Читать онлайн «История Советского Союза. 1917-1991». Страница 51

В результате большая часть народа вынуждена была вести двойную интеллектуальную и духовную жизнь. Одна — у всех на виду — человек повторял самую гротескную ложь и молчал о страшной истине. Вторая ограничивалась кругом самых доверенных друзей, признававших эту страшную правду, если кто-то один имел смелость ее увидеть. Многие вообще никому не, доверяли полностью, поскольку вездесущий НКВД повсюду имел своих осведомителей (стукачей, как их принято было называть).

Государственная монополия на информацию и средства массовой коммуникации, осуществляемая таким образом и подкрепленная широко распространенной практикой политических доносов, приводила к упадку интеллектуальной и духовной жизни нации. То, что как раз и позволяет людям в другом обществе составлять свое мнение по поводу политических вопросов — сравнения и публичные дискуссии относительно неудобных фактов, — стало совершенно невозможным. В этих условиях большинство людей просто не знало, ч т о им думать, и впадало в цинизм и примиренчество или пребывало в двойственности и замешательстве, которые Джордж Оруэлл удачно окрестил “двоемыслием”.

Таким образом, функция идеологии заметно изменилась с тех пор, когда был жив Ленин, провозгласивший, что “учение Маркса всесильно, потому что оно верно”, и настаивавший на своей интерпретации этого учения, поскольку хотел добиться определенного результата. Его товарищи, несмотря на периодические колебания, поддерживали его, так как хотели “изменить мир”. Но по мере увядания утопической мечты и усиления того сопротивления, которое оказывал реформаторам реальный мир, партия раскололась на две группы. Представители первой (Троцкий и левые) хотели вернуться в утопию, применяя даже большее насилие, чем раньше. Другие (Бухарин и правые) были готовы осознать реальность и приспособиться к ней. Сталин избрал третий путь. Он состоял в дальнейшем укреплении власти, захват которой был единственным осязаемым достижением большевиков, и в отказе от утопических мифов в практической деятельности. Утопические мифы по-прежнему были в ходу, но использовались не как средство переустройства общества, а для укрепления существующей структуры власти и для принуждения населения подчиниться ей.

Теперь новый идеологический стиль не был руководством к действию, но представлял собой систему стилизованных мифов и вымыслов, коим население было обязано воздавать символические почести. Подлинная вера в мифы могла оказаться гибельной: теперь требовались только внешние проявления покорности. Выдумка о том, что “жить стало лучше, жить стало веселее”, заставляла людей безропотно примиряться с низкой заработной платой, продолжительным рабочим днем и чудовищными жилищными условиями. Миф о “научной природе марксизма-ленинизма-сталинизма” должен был заставить всех принять существующий режим, так как он обладает научным пониманием истории и уверенно добивается выполнения своей основной исторической цели. Мифы об “усилении классовой борьбы”, о “врагах народа”, об “агентах империализма”, шпионах, диверсантах и прочих подобных вещах в целом оправдывали бдительность и подозрительность по отношению к соседям по дому, а равно и существование гигантского неконтролируемого аппарата службы безопасности, необходимость огромного количества оружия и всеобщую воинскую повинность.

Только один миф перестал быть таковым: речь идет об “империалистической угрозе”. В 1941 г. он стал реальностью, причем весьма нетривиально. Примечательно, что Сталин испытал нечто вроде нервного срыва, когда один из выдуманных им мифов превратился в действительность, и не сразу смог повернуться лицом к ней. На деле нападение Гитлера дало коммунистическому режиму ту легитимность, которую он во многом потерял в глазах населения.

Некоторые аспекты идеологии сталинизма напоминали религию. Он претендовал на то, что в полной мере познал человеческую природу и даже Вселенную — в форме “диалектического материализма”. Фоном ее служили ритуалы и церемонии, отчасти напоминавшие религиозные. Но поскольку эта доктрина была по преимуществу политической и экономической, сталинизм не преуспел в исполнении некоторых основных функций религии. Человеческие вера и духовные ценности считались вторичными — с точки зрения марксизма-ленинизма-сталинизма они не имели самостоятельного значения, поскольку являлись простыми производными. Эти лакуны вызывали чувство сильной неудовлетворенности, и потому в том варианте идеологии, который предназначался для публики, было допущено некоторое возрождение автономной субъективности. В литературе и искусстве прежде всего возник культ поклонения герою, семейной привязанности и романтической любви. Все это было далеко от классического марксизма, но отвечало нуждам новых “красных специалистов”, людей низкого социального происхождения и ограниченного культурного кругозора.

Человеком, в наибольшей степени связанным с новыми тенденциями в литературе, оказался Максим Горький. Он был весьма недоволен деспотическим стилем управления ранних большевиков, и большую часть двадцатых годов прожил в Италии. Начиная с 1928 г., партия пыталась вернуть его домой, понимая, что ей нужен человек, снискавший себе имя “великого пролетарского писателя”. Горький в конце концов сдался. Объяснить это можно по-разному: может быть, потому, что состарился и начал тосковать по дому, может быть, разочаровавшись в других писателях-эмигрантах, может быть, он действительно верил, что его родина строит новую жизнь. Как бы то ни было, он вернулся, и это событие вызвало большой общественный отклик. Он получил в качестве жилья городской особняк и две загородные виллы, одна из которых находилась в Крыму. Мебелью и продуктами его обеспечивал тот же отдел НКВД, который заботился о Сталине и других членах Политбюро, с такой же строгой охраной.

Писатели, входившие в РАПП, особенно не жаждали возвращения Горького. Несмотря на то, что какое-то время они сотрудничали с Горьким — например, в работе над книгой, посвященной Беломорскому каналу, — их все сильнее одолевали дурные предчувствия. РАПП и прочие участники “культурной революции” уже успели надоесть партии. 23 апреля 1932 г. появилось постановление Центрального Комитета, где говорилось, что рамки существовавших в то время пролетарских литературных и художественных организаций стали слишком тесными для правильного развития литературной работы. Было объявлено о роспуске РАППа. Созданный вместо него новый Союз писателей должен был объединить писателей, стоящих на платформе советской власти и готовых принять участие в строительстве социализма. Первый съезд Союза писателей состоялся в 1934 г. Горький сыграл роль его отца-основателя и сформулировал те задачи, которые Союз предопределил для новой литературы. Теперь главным принципом литературного творчества был провозглашен “социалистический реализм”.

Эта доктрина специально была сформулирована таким образом, чтобы можно было избежать слишком узкой ее интерпретации. Термины вроде “пролетарского реализма”, “коммунистического реализма” или “диалектико-материалистического метода творчества” были отброшены, поскольку слишком тесно ассоциировались с определенными литературными или политическими течениями. Социалистический реализм был провозглашен наивысшим достижением всей предшествующей русской и зарубежной литературы. Все великие писатели прошлого рассматривались как предтечи — в некотором смысле — социалистического реализма: они все были народными, описывали реальность и были прогрессивны, по крайней мере, для своего времени. Такими их, по крайней мере, изображали. Некоторые писатели считались наиболее близкими стандартам социалистического реализма — Стендаль, Бальзак, Диккенс, Толстой, Золя. Чернышевский и Горький были уже почти соцреалистами и воплощали в своих произведениях лучшие традиции мирового литературного наследия. Наивысшей же точки мировая литература достигла в произведениях некоторых послереволюционных русских писателей — в “Цементе” Гладкова, “Чапаеве” Фурманова, “Разгроме” Фадеева и в первой части “Тихого Дона” Шолохова. Эти вещи постоянно упоминались во всех ранних дискуссиях о социалистическом реализме. В любом из этих романов имеется явившийся из народа герой, созревающий под руководством партии, которая вводит его “стихийный” порыв в рамки свойственной для нее “сознательности”. Затем такой герой ведет своих товарищей и последователей к дальнейшим победам над врагами и естественными препятствиями на пути к прекрасному будущему, которое строит партия. Так выглядит типичный сюжет любого произведения социалистического реализма, если очистить его от многочисленных декорирующих и второстепенных линий. Нет ни одного официального определения социалистического реализма, где говорилось бы, что сюжет должен быть именно таким, однако именно он стал архетипическим для “высокой литературы” сталинского периода.