Читать онлайн «История Первой мировой войны». Страница 31

Но это было не единственным просчетом, не позволившим использовать временный беспорядок и нерешительность, господствовавшие за линией немецкого фронта. Печальный приговор генерала Эдмонда, официального английского историка, гласит:

«Если бы часть 14 британских территориальных дивизий и часть 14 конных бригад вместе с 6-й дивизией, все еще остававшейся в Англии, высадились на побережье канала и ударили по коммуникациям и тылу германцев, мог быть достигнут решающий тактический успех, и война была бы закончена».

Но как раз эта возможность при достижении рубежа реки Эн оказалась упущена. Даже официальная история отмечает, что «Перспективы прорыва никогда не были более яркими», нежели утром 13-го. Благодаря немецкой небрежности и инициативе различных младших командиров, пересечь реку удалось на обоих флангах. Но «ни в одном из донесений, поступивших генералу Хейгу, не был отмечен разрыв, образовавшийся между немецкими Первой и Второй армиями начиная с битвы на Марне…» Темп был потерян вследствие «нежелания Верховного командования оценить ситуацию». На 13 сентября «дивизии имели довольно осторожное и неторопливое продвижение», а «в указаниях главной квартиры не имелось вообще никакого намека на важность фактора времени».

«К вечеру 13 сентября ситуация полностью изменилась. Немецкие подкрепления, как было известно, уже прибыли, и на следующий день следовало ожидать резкого усиления сопротивления противника; однако указания Главной квартиры опять повторяли старую формулу, что „армия продолжит преследование“». «Не было никакого плана, никакой цели, не предусмотрено никаких мер для взаимодействия, когда дивизии вошли в сражение». А за их остановкой последовала кристаллизация фронта и позиционный тупик.

Но еще большая возможность была упущена Френчем восточнее: при достижении реки Эн кавалерийский корпус Конно и группа резервных дивизий оказались прямо напротив десятимильного разрыва в немецком фронте. Форсировав реку, конница продвинулась на 13 миль к северу от Суассона — но «ввиду опасности» была остановлена и «получила приказ отступить к мостам». Эта бессмысленная предосторожность лишила кавалерию последней возможности проявить себя — такая возможность никогда уже больше не появится на Западном фронте. А ведь под Суассоном кавалерийский корпус Конно оказался в 15 милях к северу от отступающего фланга немецкой Второй армии и в 40 милях позади позиций Третьей армии. «Нужно было только переместиться в восточном направлении через расположение противника и перехватить его коммуникации, чтобы обеспечить как минимум тревогу и беспорядок в его тылу».

Часто задавался вопрос, удалось ли бы избежать застоя позиционной войны, если бы Франция обладала Наполеоном? Хотя безграничная оборонительная мощь современного оружия и неповоротливость массовых армий 1914 года склоняют чашу весов скорее не в пользу подвижности и решительности маневра, однако пример вмешательства Галлиени говорит о другом. В 1914–1918 годах на Западном фронте Галлиени не только проявил одну из сторон чисто наполеоновской coup d’oeil. Его интуиция, смелость его маневра и его быстрота принятия решений столь резко отличали его от прочих французских, британских и германских командиров, что невольно приходишь к выводу — пожалуй, при помощи маневра в самом деле можно было вырвать решение из цепких лап позиционной войны раньше, чем военным профессионалам удалось бы затереть талантливого художника. Гипотеза эта подкрепляется тем фактом, что влияние Галлиени проводилось в самых неблагоприятных условиях.

Защита крепости всегда скована рядом правил и ограничений, которые предписывают чисто оборонительные действия и даже дают право коменданту крепости отказывать в поддержке полевым армиям, сужая его горизонт до непосредственной ответственности за свою крепость. Можно считать исключительно насмешкой судьбы, что главнокомандующий полевыми армиями пользовался старыми методами действий осадной войны — а комендант крепости наметил и организовал самый решительный маневр за всю войну. Если рассматривать войну как карточную игру, то Галлиени был важнейшим козырем Жоффра, тем самым джокером, который может изменить весь ход сражения. Позднее сам Галлиени полуиронически, полуогорченно заявил:

«Сражения на Марне не было вовсе. Инструкции Жоффра приказывали отойти к Марне и эвакуировать Верден и Нанси. Саррайль не послушался — и спас Верден; Кастельно держался за Гранн-Куроннэ — и спас Нанси. Я организовал наступление. А теперь утверждают, что главнокомандующий, отошедший далеко назад, когда я наступал, — руководил, предвидел и устроил все это… Трудно в такое поверить!»

Наиболее верна здесь первая фраза: «Сражения на Марне не было вовсе». Не было также в 1870 году и «сражения» под Седаном. Безумие Мак-Магона при столкновении с первым Мольтке оказалось уравновешено и даже превзойдено безумием второго Мольтке, испугавшегося только призрака.

Подобно Марне, великая германская победа под Танненбергом является памятником не менее выдающимся ошибкам.

Первая и наиболее популярная из легенд рисует нам романтический образ отшельника-генерала, в годы своей отставки посвящавшего все свое время любимому коньку — разработке гигантской западни будущему вторжению русских, изыскивая тропинки сквозь болота и изучая глубину дна тех болот, которые должны были поглотить русские орды. Настала война — и он смог претворить свои мечты в жизнь.

Следующая легенда, возникшая тогда, когда за фигурой Гинденбурга выросла тень Людендорфа, говорила о мастерском плане вторых Канн, задуманном и продиктованном en route — в поезде, по дороге в Восточную Пруссию, когда Людендорф еще подыскивал себе номинального начальника. Увы, реальная история должна рассеять все эти легенды.

Немцы, по преимуществу нация комбинаторов, нашли своего Галлиени в сочетании ума молодого штабного офицера и опыта старого корпусного командира. А им, в свою очередь, сильно помогло то, что русские командиры оказались способны сочетать в себе недостатки и Мольтке, и Жоффра. Конечно же, военная история современной России лишь предельно кратко излагает хронику вторжения в Восточную Пруссию.[53]

Человек, на котором в значительной степени лежала ответственность за эту необдуманную операцию, также несет ответственность и за неудачное вторжение в Восточную Пруссию, и за то, что оно началось прежде, чем русские оказались к нему готовы. Это был генерал Жилинский, начальник русского Генерального штаба до 1913 года. Это он заключил военную конвенцию с Францией, согласно которой Россия обязывалась на 15-й день мобилизации выставить армию в 800 000 человек. Это обязательство явилось непосильным напряжением для громоздкой русской военной машины. Начав работать, она сразу же затрещала по швам, вызывая многочисленные срывы и местные неудачи. Это также стало слишком сильным напряжением и для русского главного командования. В итоге оно принимало решения в состоянии повышенной нервозности и волнения.

Но конвенция не кончалась одним этим обещанием. Новый план предусматривал также наступление против германцев, проводимое одновременно с главным ударом, развиваемым против Австрии.

Как будто нарочно для того, чтобы усилить эти ошибки, план этот должен был проводиться в жизнь не теми, кто его разработал. Военный министр генерал Сухомлинов лишил их всякой возможности даже исподволь оказать на этот план какое-либо влияние. Сухомлинов, без сомнения, сам метил в главнокомандующие. Но и он был не одинок среди тех, кто был уверен в своих гениальных способностях как командира. Соперником его оказался сам царь, к ужасу всех своих министров предложивший взять верховное командование армией на себя. Но он с сожалением должен был уступить настояниям министров и назначил главнокомандующим великого князя Николая — который, по крайней мере, прошел школу солдата.

Все же царь ограничил своего главнокомандующего назначением к нему двух помощников. Одним из них был Янушкевич — придворный генерал, не пользовавшемся популярностью в действующей армии. Другим стал Данилов — способный, но действовавший по старинке военный. Он-то фактически и руководил русской стратегией.

С первых дней августа великий князь Николай Николаевич находился под непрестанным давлением союзника — Франции. Французы через русское министерство иностранных дел все время требовали от великого князя, чтобы он что-нибудь сделал, облегчив этим «чем-нибудь» нажим германцев на французов — и требовали сделать это быстро. Вторжение русских в Восточную Пруссию хотя и не началось ранее обещанного срока, но все же произошло раньше, чем сами русские оказались к этому готовы.