Читать онлайн «Подлинная история русского и украинского народа». Страница 36

Когда сам Пантелеймон Кулиш, посетив Галицию, пожив во Львове и пообщавшись с «народовцами» и местными «украинцами», понял, для чего идут эти языковые эксперименты, он ужаснулся. То есть он по-прежнему считал, что надо работать над малороссийским, украинским языком. Но он все еще по старинке считал, что русские и малороссы — части одного народа. Для нового поколения это уже было не так. Он писал одному из народовцев Омеляну Партицкому:

«Клянусь, что если ляхи будут печатать моим правописанием в ознаменование нашего раздора с Великой Русью, если наше фонетическое правописание будет выставляться не как подмога народу к просвещению, а как знамя нашей русской розни, то я, писавши по-своему, по-украински, буду печатать этимологической старосветской орфографией. То есть — мы себе дома живем, разговариваем и песни поем не одинаково, а если до чего дойдет, то разделять себя никому не позволим. Разделяла нас лихая судьба долго, и продвигались мы к единству русскому кровавой дорогой, и уж теперь бесполезны ляхские попытки нас разлучить».

Интересная деталь, австрийский подданный Омелян Партицкий развивал и пропагандировал украинский язык, украинскую литературу. Но себя он все еще считал русином, русским. Он основал во Львове организацию украиноязычных педагогов, которую назвал — вот удивительное дело — «Руське Педагогичне Товариство». То есть русское педагогическое общество. Никак по-другому на современный русский язык эту фразу перевести невозможно при всем желании. Известно и такое письмо Кулиша:

«Вам известно, что правописание, прозванное у вас в Галиции «кулишивкой», было изобретено мною в то время, когда все в России были заняты распространением грамотности в простом народе. С целью облегчить науку грамоты для людей, которым некогда долго учиться, я придумал упрощенное правописание. Но теперь из него делают политическое знамя… Видя это знамя в неприятельских руках, я первым по нему ударю и отрекусь от своего правописания во имя русского единства».

Пантелеймон Кулиш в начале 1880-х годов, когда Галиция стала центром украинства, прожил там почти три года. К этому времени он сильно изменил свои взгляды. Во-первых, потому, что стало ясно, что «История русов», оказавшая такое влияние на целое поколение, — это подделка. А во-вторых, Кулишу стало очевидно, что большинство украинствующей интеллигенции плохо образовано, плохо знает историю, живет дикими мифами о вольных казачьих временах, используя эти мифы вместо подлинных знаний в своих рассуждениях и творчестве. Он стал высказываться об украинофилах крайне язвительно, а уж в Галиции духовный и образовательный уровень этих деятелей оказался еще ниже, чем он видел в Малороссии. В книге «Крашанка», выпущенной в 1882 году там же, во Львове, он пишет об украинофилах как о людях, не умеющих «подняться до самоосуждения, будучи народом, систематически подавленным убожеством, народом последним в цивилизации между славянскими народами».

«Я приехал в вашу подгорную Украину оттого, что на днепровской Украине не дают свободно проговорить человеческого слова; а тут мне пришлось толковать с телятами. Надеюсь, что констатируя факты способом широкой исторической критики, я увижу вокруг себя аудиторию получше. С вами же, кажется, и сам Бог ничего не сделает, такие уж вам забиты гвозди в голову».

Кулиш уехал из Галиции, и до конца жизни он хоть и писал и говорил на украинском, но так и не смог стать полноценным украинским националистом. Он еще в ссылке написал «Записки о южной Руси», в двух томах. Не об Украине, а о Руси.

Под конец жизни Кулиш создает три фундаментальных труда: «История воссоединения Руси» в трех томах, отдельным томом вышли «Материалы для Истории воссоединения Руси», и затем в 1888 году он пишет «Отпадение Малороссии от Польши (1340–1654)», также в трех томах. О казаках, о галицких «народовцах» он пишет вещи уничижительные, разрушая мифологию «казачьего рыцарства»:

«…И вот я вижу во Львове собственными глазами захудалых представителей двух великих наций, Старопольской и Старорусской, которые сделали друг друга мизерными противниками России, так названной у них Московии, сделали друг друга ночным отблеском Австро-Германии, воспользовавшейся их беспутною борьбою… На крутой, косматой от заросли горе, чернеют остатки Верхнего Замка. С этого стратегического пункта 240 лет назад текли ручьи человеческой крови. Кто точил горячую кровь? Точили ее наши козаки с козаками татарскими. Из кого точили они ее? Из защитников города Льва. А кто были эти защитники? Были они так называемые Поляки, то есть ополяченные и неополяченные Русины, охотно становившиеся под польское знамя, лишь бы не быть такими освободителями Русской Земли, какими явили себя козаки Хмельницкого, или — не сделаться ясыром козацких побратимов Татар, которым Хмельницкий обыкновенно выплачивал условную дань людьми.

Немудрено, что в числе Львовских улиц, носящих чуждые имена, я с трудом отыскал единственную во всем городе Русскую улицу, в которой однако ж родные нам звуки заглушает речь польская. Козаки, спасаясь от боевой польской силы посредством освобождения по-татарски, вогнали нашу Червоную Русь еще глубже в польщизну»[23].

Поздний Кулиш в казаках видел разлагающее, разрушительное явление, в казачьем автономизме нет для него более никакого романтизма — одно сплошное предательство интересов Руси и русского народа. И собственно самой украинской идеи, потому что Кулиш не мог себе помыслить Малороссию/Украину оторванной от России. И многие свои мысли он по-прежнему излагает по-украински. Но какие это мысли! Я позволю себе процитировать отрывок из его стихотворения без перевода, в конце концов, русскому человеку при желании нетрудно понять смысл этого текста, в котором ясно видно сразу — вот ведь какой парадокс — патриота России и яростного украинского автономиста.

О его отношении к украинской литературе следует сказать отдельно. О писателях-галичанах, да и малороссах, он, глубоко образованный человек, отзывался с нескрываемым пренебрежением, они поражали его своей дремучестью и ограниченностью:

«Немногие из них изучали памятники народной словесности хотя бы с тем прилежанием, с каким студент готовится к экзамену. В изучении разговорного народного языка также не заметно у них особенных успехов. Доказательством того и другого служит неловкость, с которою они принимаются за перо в журнальных статейках или книжонках, предназначаемых для народного чтения. Исключений из этого общего правила можно насчитать весьма немного. Неудивительно после этого, что народ не узнает в их писаниях своей родной речи, а сословие образованное видит в их языке извращение общего письменного языка. Мало того: неразвитость литературного вкуса вообще — не говоря уже о языке — так и разит в этих неловких попытках беседовать печатно с публикою: так и видно, что за это важное дело берутся у нас не самые лучшие, а только самые смелые».

В 2008 году Нацбанк Украины предложил было напечатать портрет Пантелеймона Кулиша на купюре в тысячу гривен, предполагалось тогда ее вводить. Но проект отклонили, решив такую купюру не вводить. Однако характерно, что сегодня на Украине имя Кулиша не слишком распространено и не слишком популяризируется. И правда, как вписать в стройную историю великой Украины человека, писавшего про «недолюдків націоналістів українських» такие слова: «Наші ж народом зробили анти народ, так само як ляхи видумали «народ шляхетський», братарозбивашку «народу козацького». («Наши же народом сделали анти-народ, так же как поляки выдумали «народ шляхетский», братарозбивашку «народа казацкого».)

И что сделать, если человек, по сути определивший развитие украинской письменной культуры, на украинском же языке писал про казаков и Украину такое[24]: