Читать онлайн «Московское метро: от первых планов до великой стройки сталинизма (1897-1935)». Страница 67

25 декабря.

Океан событий. Нет времени их записывать. Нет времени нормально выспаться. Сегодня мы, наша смена уложила 49 кубометров бетона! […]

27 декабря.

Бетон готов. Мы победили. Мы победили! Я хочу это громко и протяжно прокричать, чтобы все услышали. Победили! За шесть дней 700 кубометров! […] Иногда над Москвой светит солнце. Его лучи скользят по снегу, и тогда земля кажется мне серебряной. Я смотрю на землю, смотрю на людей, вижу и чувствую радость земли. Я сам врастаю в нее! Я врываюсь в жизнь, большую и светлую, которая становится громадной и сияющей»{1308}.[142]

Подвиги молодых коммунистов уже исчерпывающе описаны в советской литературе{1309}. Они били все рекорды, своим головокружительным темпом подстегивали остальных рабочих, их бросали на самые тяжелые участки, там где речь шла об устранении аварий или преодолении отставания. Щитовая проходка под Театральной пл. также была делом комсомольской бригады. Самыми впечатляющими акциями стали строительство железнодорожной ветки протяженностью 7 км до каменоломен в Веневе, осуществленное 50-ю молодыми людьми за 20 дней, и посылка 200 комсомольцев в Архангельск на отгрузку леса для Метростроя весной 1934 г.{1310}

Комсомольцы в срочном порядке овладевали основами технического образования и проявили себя как в высшей степени мообильная группа, коль скоро речь шла о том, чтобы приспособиться к не раз в течение 1934 г. менявшимся квалификационным требованиям. Весной 1934 г. они работали проходчиками и бетонщиками, летом — изолировщиками и осенью — штукатурами и каменотесами. Старшие по возрасту инженеры, уже набравшиеся опыта на многих стройках или предприятиях, удивлялись этой способности. «Такого мы до сих пор не испытали ни на одной стройке, это была полная неожиданность для нас», — комментировал достижения комсомольцев главный инженер Гертнер{1311}. Если поначалу начальники шахт были настроены скептически по отношению к пришедшей с фабрик молодежи, то вскоре они стали предпочитать комсомольцев другим рабочим{1312}. Комсомольцев быстрее и чаще, чем других, назначали бригадирами{1313}. Многие сделали карьеру десятника, техника и в долговременной перспективе даже инженера{1314}.

Они полагались на собственную инициативу, когда речь шла о решении проблем, и при этом держались без всякого почтения к начальству. Все чаще случалось, что они игнорировали приказы инженеров, поскольку считали их неправильными, или по своей воле приступали к работам, которые им не хотели доверить{1315}. Если начальник не прислушивался к их предложениям и требованиям, они обращались к следующему по инстанции или в партком{1316}. «Мы сказали» […], «мы пошли» […], «мы решили» […] — типичные формулировки в интервью с комсомольцами:

«Нас хотели на штукатурные работы перевести, но мы говорили, что на этой работе не так интересно, а изоляция дело ответственное. Это было как раз после постановления Пленума о качестве работы, и мы решили, что мы обязательно будем там работать. […] Нашу бригаду хотели послать на камнедробилку, но нам это было неудобно, потому что мы кончали свою дистанцию. Перед начальником дистанции и секретарем комитета мы поставили вопрос, что мы начали свою дистанцию и мы хотим ее закончить. Нас оставили, и мы так и остались на изоляции»{1317}.

Когда на шахте 23 из-за нехватки цемента работа приостановилась, комсомольцы отправились к Абакумову, и, хотя он их прогонял, они продолжали сидеть у него под дверью, пока тот не поддался и послал цемент{1318}. Ничего необычного не было в том, что комсомольцы добровольно помогали при ликвидации последствий аварий, хотя у них был официальный выходной день{1319}. Если обстоятельства того требовали, некоторые работали почти до полного изнеможения.

«При укладке бетона мы однажды проработали три смены подряд, всего 25 часов, поскольку первую смену начали на час раньше. Часть комсомольцев не сумели выдержать трехсменную работу, уходили в медпункт, там нюхали валерианку. Отдохнув, опять приходили к бетономешалке. Комсомолки Овчинникова и Сударикова часа в 4 ночи почувствовали, что не могут больше — нет сил больше работать. И, когда я, как бригадир, предлагал им уйти домой, они ни в коем случае не соглашались и, зайдя в медпункт, передохнув минут 20-30, опять принимались за работу»{1320}.

Такое перенапряжение сил не находило полного одобрения начальства, поскольку начальники шахт и дистанций знали, что подобные достижения возможны только на короткое время, а следствием станут истощение и утрата здоровья рабочими{1321}. Комсомолка, много раз перенесшая производственные травмы, среди прочего по той причине, что приходила на стройку в больном состоянии, сообщала: «Я считала, что главная моя работа — это на метро, а вся моя личная жизнь отошла в сторону. Я уже перестала участвовать в семейных совещаниях, я находилась на метро день и ночь. […] Но я должна сказать, что у меня здорово расшаталась нервная система и с сердцем было плохо, так что меня комитет комсомола решил направить лечиться на курорт»{1322}.

Комсомольцы следили за достижениями и образом действий их коллег по работе и не только увлекали их своим примером, но и различными способами побуждали их лучше трудиться[143]. Они интересовались также происхождением рабочих и энергично участвовали в охоте на скрытых кулаков. Время от времени и в своих собственных рядах они обнаруживали тех, кто бежал от коллективизации в Москву и ударно, по-комсомольски, трудился, чтобы не привлекать к себе внимания. Но если их разоблачали, примерная работа помогала им также мало, как и заступничество товарищей. Последним приходилось считаться с тем, что выступление в защиту «кулацкого сынка» или «кулацкой дочери» для них самих чревато было исключением из комсомола или наказанием. Их могли заклеймить как «двурушников», «оппортунистов» и «носителей идеи перевоспитания кулака в комсомоле»{1323}.

Активные комсомольцы действовали с сознанием того, что за ними стоит абсолютная истина и законы истории. Даже если они оказывались в бригаде в одиночестве перед лицом явно строптивых рабочих, то не боялись пойти на конфликт. Это мужество, самоуверенность и готовность к столкновению служили важными факторами их успеха. Если принимать в расчет чисто количественный аспект, они были бы явным меньшинством без перспективы осуществления своих принципов, но тем не менее им удалось увлечь за собой большинство рабочих.

Самоуверенность комсомольцев, их претензия на то, что они все знают и могут лучше других, вела также к критике всех и каждого, постановке требований и подрыву авторитета начальства. По временам партийные секретари вынуждены были притормаживать комсомольцев, которые в своем юношеском рвении перехлестывали через край и обрушивались на собраниях и в многотиражках на ни в чем не повинных людей{1324}. На первой партийной конференции Метростроя в январе 1934 г. Матусов, тогдашний парторг, и секретарь комитета комсомола Шаширин поставили молодежь на место: комсомольцы не должны представлять себе, что только они хорошо работают. Им следует не просто критиковать плохую организацию труда и другие недостатки, возлагая вину на других, но и самим лучше бороться с этими упущениями{1325}. Шаширин помимо этого говорил о «классово-чуждых элементах, лентяях и пенкоснимателях», которые прокрались в комсомол, и требовал дать решительный отпор этим, по его выражению, «свиньям». Комсомольцев, которые плохо работали, прогуливали или симулировали болезнь, следовало более последовательно, чем раньше, исключать и выгонять из организации{1326}.

Особенно много комсомольцев «дезертировало» в первые месяцы после мобилизации на Метрострой, испугавшись тяжелой работы в шахтах или в кессоне{1327}. В декабре 1934 г. Шаширин так вспоминал об этом: «Выступавшие товарищи говорили, будто с самого начала все было в порядке. Это совсем не так. Вспомните, какие настроения имели место, когда молодежь пришла на шахту: многие не хотели идти в шахты, полагая, что эта грязная работа не для них. У нас есть множество заявлений комсомольцев об увольнении с Метростроя со ссылками на самые различные заболевания, семейные обстоятельства и т. п. Здесь была проделана, особенно зимой, значительная работа, чтобы побороть эти настроения. Сейчас они встречаются существенно реже»{1328}.

Комсомольцев, которые не отвечали ожидаемой модели поведения, публично клеймили позором на собраниях и исключали из комсомола. Сведения об этом немногочисленны, но на их основе можно заключить, что встречались молодые люди, которых из-за пьянства смещали с должностей бригадира и комсорга{1329}, или такие, кто во время перерывов в работе вел «подрывные разговоры». Один рассказывал товарищам, что все просто инсценировано, чтобы копировать заграницу, но метро так и не будет построено. Когда ему было дано слово на комсомольском собрании, он во всеуслышание заявил, что вместе со многими другими уйдет со стройки. После же того, как комитет комсомола установил, что его отец был крестьянином-середняком и имел много скота, этот молодой человек был исключен из комсомола{1330}.