Читать онлайн «Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935)». Страница 81

За 1934 г. в отчетах отдела кадров зафиксировано увольнение только четырех рабочих с формулировкой «за злостный саботаж» (см. табл. 34). За «дезорганизацию производства», под которой всегда имелось в виду то же самое нарушение, были уволены 63 рабочих. При среднем числе занятых на Метрострое рабочих в 36,5 тыс. это составляло всего 0,2%. Большие масштабы принял «отказ от работы», за который были рассчитаны 1247 рабочих (3,4% от среднего числа метростроевцев). Однако индивидуальный отказ от работы нельзя поставить на один качественный уровень со стачками.

Если верить сообщениям метростроевцев, случаи невыхода или отказа от работы целых групп рабочих представляли собой исключение. На шахте 31-32 12 рабочих не вышли на работу из-за задержки заработной платы. По решению своих коллег, принятому в рамках производственного совещания, все они были бессрочно уволены. Зачинщик, по обычной в то время практике, был «разоблачен» как беглый кулак{1529}.[179] На 1-й дистанции бригадир организовал стачку своей бригады в знак протеста против низкой оплаты труда. И его тоже «как кулака передали компетентным органам»{1530}. На шахте 17 бригада слесарей отказалась спуститься в шахту, так что их пришлось заменить комсомольцами{1531}. На других объектах рабочих, желавших вместе уйти со стройки, удалось уговорить остаться{1532}. Благодаря уговорам и личному примеру партийного секретаря группа старших проходчиков на шахте 16-17, несмотря на свой первоначальный отказ, все же отправилась в кессон{1533}.

Таблица 34. Увольнение рабочих шахт и дистанций Метростроя в 1934 г. за неповиновение{1534} (Причина увольнения …… Число рабочих — В % к ушедшим — В % к пришедшим — В % к среднему числу рабочих)

Отказ от работы …… 1247 — 3,7 — 2,0 — 3,4

Дезорганизация производства …… 63 — 0,2 — 0,1 — 0,2

Злостный саботаж …… 4 — 0,01 — 0,01 — 0,01

Всего уволено за «неповиновение» …… 1314 — 3,9 — 2,1 — 3,6

Одна комсомолка после убийства Кирова озаботилась тем, что Каганович всегда посещает стройку без надлежащей охраны и при этом его окружают плотным кольцом рабочие. Она подозревала, что среди них может найтись «классовый враг», который предпримет попытку покушения на Кагановича:

«И у меня появилось желание послать ему письмо, чтобы он так просто к нам не ходил, что врагов у нас еще много и поэтому нужно быть осторожным. Я писала Лазарю Моисеевичу так: мы тебя любим, ценим, знаем, как ты дорог нашей партии, как ты ей нужен. Поэтому тебе надо быть осторожным, чтобы с тобой не случилось то же, что случилось с тов. Кировым, так как врагов у нас еще много, классовая борьба еще идет и дальше в таком духе. После я сказала об этом секретарю партийного комитета»{1535}.

Если не принимать в расчет случая с бригадиром, который угрожал ножом коммунистке, разоблачившей его манипуляции с выполнением трудовых норм{1536},[180] акты неповиновения со стороны рабочих носили в целом безобидный характер. Одни отказывались подписываться на заем второй пятилетки{1537}, другие — получать требуемую профессиональную подготовку{1538}, третьи рассказывали «контрреволюционные» анекдоты, в пьяном состоянии ругали Сталина, Кагановича и руководство партии или комментировали висящий в шахте транспарант с надписью «Вдохновитель и организатор наших побед, товарищ Сталин» словами: «Скоро пробьет и твой последний час, товарищ Сталин, избави нас, Господи»{1539}.

Когда в источниках заходит речь о «саботаже», то при ближайшем рассмотрении оказывается, что часто имели место простая расхлябанность и профнепригодность или системно обусловленные слабости, которые администрацией и в производственной прессе квалифицировались как «акты саботажа» классового врага, чтобы даже из промахов извлечь политическую выгоду или по меньшей мере направить недовольство рабочих на персонифицированных «врагов».

Когда зимой 1932/1933 г. начались перебои с продовольственным снабжением, газета «Ударник Метростроя» в марте 1933 г. представила своим читателям виновников: 211 сотрудников отдела снабжения и рабочих кооперативов оказались скрытыми кулаками, в прошлом торговцами и спекулянтами, от которых ничего другого и ожидать было нельзя, кроме саботажа снабжения рабочих{1540}. Непорядки в столовых также объяснялись просто: «В котле сидит классовый враг»{1541}.

В начале июля 1933 г. пищевое отравление получили 49 человек, пообедавшие в столовой № 3. В дело вмешалась городская комиссия партийного контроля, установив, что в столовую прокрались «классовые враги». Спустя несколько недель в этой столовой вновь произошло пищевое отравление, в результате которого пострадали 63 рабочих. Контрольная комиссия повторно вскрыла «акты саботажа» со стороны персонала столовой: в кастрюлях обнаружили гвозди и песок, в супе плавала лягушка, свежая рыба хранилась неохлажденной, суповые кости были оставлены на солнце, пока в них не завелись черви{1542}.

«Ударник Метростроя» подробно информировал о показательном процесс в отношении ответственных лиц, на котором главный редактор газеты Резниченко выступал общественным обвинителем. Все четыре обвиняемых были охарактеризованы как имеющие «крестьянское происхождение», «вредители», «враги народа» и «пособники кулаков», хотя именно главный виновник, директор столовой Федяев, был из рабочих. Его, впрочем, еще ранее исключили из партии, потому что он отказался поехать в Магнитогорск. Обвиняемым ставилось в вину, что они умышленно портили продовольствие, чтобы нанести ущерб строительству метро. Они были приговорены к заключению в исправительно-трудовом лагере на срок от 1,5 до 8 лет{1543}.

Наряду с этими инсценированными «актами саботажа» имели место и менее впечатляющие формы классического саботажа, известные по начальной фазе западноевропейской индустриализации, которые отнюдь не преследовали политические цели, а применялись для снижения темпов труда: рабочие вставляли гвозди и болты в насосы, повреждали вентили{1544}, перерезали электрокабель, откручивали детали моторов, вспарывали шланги для воды{1545}, закупоривали трубы{1546}, переставляли компрессоры на холостой ход или «по недосмотру» повреждали компрессорные шланги{1547}.

Из общей картины выпадает в известной мере только один случай: на 3-й дистанции кто-то умышленно повредил во многих местах изоляцию тоннеля. К делу подключилось ОГПУ, но злоумышленника не обнаружили{1548}. На одном из заседаний завели речь «о кулацком отношении к работе и инструменту»{1549}. На шахте 22-22 бис в 1932-1933 гг. арестовали около 20 «кулаков», якобы умышленно портивших инструмент и спецодежду{1550}.

В трудовом коллективе, насчитывавшем несколько тысяч человек, разумеется, обычными были преступные и хулиганские модели поведения, которые не имели политической подоплеки и потому не могут быть отнесены к формам протеста рабочих. В целом в Советском Союзе 1930-х гг. и также в Москве система общественной безопасности находилась не на том уровне, который можно было бы предположить, исходя из государственно-полицейского характера сталинского режима{1551}. Например, частым явлением были ночные нападения беспризорников на прохожих. Шайки подростков совершенно не боялись милиции{1552}.

Уже летом 1932 г. сообщалось о драках в барачных поселках метростроевцев. Хотя в числе избитых оказались парторг и комендант одного из бараков, происшествие, скорее всего, носило криминальный характер, так как в результате были похищены одежда, деньги и чемодан. Преступники обезоружили двух прибывших на место происшествия милиционеров{1553}.

На шахте № 10 осенью 1932 г. рабочие ночной смены, утром, после окончания работы, направлявшиеся в столовую, регулярно подвергались нападению уличной шпаны, которая, угрожая ножами, грабила их{1554}. Год спустя проблема хулиганства оставалась острой в Ворошиловском поселке в Лоси, причем среди хулиганов значились метростроевцы и уволенные со стройки рабочие. Целые банды терроризировали остальных рабочих, живших в поселке. Ежедневно случались драки, часто с поножовщиной. Рабочий клуб по временам оказывался полностью в руках хулиганов, так что киносеансы и политические мероприятия срывались из-за драк. На комсомольцев, возвращавшихся с собраний, нападали и избивали их. Несмотря на неоднократные просьбы, хулиганов не выселили, а в поселке не был установлен пост милиции{1555}. По имеющимся источникам нельзя определить, имели ли акции против клуба и комсомольцев политическую подоплеку.