Читать онлайн «История воссоединения Руси. Том 1». Страница 32

В первом периоде казаки были не что иное, как казакующая против татар панская пограничная стража, которою предводительствовали те, чья была земля. Земля de jure принадлежала — или королю, или панам. В первом случае, король предоставлял своим старостам, как представителям своей власти, пожизненное владение землею, с правом чинить суд и расправу в пределах староства, так как бы это делал сам, находясь в своей королевщине. Во втором случае, паны землевладельцы являлись еще более точным повторением короля в уменьшенном виде, как государя относительно подданных. Подданные в Украине были двух сортов: королевские и панские. Королевские находились под присудом старост, панские — под присудом дидича, или вотчинника. Те и другие были призываемы в пограничные воеводства для заселения края и извлечения из него доходов в пользу собственников земли — короля и панов. Чтобы они могли успешно исполнять свою функцию, нужна была охрана. Эту охрану устраивали старосты для королевских, а паны — для своих собственных имений. Охрана составлялась из элементов неоднообразных и неравносильных.

В польской Украине, в которую, по смыслу слова, следует включать и Червонную Русь, уцелел от татарского периода остаток княжеских дружинников, известный под именем бояр и вольных слуг. Боярин у варягорусских князей был тот же слуга, но только слуга-большак. Бояре относительно князя были то, что у казаков отаманье — относительно гетмана, кошевого или полковника. С уничтожением государящих князей, южнорусские бояре, вместе с рядовыми слугами, остались без работы, как социальное тело; разбрелись в чужие края, где находили по себе службу, например, к севернорусским удельным и великим князьям (еще с XIV-го века), а не то — рассеивались по землям новых владельцев или входили в их прибочную оружную компанию. Право отъезда от одного князя к другому сохранили они в своем обычае по преданию. Такой отъезд совершился в больших размерах в Червонной Руси, где позже других украинских местностей уничтожились русские князья, с своим самостоятельным "русским правом". Лишь только введено было там Казимиром III право польское, бояре массами оставляют этот край и эмигрируют — более сильные за Карпаты, а слабейшие на Подолье и в Киевщину. Отсюда пошло письменное предание, что будто бы казачество обязано своим существованием выходцам из Червонной Руси. Червонная Русь дала и постоянно давала контингент казачеству, но оно вызвано было колонизациею окраин Польско-Литовского государства после татарского лихолетья, а не упразднением дружинной службы. В XVI веке, с которого мы начинаем иметь более обстоятельные сведения о казаках, значение боярства, в смысле сословия, ослабело и там, где гетманили не старосты и дидичи, а удельные и великие князья, то есть в Северной Руси; оно впало в неопределенность, потеряло юридическое значение. В Украине боярин иногда значил меньше, чем мещанин, иногда больше; а так как это сословие искони не было землевладельческим, а только служилым, в смысле княжеских глаз и рук, то боярам и не пришлось удостоиться юридического равенства с сословием гербованным, тогда как мещане, в важных должностях своих, пользовались шляхетскими правами и, в качестве землевладельцев, участвовали, до известного времени, в сеймовых собраниях. Измельчавшие таким образом бояре продолжали удерживать имя свое, как и в звании рукодайных панских слуг, так и в звании старостинских служебников, даже и тогда, когда паны не отличали уже их от мужиков, от собственно так называемых подданных. Только в составе казацкой корпорации переставали они именовать себя боярами, и предпочли название казак названию боярин. Similia similibus gaudent. У князей варягоруссов бояре и вольные слуги казаковали против половцев, печенегов или против соседей совершенно таким способом, как у королевских старост и вотчинных дидичей — против соответственных представителей неприязненного им элемента. Одинаковость экономических и стратегических потребностей вызвала повторение дружинного начала при другой, уже феодально-абсолютной политической системе на место федеративно-вечевой, какая существовала на Руси в дотатарский период. Но доколе существовал бы варягорусский строй жизни, до тех пор не могло бы образоваться самостоятельное казакование дружинников. Чуждый дружинному и вечевому началу абсолютный феодализм, введенный сперва литвинами, а потом поляками в достоянии Владимира Киевского, этого собирателя русской земли в духе славянском, привел к разделению одной ассоциации воинственных администраторов на две ассоциации, которые были похожи с виду и даже уживались между собой по однородности занятий, но в основном принципе расходились диаметрально, и могли ужиться только под условием полного пересоздания одной в другую, то есть такого пересоздания, чтобы — или феодалы усвоили себе дружинное начало, или дружинники вошли в состав привилегированных феодалов. Долговременная борьба их за свои социальные понятия показала, что, как одно, так и другое было невозможно. Былое наше имеет на нашу будущность гораздо больше влияния, нежели многие думают. Причины упорства на своем двух лагерей, казацкого и шляхетского, скрываются во временах до-кадлубковских, и восходят, пожалуй, ко временам формации мира славянского и мира немецкого.

Возвращаясь к старостам и вотчинным дидичам русским, этим удельным князьям, воскреснувшим после татарского погрома и литовского террора под дыханием тевтонской жизни, скажем, что бояре отличались от черни случайным владением землею на правах вотчинников, гораздо чаще на праве поместном, но главное отличие их составлял вольный переход с места на место, не замеченный даже законодательством, которое, исходя из интересов землевладельческих, а не государственных, строго, хоть и безуспешно, оберегало присутствие рабочей силы в хозяйственных единицах, но не стесняло лиц служилых. Бояре, по старине, были слуги, а не работники. Будучи руками и глазами самих землевладельцев, они были народ, крайне необходимый при тогдашней разбросанности поселков и пустынности всей литовской польской Украины. Потому-то бояре носили названия путных, в соответствие chodaczkowej szlachty польских хозяев и конных бояр, которые в русских провинциях соответствовали przjacielom, приживальцам, полударовым хлебоедам польского экономического быта. Слугою делался у панов каждый неоседлый, но вместе также и не прикрепленный к земле, в том числе и шляхтичи, так сказать, примазавшиеся к шляхте родовой, или же измельчавшие родовики, соответствовавшие боярским детям у северной руси. В польских провинциях такая безземельная шляхта, под именем brukowej szlachty готова была к услугам сеймующих или конфедерующих панов за кусок хлеба и за куфель пива; в провинциях русских она бедствовала гораздо меньше, и поэтому-то переходила весьма часто из коренной Польши в польскую Русь или, говоря относительно, в Украину, которая этим голодным "братьям" сытых помещиков польских, больше нежели кому или чему другому, обязана преувеличенными слухами о своем богатстве. Как золотые сны о Мексико и Перу увлекали за океан земляков Кортеса и Пизарро, так голодное воображение тянуло к нам из Польши людей, которых сословный предрассудок удалял от занятий ремеслами и крамарством [72]. Они-то по преимуществу бывали рукодайными слугами у потомственных землевладельцев и прибочными служебниками у землевладельцев поместных, то есть у королевских старост. Как здесь, так и там они вносили в местную администрацию закваску, подобную, той "малой закваске", о которой сказано, что она все тесто заквашивает. Украинская пословица: не так паны, як паненята, обязана им своим происхождением. Они, как это часто случается, приносили с собою тот самый дух господства над слабейшим или зависимым, который томил их самих на родине. Они, подстрекая землевладельцев русских к панованью польскому, были пропагандистами ссоры панских подданных с попами, а королевских с старостами, и первые подавали пример разрыва добровольной ассоциации бегством от панов за Пороги или в казацкие выселки среди недоступных еще для пана пустынь. В старостинских замках они представляли в себе королевским наместникам, этим своего рода сатрапам королевским, готовое орудие для превращения необходимо вольной в начале ассоциации в громаду, которая принуждена была слушаться рабски того, кто прежде был не столько старостою, сколько "громадским мужем". И вот, делясь выгодами своего положения с немногими, староста заставлял повиноваться себе многих, в том числе и самих дружинников. Они, эти недобитки можновладства польского, учили местного уроженца старосту добивать выборное начало, которого не могли искоренить в нашем обществе ни татарские, ни литовские порядки, и, натурально, готовили в будущем ту реакцию польскому праву, которая выразилась при Конашевиче-Сагайдачном героическим восстановлением выборного начала, как в обществе, так и в самой церкви русской, а при Богдане Хмельницком — рядом неслыханных разбоев.