полководца в ночной темноте и сумятице битвы.

9. Вот такие дела совершил той ночью доместик схол вместе со своими немногочисленными воинами. Как только забрезжил дневной свет и солнце выглянуло из-за горизонта, начальники отрядов Василаки всеми силами стали стараться собрать покинувших битву и занятых добычей воинов. Со своей стороны, великий доместик, построив войско, вновь выступил против Василаки. Издали заметив некоторых покинувших войско людей Василаки, воины доместика с силой набросились на них и одних обратили в бегство, других пленили и привели к Алексею.

Тем временем брат Василаки Мануил[103] взошел на холм и стал ободрять войско, громко крича следующее: «Сегодня день Василаки, его победа!». Некто по имени Василий, по прозвищу Куртикий[104], близкий друг того Никифора Вриенния, о котором уже упоминалось в повествовании, человек чрезвычайно воинственный, выбежав из рядов войска Комнина, стал подниматься на холм. Мануил Василаки извлекает меч из ножен и во весь опор устремляется к нему. Куртикий же схватывает не меч, а висевшую у седла палицу, ударяет ею по шлему Мануила и тотчас сбрасывает его с лошади; затем Куртикий связал и поволок его как добычу к моему отцу. Тут появился Комнин со своими отрядами, и при виде его остатки войска Василаки после недолгого сопротивления, обратились в бегство. Теперь Василаки бежал, а Алексей Комнин преследовал его. Когда они достигли Фессалоники, жители этого города впустили Василаки, но тотчас заперли городские ворота перед стратигом. Однако мой отец не отступился, не совлек с себя доспехов, не снял шлема, не опустил с плеч щита, а напротив, расположился лагерем и стал угрожать городу штурмом и разрушением.

Желая сохранить жизнь Василаки, он через посредство сопровождавшего его монаха Иоанникия[105], мужа, знамени-{73}того своей добродетелью, предлагает Василаки мир, заверяя, что не причинит ему никакого зла, если тот сдастся сам и сдаст город Алексею. Василаки отверг это предложение, но фессалоникийцы, боясь, что город будет захвачен и испытает бедствия, открыли Комнину путь в город.

Василаки, узнав о том, что сделала толпа, переходит в акрополь[106] и из него совершает набеги на город[107]. Он не прекратил боевых действий, хотя доместик и гарантировал ему безопасность. И в тяжких обстоятельствах, в беде проявил себя Василаки настоящим героем. Он не желал поступиться даже малой толикой своей доблести, пока жители и стражи акрополя сообща насильно не изгнали его оттуда, не схватили и не выдали великому доместику.

Алексей тотчас же сообщил императору о пленении Василаки, на короткое время задержался в Фессалонике и, устроив там все дела, покрытый славой победителя, отправился в обратный путь. Между Филиппами и Амфиполем[108] посланцы императора встречают моего отца и, вручив ему императорскую грамоту, забирают Василаки. Отведя его к местечку под названием Хлебина[109], они вблизи находящегося там источника вырывают ему глаза[110]. С тех пор до настоящего времени этот источник называется именем Василаки. Таков был третий подвиг, который совершил этот новый Геракл — великий Алексей, до того как стал императором. Ведь не греша против истины, можно назвать Василаки Эриманфским вепрем, а моего храбрейшего отца — Гераклом[111]. Таковы были успехи Алексея Комнина до вступления на трон. В награду за все это он получил от императора титул севаста[112] и был провозглашен севастом синклитом.

10. Телесные недуги, как мне кажется, иногда развиваются от внешних причин, а иногда причины болезней коренятся в самом организме. Часто мы считаем источником горячки неровность климата и плохое качество пищи, в других случаях мы виним испорченность наших жизненных соков. Точно так же и в то время причиной появления губительных язв — упомянутых мною людей (я имею в виду руселей, василаки и все множество тиранов) — иногда была порочность ромеев, иногда же судьба приносила неодолимое зло и неизлечимую болезнь в виде иноземных тиранов извне. Так это было с известным своей склонностью к тирании хвастуном Робертом, которого породила Нормандия[113], взрастили и воспитали всевозможные пороки.

Ромейское государство само навлекло на себя такого врага и дало ему повод для войны. Этим поводом явился совсем {74} не подходящий для нас брачный контракт с чужеземкой и варваркой, а особенно беззаботность властвовавшего тогда Михаила, связанного нитями родства с Дуками[114]. Пусть никто не возмущается, если я порицаю кого-либо из своих кровных родственников (ведь и я принадлежу к этому роду со стороны матери)[115], ибо я решила прежде всего писать правду, а что касается этого человека, то я лишь выразила всеобщее осуждение[116]. Упомянутый самодержец Михаил Дука обручил своего сына Константина с дочерью этого варвара. Поэтому и разразилась война. В свое время я поведаю об императорском сыне Константине, о соглашении, касающемся его женитьбы, и вообще о брачном контракте с варваркой, а также о красоте Константина, о его росте и о том, каким он был по своим природным качествам[117]. Я сделаю это, когда оплачу свою судьбу, сразу же после рассказа об этом браке, о поражении всей варварской армии и гибели норманнских тиранов, которых Михаил по своему неразумию обратил против Ромейского государства[118]. Прежде, однако, следует мне вернуться назад и рассказать о Роберте, какого он был рода и звания и до какой степени могущества и на какую высоту подняло его течение событий или, чтобы выразиться более благочестиво, куда вознесло его провидение, снисходительное к его злокозненным стремлениям и коварству[119].

Этот Роберт происходил из Нормандии, был человеком незнатного рода[120], властолюбивого характера и мерзкой души[121]. Он был доблестен, весьма ловко домогался богатства и могущества знатных людей, действовал упрямо и, несмотря ни на какие препятствия, преследовал свою цель. Он был большого роста — выше самых высоких людей, у него была розовая кожа, белокурые волосы, широкие плечи... глаза[122] — только что огонь не искрился из них. Его фигура отличалась изяществом там, где ей полагалось раздаваться вширь, и обладала хорошими пропорциями в узких местах. Этот муж, как я не раз слышала от многих людей, был идеального сложения с головы до пят. А его голос! Гомер говорил об Ахилле, что услышавшим его крик казалось, будто шумит целая толпа. Крик же этого мужа, как рассказывают, обращал в бегство многие тысячи. Будучи человеком такого положения, таких физических и душевных качеств, он, естественно, не терпел никакого порабощения и никому не подчинялся. Таково, говорят, свойство великих натур, если даже они происходят из низкого звания.