Читать онлайн «Россия накануне смутного времени». Страница 33

Поражение Романовых было очевидным. Разрядный приказ получил предписание составить новую роспись, по которой воевода Ф. А. Ноготков был повышен несколькими рангами (второй воевода сторожевого полка стал вторым воеводой полка левой руки), а место второго воеводы полка правой руки Ф. Н. Романов уступил С. В. Годунову. Новые воеводские назначения показали, что вдохновителями местнической интриги против Романовых были Годуновы.

Со смертью царевны Федосьи отпала кандидатура на трон, приемлемая как для Годуновых, так и для Романовых. Вопрос «Кто из ближайших родственников бездетного царя возьмет после него корону?» оставался открытым.

Среди прежних союзников Годунова наибольшим политическим опытом и авторитетом обладал Б. Я. Вельский. Разделавшись со Мстиславским и Шуйским, Борис не спешил с возвращением Вельского из деревенской ссылки. Судя по дворовому списку 1588–1589 гг., регент в то время еще находился «в деревне». Лишь к 1591 г. он получил наконец возможность вернуться в столицу[412].

Ссылка не умерила честолюбия Вельского. Он пережил всех прочих опекунов царя Федора, и, следовательно, к нему должны были перейти все те полномочия, которыми Грозный наделил регентский совет. Близкое родство с семьей Годунова давало Вельскому еще один шанс на самое высокое положение в правительстве. Но надежды оружничего не сбылись. Служебные назначения, полученные Вельским после возвращения в столицу, никак не соответствовали его регентским полномочиям. В 1596 г. Разрядный приказ послал окольничих, думных дворян и воевод «дозирать» засечную черту на южной окраине государства. Как значилось в Разрядных книгах, «пятую засеку дозирал оружничей Богдан Яковлевич Вельской»[413].

Бывший покровитель Годунова не скрывал своего недовольства. Со временем он стал одним из самых опасных противников Бориса.

Сокрушив открытую оппозицию в среде правящего боярства, Годунов прекратил репрессивную политику и стал добиваться примирения с аристократией. В связи с рождением наследницы в царской семье московские власти объявили о прощении всех заключенных, включая тех, «кои мятеж творили о безчадии благоверныя царицы»[414]. Общая политическая амнистия имела исключительно важное значение. Напомним, что в соборном приговоре о разводе царя с Ириной Годуновой участвовали влиятельнейшие столичные чины.

В обстановке углублявшегося раскола в высшем правящем кружке Борис Годунов старался найти опору в среде правящего боярства. В итоге правительство возобновило пожалования высших думных чинов.

После опалы вернулись в думу бояре Василий и Дмитрий Ивановичи Шуйские. Первый из них в 1591 г. возглавил расследование обстоятельств гибели царевича Дмитрия в Угличе. К 1597–1598 гг. боярство получили младшие братья князя Василия — Александр и Иван Ивановичи Шуйские[415].

Наряду с Шуйскими свои позиции в Боярской думе восстановили их младшие сородичи — князья Ростовские. Князь П. С. Лобанов стал в 1587 г. окольничим, Т. И. Буйносов получил чин думного дворянина[416]. Для князей Ростовских, полностью изгнанных из Боярской думы в годы опричного террора, возвращение в думу было крупнейшим политическим успехом.

Ярославский княжеский дом представляли в думе бояре Троекуров, Сицкий, Шестунов и окольничие И. В. Гагин и Д. И. Хворостинин. При Борисе наибольшего успеха достигла младшая поросль ярославских князей: Д. И. Хворостинин был пожалован в бояре, к 1593 г. И. А. Хворостинин стал окольничим[417].

Вслед за суздальской знатью свои позиции в думе усилила знать литовского происхождения — Куракины и Голицыны. Старейший боярин князь Г. А. Куракин вернулся из Казани в столицу в 1587 г.[418] Боярские чины получили сначала И. И. Голицын (к 1592 г.), а затем А. И. Голицын (к 1597 г.) и А. П. Куракин (к 1598 г.)[419].

После долгого перерыва вернулся на службу удельный князь И. М. Воротынский. Он стал главным воеводой Казанского края (1594 г.)[420].

Думных и служебных назначений старомосковская знать получила значительно меньше, чем княжеская. Тем не менее в Боярскую думу вернулись Морозовы и Плещеевы, выбывшие из думы еще при Грозном. Окольничими стали М. Г. Салтыков-Морозов (1590 г.) и Н. И. Очин-Плещеев (1591 г.)[421].

Добиваясь примирения со столичной знатью, правитель в то же время стремился снискать популярность среди провинциального дворянства. 30 мая 1596 г. власти издали указ о прощении всех уклонявшихся от государевой службы землевладельцев («нетчиков»). Те дети боярские, которые «в нетях» лишились поместий, получили право на «старые поместные оклады». Служилым людям возвращали прежние поместья, либо их испомещали на пустых землях в тех уездах, «отколе хто служил, где хто приищет». Власти специально подчеркивали, что эта мера проведена «для печалования слуги… и конюшего и боярина Бориса Федоровича Годунова».

Весной 1597 г. московские власти произвели раздачу денежного жалованья по городам «дворяном и детям боярским — всем без выбору»[422]. С казной в провинцию выехали доверенные люди Годунова: окольничий С. Ф. Сабуров — на Оку в полки, П. И. Буйносов и И. П. Татищев — в Новгород и Псков, окольничий И. В. Гагин — в Рязань.

Царь Федор еще был жив, а неизбежная династическая борьба уже определяла все правительственные распоряжения.

Социальные и политические сдвиги XVI в. изменили структуру господствующих феодальных сословий и формы государственного управления. Значительное влияние на эволюцию государственного строя оказали земские соборы, появление которых было связано с развитием Русского государства в направлении сословно-представительной монархии. Проблема соборов в последние годы привлекала пристальное внимание историков. Благодаря разысканиям М. Н. Тихомирова, С. О. Шмидта, В. И. Корецкого были получены данные о неизвестных ранее соборах[423]. Открытия вызвали оживленную дискуссию[424]. Ее участники отметили, что в соборной практике XVI в. исключительное место занимает избирательный собор Бориса Годунова 1598 г. Указав на участие в этом соборе дворян из «выбора», М. Н. Тихомиров назвал его самым представительным из соборов XVI в. «Соборная практика, — писал М. Н. Тихомиров, — уже в конце XVI в. знала созыв выборных из разных концов России»[425]. Вывод М. Н. Тихомирова встретил возражения в литературе. Исследование истории служилого сословия обнаружило тот факт, что в XVI в. власти периодически комплектовали для несения столичной службы так называемый выбор из городов, включавший «лучших» провинциальных дворян. Поэтому на соборах второй половины XVI в. дворянский «выбор» присутствовал не как подлинно выборный элемент, а в силу своего должностного положения[426].

Автор специального исследования о соборе 1598 г. С. П. Мордовина исследовала в источниковедческом плане основной документ собора — так называемую утвержденную грамоту об избрании на трон Бориса Годунова. Отметив наличие двух экземпляров и вариантов грамоты, С. П. Мордовина отнесла их к июлю — 1 августа 1598 г. «В 1598 г., — пишет С. П. Мордовина, — были составлены два экземпляра избирательной грамоты: черновой вариант грамоты, или один из ее экземпляров, подписан в июле, другой утвержден 1 августа». Известно, что власти распорядились изготовить два экземпляра утвержденной грамоты: один был передан на хранение в царскую казну, другой — в сокровищницу патриарха. Это обстоятельство, по мнению С. П. Мордовиной, дает ключ к истории текста. Различия двух вариантов грамоты объясняются «их происхождением от первого (патриаршего) и второго (царского) экземпляров»[427].

Прежде всего следует подвергнуть проверке даты, обозначенные в избирательной документации Бориса Годунова. Без точной датировки источника невозможно объяснить историю двух редакций утвержденной грамоты.

Ранняя редакция избирательной грамоты Бориса Годунова представлена так называемым списком И. А. Навроцкого, опубликованным в конце XVIII в.[428] При составлении копии документа переписчику не удалось прочесть ряд мест, но их немного. В целом копия выполнена с большой тщательностью и — что особенно важно — на основании оригинала. Разбирая подписи, копиист пометил: «Подлинная грамота подписана на обороте тако», а затем прокомментировал подпись патриарха: «Писано уставом крупно» — и далее: «…а больше сих духовных персон на сей грамоте ничьих подписок нет…»[429] Терминология комментария не оставляет сомнения в том, что копия была снята квалифицированным переписчиком XVIII в.

Грамота, представленная списком Навроцкого, — сложный по своему составу документ. Основной ее текст завершает концовка, традиционная с точки зрения формуляра соборного приговора: «А у сей утвержденной грамоты были…» Ниже следует обширная приписка. В некоторых существенных моментах приписка повторяет содержание основного текста. Главный текст и приписка завершаются буквально совпадающими формулами верного служения Борису и проклятиями в адрес «ослушников». Значительную часть основного текста занимают обширные списки участников собора. В приписке этот перечень имен тщательно прокомментирован. Объясняя отсутствие в перечне некоторых духовных лиц, составители приписки заметили, что казанский митрополит «быша в то время (!) в своей митрополии», а имя рязанского архиепископа «не написано ж, понеже в то время» на том престоле «не бысть архиепископа»[430]. Употребление прошедшего времени в комментарии, несомненно, говорит о том, что он появился много позже, чем основной текст грамоты.