Читать онлайн «Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933». Страница 11

Если отвлечься от личностей, то можно увидеть, что все эти качества созданной Бисмарком Германии в большей или меньшей степени были присущи и другим странам. В Италии пример Гарибальди, харизматического лидера народных сил, которые позволили объединить страну в 1859 г., послужил образцом для диктатора Муссолини. В Испании над армией точно так же отсутствовал политический контроль, как и в Германии, а в Италии, как и в Германии, армия была подотчетна монарху, а не закону. В Австро-Венгрии государственные службы обладали такой же властью, как и парламентские институты, которые были даже более ограничены в своих возможностях. Во Франции свирепствовал конфликт между церковью и государством, который совсем немного отличался от немецкой «борьбы за культуру» по своей идеологической жестокости. В России во внутренней политике и в отношениях с ближайшими соседями использовалось понятие, эквивалентное рейху[76]. Царистский режим в России подвергал социалистов еще большим репрессиям, чем аналогичный режим в Германии, и ни на йоту не уступал немецким властям в своем стремлении ассимилировать поляков, миллионы которых находились под его влиянием. Либерализм, независимо от того, как его определять, к 1914 г. занимал слабые позиции во всех ведущих странах Восточной и Центральной Европы, а не только в Германском рейхе. Политическая сцена была более раздроблена в Италии, чем в Германии, а убеждение в том, что война оправдана для достижения политических целей, и в частности для создания империи, было общим для многих европейских стран, что с такой ужасающей ясностью продемонстрировало начало Первой мировой войны в августе 1914 г. По всему континенту растущие демократические силы угрожали гегемонии консервативных элит. Конец XIX и начало XX веков стало эпохой национализма не только в Германии, но и везде в Европе, и во многих странах также происходила «национализация масс»[77].

Вместе с тем, ни в одной европейской стране все эти факторы не заявляли о себе одновременно и с такой силой, как в Германии. Более того, Германия не была похожа на любую другую европейскую страну. В исторической литературе много сказано о разных аспектах предполагаемой отсталости Германии в то время, предполагаемом дефиците гражданских ценностей в этой стране, ее якобы устарелой социальной структуре, малодушном среднем классе и новофеодальной аристократии. Но большинство современников так не считали. Непосредственно перед началом Первой мировой войны Германия была самой богатой и могущественной страной в Европе с самой развитой экономикой. В последние мирные годы Германия производила две трети всей стали и половину всего каменного и бурого угля в континентальной Европе, а также на 20 % больше электроэнергии, чем Британия, Франция и Италия, вместе взятые[78]. К 1914 г. в Германии с ее населением около 67 млн человек было намного больше человеческих ресурсов, чем в любой другой континентальной европейской стране за исключением России. Для сравнения: население Великобритании, Франции и Австро-Венгрии в то время составляло от 40 до 50 млн человек. Германия была мировым лидером в большинстве современных отраслей, таких как химия, фармацевтика и электроэнергетика. В сельском хозяйстве повсеместное использование искусственных удобрений и сельхозтехники значительно повысило эффективность использования земель на севере и востоке к концу 1914 г., когда Германия, например, стала выращивать треть всего картофеля в мире. Уровень жизни стремительно повысился с начала века, если не раньше. Продукты знаменитых немецких промышленных компаний, таких как Krupp и Thyssen, Siemens и AEG, Hoechst и BASF, получили широкое признание по всему миру за свое качество[79].

С ностальгической точки зрения первых межвоенных лет Германия до 1914 г. многим казалась убежищем мира, благополучия и социальной гармонии. Однако под покровом процветания и стабильности скрывалась нервозность и неуверенность, страна была разрываема внутренними противоречиями[80]. Многих людей скорость экономических и социальных изменений пугала и ставила в тупик. Старые ценности, казалось, исчезают в сумбуре материализма и разнузданных амбиций. В некоторых частях общества чувство потери ориентации подкреплялось впечатлением от модернистской культуры, начиная с абстрактной живописи и заканчивая атональной музыкой[81]. Старая гегемония прусской земельной аристократии, которую с таким упорством пытался сохранить Бисмарк, уничтожалась стремительным прорывом немецкого общества в новый век. Буржуазные ценности, привычки и нормы поведения к 1914 г. одержали полную победу в высших и средних классах общества. Но вместе с тем им противостоял укрепляющийся класс промышленных рабочих, сплотившийся под знаменами многочисленного социал-демократического рабочего движения. Германия в отличие от любой другой европейской страны стала национальным государством не до индустриальной революции, а на ее пике и не в виде единого государства, а в виде федерации множества разных стран, немецкие граждане которых были связаны в основном общим языком, культурой и этническими корнями. Напряженность, порожденная быстрой индустриализацией, усугубилась распространением противоборствующих идей о сущности немецкой государственности и народа и их места в Европе и мире. В немецком обществе не было стабильности при создании национального государства в 1871 г. Оно было расколото быстро углубляющимися внутренними конфликтами, которые накладывались на неразрешенные проблемы политической системы, созданной Бисмарком[82]. Эти проблемы выливались в оголтелый национализм, смешанный с расизмом и антисемитизмом, которые оставили губительное для будущего наследие.

К концу 1889 г. директор начальной школы Герман Альвардт стоял на пороге финансового краха. Родившийся в 1846 г. в обедневшей семье в Померании, он обнаружил, что заработка, который ему обеспечивало скромное положение служащего в прусской образовательной иерархии, совсем не хватает, чтобы оплачивать значительные ежедневные расходы. В отчаянии он совершил преступление, которое как будто сознательно было задумано, чтобы поразить чувства его начальства: он украл деньги, выделенные на проведение детского праздника Рождества в его школе. Достаточно скоро о его проступке узнали, и он был снят с должности. Это лишило его последнего остававшегося источника дохода. Многие люди были бы раздавлены этими несчастьями и переполнены чувствами вины и сожаления. Но не Герман Альвардт. «Директор» — прозвище, под которым он вскоре стал известен широкой публике, — решил перейти в наступление. В поисках, на кого бы свалить вину за свои неудачи, он вскоре обратил свое внимание на евреев[83].

Немецкое еврейское сообщество в то время было тесно ассимилировавшейся с местным населением успешной группой, отличавшейся от других немцев в основном своей конфессиональной принадлежностью[84]. В XIX веке гражданские несвободы, от которых страдали нехристиане в германских государствах, постепенно были устранены так же, как и была ликвидирована формальная религиозная дискриминация в других странах, например в Британии в результате эмансипации католиков в 1829 г. Последние остававшиеся юридические препятствия для получения полных и равных законных прав были устранены при объединении Германии в 1871 г. С учреждением института гражданского брака как альтернативы церковному бракосочетанию число браков между евреями и христианами стало быстро расти по всей Германии. В Бреслау, например, на каждые сто чисто еврейских браков в 1915 г. приходилось 35 браков между христианами и евреями, а в конце 1870-х лишь 9 таких браков. Из семей евреев, обратившихся в христианскую веру, происходило очень небольшое число супругов-христиан, а сами браки заключались во всех социальных группах. В 1904 г. 19 % мужчин-евреев в Берлине и 13 % женщин-евреек состояли в браке с христианскими партнерами. В Дюссельдорфе число всех евреев, состоявших в браке с христианами, выросло с четверти в 1900-х до трети в 1914 г. К началу Первой мировой войны на каждые 100 чисто еврейских браков приходилось 38 браков между христианами и евреями, а в Гамбурге эта цифра составляла 73. Кроме того, с нарастающей скоростью евреи стали обращаться в христианство: за первые семьдесят лет XIX века число сменивших веру составило 11 000 человек, а за последние три десятилетия таких людей было уже 11 500. Между 1880 и 1919 годом христианство приняли около 20 000 немецких евреев. Благосостояние еврейской общины медленно растворяло ее самоидентичность как закрытой религиозной группы[85].

Примерно 600 000 евреев, проживавших в Германской империи, были скромным религиозным меньшинством в обществе, состоявшем главным образом из христиан, и составляли примерно 1 % всего населения. В течение столетий не допускавшиеся к традиционным источникам богатства, таким как землевладение, они оставались вне сословной системы рейха. Продолжавшаяся неофициальная социальная дискриминация не позволяла им получать высшие должности на гражданской службе и занимать посты в таких ключевых государственных институтах, как армия и университеты. В действительности их доступ к таким институтам стал еще более ограничен в 1890-х и 1900-х гг.[86]. Принявшие христианство евреи сильно страдали от повседневного антисемитизма, что заставляло многих из них изменять свои имена на звучащие более по-христиански[87]. Почти 100 000 немецких евреев в XIX веке, не выдержав дискриминации, эмигрировали в другие страны, в основном в США, однако большинство осталось, особенно когда в конце века начался экономический бум. Оставшиеся проживали большими группами в крупных городах, к 1910 г. примерно четверть немецких евреев проживали в Берлине, а к 1933 г. их была уже почти треть. В этих городах они объединялись в отдельных районах. В 1885 г. почти половина гамбургских евреев проживали в двух кварталах для среднего класса — Харфестехуде и Ротербауме, в 1900 г. почти две трети евреев во Франкфурте жили в четырех из четырнадцати городских районов, в 1925 г. 70 % берлинских евреев проживали в пяти центральных и западных районах, которые в подавляющем большинстве были заселены средним классом. Даже в городах с самыми большими еврейскими общинами — Берлине, Бреслау и Франкфурте — в 1871 г. они составляли крайне незначительное меньшинство жителей: не более 4,3, 6,4 и 7,1 % от всего городского населения соответственно[88].