Читать онлайн «Повседневная жизнь Москвы в XIX веке». Страница 83

В монастыре останавливались в гостинице. Заказывали обед (традиционно рыбный и с киселем) или чай (нередко постную снедь, особенно отменную московскую белорыбицу, привозили с собой), за который приглашали знакомых монахов или послушников. Порции в гостинице были огромные, как в Москве: полторы порции хватало на четверых. Затем шли в лавру, прямо в Троицкий собор. Стояли обедню, прикладывались к мощам Святителя, потом обходили остальные храмы, также прикладывались к мощам, к иконам, осматривали ризницу. Выходили на крепостную стену посмотреть на окрестности. В трапезной покупали кусок знаменитого монастырского ржаного хлеба; в книжной лавочке — иконки и книги.

Вдоль монастырской стены на площади тянулись ряды лавочек с игрушками и деревянной и глиняной посудой. Здесь тоже непременно делали покупки. Потом на извозчике отправлялись в Вифанию: проезжали Скит, церковь Черниговской Божией матери. Возвратившись, вновь в гостинице пили чай и готовились к отъезду.

С собой увозили монастырские просфоры, аккуратно завернутые в салфетки и уложенные в корзину. Н. П. Вишняков рассказывал, как в их доме «с богомолья привозились целые короба с просвирами для рассылки родным, которые и с своей стороны нас не забывали. Мне лично памятно, как после поездки к Троице у нас разбирались массами просвиры, завертывались в чистую писчую бумагу, запечатывались сургучом и, по надписании имен, рассылались по домам»[331].

Не только в Москве, но и вообще в России XIX века в числе праздников различали собственно праздники и «царские дни». Под «праздником» понималось всякое воскресенье и в основном церковные праздники — как приходские, так и Великие, двунадесятые. «Царскими» (или «Табельными») днями назывались государственные торжества — коронации, а потом годовщины коронации очередного монарха, его, императрицы и наследника тезоименитство (именины), годовщины особенных событий (отмены крепостного права) и знаменитых побед. Все эти дни (кроме воскресений) были рабочими, но в некоторых особо важных случаях позволялось работать по сокращенному графику — лишь до обеда. По всему городу звонили колокола, а в храмах шли торжественные службы. В табельные дни еще стреляли из пушек с Тайнинской башни Кремля, вывешивались (после 1860-х годов) государственные флаги, а в доме генерал-губернатора вечером происходили торжественные приемы.

Большинство московского населения считало своим долгом в любой праздник рано утром сходить в церковь. Вставали часа в четыре утра и шли к ранней обедне. Особенно этот обычай был распространен в средней и низшей городской среде, преимущественно среди «серых» купцов и мещан.

После обедни выходящие из церкви здоровались друг с другом, поздравляли друг друга с праздником и толковали о новостях. Затем шли домой и садились пить чай часов до девяти утра. После этого деловая часть населения шла на работу, а неделовая просыпалась и отправлялась к поздней обедне. С утра по городским улицам распространялся запах праздника — пекли пироги. Их непременно подавали к обеду и к чаю. После обеда следовал традиционный дневной отдых, часов до четырех. Потом пили чай и если было лето, отправлялись гулять в Нескучное или на Даниловское кладбище, а кто побогаче — в Петровский парк или Сокольники.

Зимой послеобеденное праздничное время посвящали чаще всего карточной игре, особенно преферансу, который был в Москве в большой моде начиная с середины века. Театры долгое время в праздничную программу большинства населения не входили — вообще страсть к зрелищам возникла в Москве ближе к концу столетия. Время от времени ходили в гости к кому-нибудь из родни.

С наступлением темноты в «табельные дни» (также как на Рождество, Пасху и Новый год) на улицах устраивалась иллюминация, а иногда фейерверк.

До появления электричества иллюминация составлялась из плошек (небольших керамических блюдечек) и шкаликов (разноцветных стеклянных бутылочек). В них горели конопляное масло, бараний или тюлений жир, а также скипидар, и они больше воняли и чадили, чем светили. Плошки расставлялись преимущественно по ровной, защищенной от ветра поверхности, а шкалики размещали в ветреных местах, их связывали в гирлянды и развешивали на оградах, решетках и фасадах домов. Такие гирлянды требовали ежедневного ухода и, если праздник был долгий (к примеру, по случаю рождения наследника или во время коронации, а также на Рождество и Пасху, когда праздничные огни жгли по нескольку дней), каждое утро специальные рабочие, нередко верхолазы, очищали шкалики от нагара и заново заправляли их к вечеру. Чтобы зажечь иллюминацию, применяли специальный шнур — стопин, пропитанный воспламеняющимся веществом. Стопины подводили к фитилям, концы собирались в общий пучок и достаточно было поджечь его конец, чтобы огоньки быстро разбежались во все стороны и включили всю гирлянду. Подобным образом зажигались люстры на балах и в храмах на Пасху.

Помимо иллюминации город украшали транспарантами. На деревянный каркас, сколоченный из планок, натягивали холст с каким-нибудь изображением: вензелем, датой, лозунгом, портретом и т. п., а с изнанки в проволочных петлях закрепляли шкалики. Когда они горели, изображение светилось изнутри.

Иллюминацию общественных зданий в Москве обеспечивали учреждения и городская дума, а обывательские дома должны были украшать сами домовладельцы, за чем следили власти. На основной территории города праздничные огни выглядели довольно примитивно: на подоконниках и тротуарных тумбах расставляли плошки с салом, а в окнах и кое-где на фасадах висели несложные транспаранты.

В конце XIX века, когда в Москву пришло электричество, иллюминация стала яркой. Особенно нарядно выглядел в такие дни Кремль. Очевидец вспоминал, как во время коронации Александра III «по архитектурным линиям стен и дворца горела красная электрическая линия, крыша дворца была обведена такой же зеленой линией, и посредине этого один, весь сплошь залитый мягким жемчужно-матовым светом, <стоял> Иван Великий. На темном бесконечном бархате ночи это было и немного таинственно, и великолепно»[332]. Не хуже выглядела иллюминация и из Кремля: «С террасы кремлевского дворца, на которую двери были отворены настежь, — вспоминал Б. Н. Чичерин, — открывался совершенно фантастический вид: кругом пылающие огнями Кремлевские башни, а внизу отражающая блески река и за нею бесконечная даль Замоскворечья с улицами, домами и колокольнями, освещенными миллионами плошек»[333].

В коронацию Николая И возможности электричества использовали самым эффектным образом. «В 9 часов вечера, когда Государь с Императрицей вышли на балкон дворца, обращенный на Замоскворечье, Императрице был подан букет цветов на золотом блюде, в котором был скрыт электрический контакт, и, как только Императрица взяла в руку букет, тем самым замкнулся контакт, и был подан сигнал на центральную электрическую станцию. Первой запылала тысячами лампочек колокольня Ивана Великого, и за ней заблистала повсюду в Москве иллюминация», — вспоминала Матильда Кшесинская[334].

Из годовых Великих (Двунадесятых) праздников к числу наиболее отмечаемых относились, безусловно, Рождество и следующие за ним Святки. В целом праздничные дни длились зимой с 25 декабря (ст. ст.; собственно Рождества) и до Крещения 6 января и включали в себя Новый год. Все эти дни были нерабочими; мастеровые и крестьяне-отходники в большинстве своем уезжали в деревню, закрывались фабрики, не работали государственные учреждения и учебные заведения. Многие иногородние студенты отправлялись по домам, а в Москву зато во множестве наезжали гости из других городов и губерний.

В общих чертах эти праздники проходили по общему праздничному сценарию. На Рождество и Крещение большинство горожан из всех слоев населения посещали церковные службы. Были обильные праздничные застолья с обязательным заливным поросенком, жареным гусем с яблоками и окороком холодной телятины. Во всяком уважающем себя доме на все Святки «ставились столы» и держались целыми днями накрытыми для визитеров. Работать по большим праздникам было грех, и даже дамские рукоделия в эти дни были под запретом. (Также в праздники нельзя было ходить в баню.)