Читать онлайн «Чингисхан и рождение современного мира». Страница 35

Судьба матери султана, бывшей до того самой влиятельной женщиной в империи, показывает отношение монголов к пленным аристократкам. Они пленили ее и перебили почти всех членов ее свиты и две дюжины ее родственников. Затем они отправили ее доживать оставшиеся десять лет ее жизни в унизительном рабстве в Монголии. Такая женщина не получала никаких прав или уважения только по самому факту ее рождения. Так же как и плененные мужчины, она оценивалась только по своим умениям и службе.

Когда монголы проходили через город, они мало что оставляли за собой. В письме, написанном вскоре после монгольского нашествия, географ Якут аль-Хамави, который чудом сумел спастись от захватчиков, говорит, что прекрасные и роскошные дворцы монголы «стерли с лица земли, как строки письма стирают с пергамента, и эти обители стали жилищем для сов и воронов, в них теперь лишь сипухи перекликаются и ветры стонут».

В глазах мусульман Чингисхан стал олицетворением жестокости. Хроники той эпохи приписывают Чингисхану такое нетипичное высказывание: «Величайшая услада для человека — покорить своих врагов и гнать их перед собой. Забрать их лошадей и завладеть их имуществом. Узреть лица тех, кто был им дорог, в слезах, и захватить их жен и дочерей». Чингисхан не только не считал такие апокалиптические описания унизительными, он даже поощрял их распространение. Ему всегда удавалось найти использование всему, что бы ни попалось ему на пути, и он сумел найти способ обернуть себе на пользу высокий уровень грамотности среди мусульманского населения. Он осознал, что ужас будет лучше распространяться не мечами воинов, а каламами писцов и ученых. Во времена до изобретения газет письма интеллигенции того времени играли важную роль в формировании общественного мнения. Это сыграло на руку монголам. Они запустили целую машину пропаганды, которая каждый раз преумножала число убитых в битве врагов и несла страх всюду, куда бы ни докатывалась.

К августу 1221 года, всего год спустя после начала кампании, монгольские чиновники запросили у своих подданных в Корее сто тысяч листов их прославленной бумаги. Количество затребованной бумаги показывает, как быстро вырос объем записей с разрастанием империи, но также подчеркивает важность обретения письма для монголов. Бумага стала самым могучим оружием в арсенале Чингисхана. Его не интересовали записи его свершений или панегирики его превосходным качествам; вместо этого он позволял людям собирать и распространять самые ужасные истории о нем самом и его монголах.

Из каждого покоренного города монголы высылали делегации в другие города, чтобы поведать им о невообразимых ужасах и почти сверхъестественных способностях воинов Чингисхана. Сила этих рассказов до сих пор видна в записях летописцев, таких как Ибн аль-Атир, живший в Мосуле, городе, который не затронула волна монгольского нашествия. Он приводит свидетельства очевидцев в книге «Аль-Камилфи ат-тарих» («Всеобщая история»). Сначала Ибн аль-Атир просто не верит этим рассказам: «Поведали мне истории об ужасах татар, которым слух мой не имеет веры». Но скоро он уже пересказывает их. «Говорят, что когда один из них входит в деревню или городской квартал, где живут многие люди, он начинает убивать их одного за другим и никто даже не осмеливается руки поднять против этого всадника». Еще ему рассказали историю о том, как «один из них взял пленника, но не нашел своего оружия, чтобы убить его; тогда он сказал пленнику «Положи голову на землю и не двигайся», и тот поступил так, а татарин пошел, взял его меч и убил его».

Каждая победа начинала новую волну пропаганды, и вера в непобедимость Чингисхана росла и ширилась. Какими бы абсурдными эти истории не казались с безопасного расстояния в восемь веков, они имели невообразимое влияние на просторах Средней Азии. Ибн аль-Атир называет монгольское нашествие смертельным ударом исламу и мусульманскому миру». И затем не без драматизма он добавляет: «О, если бы мать моя не рождала меня на свет, или чтобы мне пасть мертвым и быть забытым потомками, лишь бы только этого не происходило!» Он решил записать кровавые подробности войны только лишь затем, что «несколько моих друзей убедили меня придать эти слова письму». Он объявил монгольское нашествие «величайшим бедствием и несчастьем… которое постигало всех живущих и особо — правоверных… с тех пор, как Господь Всемогущий сотворил Адама». Он отмечает, что самые ужасные массовые убийства в домонгольской истории обрушились на иудеев, но нападение монголов на мусульман было страшнее, потому что «число правоверных, сраженных ими в одном только городе, превосходит общее число всех детей Израиля». На случай, если читатель окажется слишком придирчивым, Ибн аль-Атир обещает предоставить подробное описание «деяний, которые в каждого слышащего о них ужас вселяют, и которые, милостью Всевышнего, ты узришь описанными со всеми деталями и взаимосвязями». Тем не менее, такая эмоциональная риторика направлена, прежде всего, на то, чтобы вселить боевой дух в собратьев-мусульман, что несколько мешает точной записи событий времен монгольского нашествия.

Хотя воины Чингисхана убивали огромное количество людей и сделали смерть делом политики, направленной на распространение паники и ужаса в стане врагов, они уклонялись от другой распространенной в те времена военной практики. Монголы не пытали и не калечили пленных. В этот жестокий век война часто становилась своего рода соперничеством в умении вселить во врагов ужас.

Зачастую владыки того времени прибегали для этого к таким варварским методам, как публичные казни и причинение пленным чудовищных увечий. В августе 1228 года во время битвы с сыном султана, Джелаль ад-Дином, четыре сотни монголов попали в руки врага. Они понимали, что не останутся в живых. Победители перегнали пленных к Исфахану, привязали их к хвостам коней и протащили по улицам города на потеху жителям города. Таким образом всех монголов убили, а их тела скормили псам. Монголы не забыли этого прилюдного унижения, и Исфахану еще пришлось заплатить за это. В другой раз, когда монголы проиграли битву, персы казнили пленных, заколачивая гвозди им в головы (по монгольскому поверью в голове жила душа человека). Этот эпизод перекликается с позднейшими событиями 1305 года, когда султан Дели превратил казнь пленных монголов в развлечение для народа, пустив на них боевых слонов. Когда все монголы были растоптаны, он приказал отрубить всем им головы и построить из них башню.

Цивилизованные правители и религиозные лидеры Китая и Европы считали такие отвратительные демонстрации своей власти необходимыми для того, чтобы контролировать собственных подданных и внушать страх потенциальным врагам. Когда Византийский император Василий одержал в 1014 году победу над болгарами, он приказал ослепить пятнадцать тысяч болгарских военнопленных. Одному человеку из сотни он оставил один глаз, чтобы он мог отвести остальных 99 на родину и, таким образом, вселить ужас в сердца болгар. Когда христиане-крестоносцы брали Антиохию в 1098 году и Иерусалим в 1099, они без зазрения совести убивали мусульман и иудеев без различия пола и возраста только лишь за их вероисповедание.

Император Священной Римской империи Фридрих Барбаросса, который считается одним из величайших исторических и культурных героев Германии, лучше всех проиллюстрировал использование массового страха и террора на Западе. Когда он пытался взять североитальянский город Кремона в 1160 году, он провел ряд действий, которые должны были вселить ужас в горожан. Его солдаты обезглавливали пленных под стенами города и играли их головами, как в мяч.

Тогда жители Кремоны вывели на стены плененных немцев и отрезали им члены на глазах у их товарищей. Германцы собрали еще больше пленных и всех их повесили. Городские власти ответили тем, что повесили оставшихся пленных на стенах города. Вместо того, чтобы сражаться друг с другом, обе армии продолжали проводить эскалацию страха. Германцы собрали пленных детей и стали использовать их вместо снарядов для своих катапульт. Он запускали живых детей в воздух, чтобы они разбивались от удара о городские стены.

В отличие от цивилизованных армий монголы внушали ужас не столько яростью и жестокостью, сколько быстротой, с которой они покоряли один город за другим, и абсолютным презрением к жизни богатых и благородных. Монголы сеяли ужас на своем пути на восток, но эта их кампания заметна более уникальными военными успехами против огромных армий и неприступных крепостей, чем проявленной кровожадностью или публичными казнями.

Города, которые покорились монголам, поначалу принимали их мягкое и милостивое обращение за слабость, настолько оно отличалось от ужасных историй, которые ходили по всему царству. Довольно большое число городов сначала притворно сдались на милость монголов, дождались пока их армия не пройдет дальше, а затем поднимали восстания против монгольских ставленников. Монголы оставляли в городах только несколько чиновников и совсем не оставляли войск, горожане воспринимали это как знак того, что монголы больше уже никогда сюда не вернутся. Такие города карались без всякого милосердия. Монгольская армия быстро возвращалась и полностью уничтожала восставших. Город, который разрушен до основания, больше не сможет поднять восстание.