Читать онлайн «Танковый погром 1941 года. В авторской редакции». Страница 27

По свидетельству Гудериана: «Прошлые успехи, особенно победа на западе, одержанная в столь неожиданно короткий срок, так затуманили мозги руководителям нашего Верховного командования, что они вычеркнули из своего лексикона слово «невозможно».

Ограниченность ресурсов Германии, крайняя переоценка боеспособности вермахта и опыта западноевропейских кампаний, недооценка мощи СССР привели к тому, что план «Барбаросса» стал планом войны без резервов, без достаточных материальных запасов, планом однократной кампании. Так, для обеспечения операции вторжения запасы горюче-смазочных материалов, продовольствия и боеприпасов создавались из расчета на 20 суток активных боевых действий. Все было подчинено идее сильного первоначального удара, который, по расчетам Берлина, должен был решить исход войны самое позднее к ноябрю 1941 года.

«Вряд ли мы ошибемся, — писал генерал Эрхард Раус, — если скажем, что вся русская кампания войдет в историю как одна гигантская импровизация. Перед вторжением в Советский Союз Верховное командование немецких вооруженных сил (ОКВ) и Верховное командование армии (ОКХ) даже не попытались заглянуть в будущее. Старшие командиры вооруженных сил и военные специалисты всех отраслей прежде всего должны были детально изучить климат и местность, а также социальные, экономические, политические и военные условия на потенциальном театре военных действий или хотя бы в тех нейтральных и союзных государствах, где существуют аналогичные условия… В результате выяснилось, что они просто не понимали, с чем им предстоит столкнуться, и, похоже, смотрели на всю кампанию слишком легкомысленно».

В последний раз Гитлер изложил свое видение ситуации в письме Муссолини от 21 июня 1941 года, в котором информировал дуче, что принял решение начать войну против СССР, так как «уже нет иного пути для устранения этой опасности. Дальнейшее выжидание приведет в этом или следующем году к гибельным последствиям». Гитлер утверждал: «…Советская Россия и Англия, в равной степени, заинтересованы в распавшейся, ослабленной длительной войной Европе. Позади этих государств стоит в позе подстрекателя и выжидающего Североамериканский Союз. После ликвидации Польши в Советской России проявляется последовательное направление, которое — умно и осторожно, но неуклонно — возвращается к старой большевистской тенденции расширения Советского государства». Поскольку битва за Англию потребует использования всех германских ВВС, Германия должна быть застрахована «от внезапного нападения с Востока или даже от угрозы такого нападения… Если обстоятельства вынудят меня бросить против Англии немецкую авиацию, возникнет опасность, что Россия со своей стороны начнет оказывать нажим на юге и севере, перед которым я буду вынужден молча отступать по той причине, что не буду располагать превосходством в воздухе… Положение в самой Англии плохое, снабжение продовольствием и сырьем постоянно ухудшается. Воля к борьбе питается, в сущности говоря, двумя факторами. Эти надежды основываются исключительно на двух факторах: России и Америке. Устранить Америку у нас нет возможностей. Но исключить Россию — это в нашей власти». Признавая, что борьба будет тяжелой, фюрер не сомневался в «крупном успехе».

Как заметил генерал Г. Блюментрит, «приняв это решение, Германия проиграла войну».

Поскольку полная победа социализма в одной стране невозможна, пока существует капиталистическое окружение, участие большевиков в войне было предрешено. Гитлер еще сидел в тюрьме, когда Сталин на Пленуме ЦК ВКП(б) 19 января 1925 года, сделав вывод о неизбежности в будущем новой войны, заявил, что «в связи с этим не может не встать перед нами вопрос о нашем вмешательстве в эти дела»: «Если война начнется, то нам не придется сидеть сложа руки, — нам придётся выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашу весов, гирю, которая могла бы перевесить». Но прежде требовалось создать мощную военно-экономическую базу, которая стала бы надежным фундаментом для войны с «капиталистическим окружением». Поэтому, выступая с отчетным докладом на XV съезде партии в декабре 1927 года, генсек вновь заявил о нарастании угрозы войны и поставил задачу: «учесть противоречия в лагере империалистов, оттянуть войну» до того момента, пока «не назреют вполне колониальные революции», либо «пока капиталисты не передерутся между собой».

Выполнение этой задачи до поры до времени требовало лавирования между великими державами, чтобы воспрепятствовать их консолидации на антисоветской основе и использовать их технические возможности для модернизации экономики. Сделав ставку на ускоренное военно-экономическое развитие СССР, советское руководство было вынуждено налаживать экономические связи со странами Запада, что требовало определенной маскировки своих намерений. В этих условиях было принято решение о снижении «революционной активности», в частности о сворачивании «боевой работы» (диверсий и подрывной деятельности) за рубежом, что было лишь дипломатической тактикой, а не отказом от идеи «мировой революции».

В 30-е годы, в связи с началом открытой борьбы ряда великих держав на пересмотр Версальско-Вашингтонской системы, международная обстановка существенно изменилась. Советское руководство в это время умело использовало официальные дипломатические каналы, нелегальные возможности Коминтерна, социальную пропаганду, идеи пацифизма, антифашизма для создания имиджа главного борца за мир. Кто громче всех кричит «Держи вора!» — общеизвестно.

Вот тезисы речи Калинина от 20 мая 1941 года: «Большевики — не пацифисты… они всегда стояли, стоят и будут стоять за справедливые, революционные, национально-освободительные войны. Пока социализм не победит во всем мире или, по крайней мере, в главнейших капиталистических странах, до тех пор неизбежны… войны. Капиталистический мир полон вопиющих мерзостей, которые могут быть уничтожены только каленым железом священной войны». Кстати и песня о «священной войне» уже написана, но время премьеры еще не настало. Чем еще обогатил сокровищницу человеческой мысли «всесоюзный староста»? Пожалуйста: «Нельзя безотчетно упиваться миром — это ведет к превращению людей в пошлых пацифистов… Если мы действительно хотим мира, то для этого мы должны из всех сил готовиться к войне».

«Миролюбивая внешняя политика СССР» являлась не более чем пропагандистской кампанией, под прикрытием которой советское руководство стремилось обеспечить наиболее благоприятные условия для военного сокрушения капитализма. Борьба за «коллективную безопасность» стала внешнеполитической тактикой Москвы, направленной на усиление веса СССР в международных делах и на недопущение консолидации великих держав без его участия. Однако события 1938 года показали, что Советский Союз не только еще далек от того, чтобы стать равноправным субъектом европейской политики, но и продолжает рассматриваться как второразрядное государство. В этих условиях только новое обострение кризиса в Европе позволяло СССР вернуться в большую политику в качестве великой державы.

Сталин считал, что он уже достаточно хорошо подготовился к тому, чтобы «вмешаться в эти дела». СССР располагал мощной экономикой, развитым ВПК и хорошо вооруженной Красной Армией. Не случайно 1 октября 1938 года на совещании пропагандистов Москвы и Ленинграда Сталин объяснил, что «бывают случаи, когда большевики сами будут нападать, если война справедливая, если обстановка подходящая, если условия благоприятствуют, сами начнут нападать. Они вовсе не против наступления, не против всякой войны. То, что мы кричим об обороне — это вуаль, вуаль. Все государства маскируются».

В ходе политического кризиса в Европе сложилось два военно-политических блока: англо-французский и итало-германский, каждый из которых оказался заинтересованным в соглашении с СССР. Со своей стороны Москва получила возможность выбирать, с кем и на каких условиях ей договариваться, и максимально использовала ситуацию, балансируя между различными военно-политическими блоками. Советское руководство в своих расчетах исходило из того, что возникновение войны в Европе, как при участии СССР в одной из противостоящих группировок, так и при сохранении им нейтралитета, открывало новые перспективы для усиления влияния Советов на континенте. Союз с одной из группировок делал бы Москву равноправным партнером со всеми вытекающими последствиями, а сохранение нейтралитета в условиях ослабления обеих воюющих сторон позволяло занять позицию арбитра, от которого зависит исход войны. Из этих расчетов и был определен советский внешнеполитический курс.

Ход англо-франко-советских переговоров показал, что Англия и Франция не готовы к равноправному партнерству с СССР. В этих условиях предложения Германии оказались более привлекательными, и 23 августа 1939 года был подписан советско-германский договор о ненападении. Таким образом Советскому Союзу удалось остаться вне европейской войны, получив при этом значительную свободу рук в Восточной Европе, более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах и при этом свалить вину за срыв переговоров на Лондон и Париж! Подписывая пакт, Сталин и Молотов сами установили дату начала Второй мировой войны. События нарастали лавинообразно.