Читать онлайн «Катынь. Ложь, ставшая историей.». Страница 65

— заступился за товарища, сказав: «Пане, не вольно бить»;

— громко приветствовал товарищей в бараке;

— на работе сказал, что пора идти обедать;

— взял для подушки солому во дворе;

— не так глубоко, так хотел караульный, сажал свеклу;

— пятеро пленных не смогли тащить телегу, в которую их запрягли;

— вечером пошел в уборную.

И это не говоря о многочисленных избиениях во время работы.

Резюме из того же доклада:

«О каком бы то ни было праве здесь не может быть и речи. Если из гуманных соображений человек имеет даже к животным известное отношение, то здесь пленный поставлен, безусловно, ниже животного. Над ним издевается всякий попавший навстречу пленному простой солдат, и пленный ежится, уже увидев его, и, проходя мимо его, т. к. он не уверен, что его не ударит проходящий с палкой в руках поляк (у всех солдат, несущих службу около пленных, имеются палки)…»

Если соблюдать конвенции, зачем вооружать палками лагерную охрану?

Во всем сборнике только три раза говорится, что офицеров из лагерной администрации привлекли к суду — и то одного не за издевательства над пленными, а за воровство, а двух других вообще непонятно за что. И уж можно быть точно уверенными: если бы у поляков имелись документы о привлечении к суду за халатность, повлекшую массовую гибель пленных, или за жестокое с ними обращение, они бы их выложили.

Наконец, уже в 1921 году, польские власти, явно под нажимом советских, начали следствие против очередного коменданта лагеря в Стшалково поручика Малиновского. Узнав об этом, люди из лагеря, находившиеся в рабочей команде в Варшавской цитадели, несмотря на свое уязвимое положение, передали письмо с изложением показаний, которые они готовы были подтвердить под присягой и на суде. Там рассказывается о некоторых подвигах славного поручика на ниве садизма.

«Пленные в лагере были лишены всякой одежды, ходили в костюме Адама, счастливцами были некоторые, которые имели на пояснице кусок матраца; по распоряжению Малиновского каждый барак беспрерывно проветривался, на дворе голых держали по несколько часов для проверки или по какому-либо другому случаю. И это при сильном ветре и морозе до 10 градусов и более. В бараках дырявых и гнилых люди набиты были как сельди в бочке. Подстилки никакой, ни соломы, ни стружек. В баню гоняли пленных большими партиями, заставляя мерзнуть голодных, забитых больных на дворе при всякой погоде, до и после бани. Такое обращение и антисанитарные условия были причиной смерти пленных красноармейцев. Никакие меры пор. Малиновским не принимались, наоборот, ему как садисту, испорченному нравственно, приятны были наши мучения голода, холода и болезни.

Кроме этого, пор. Малиновский ходил по лагерю в сопровождении нескольких капралов, имевших в руках жгуты-плетки из проволоки, и кто ему нравился, приказывал ложиться в канаву, и капралы били сколько было приказано, если битый стонал или просил пощады, пор. Малиновский вынимал револьвер и пристреливал… Если часовые (постерунки) застреливали пленных, пор. Малиновский давал в награду 3 папироски и 25 польских марок Неоднократно можно было наблюдать такие явления: группа во главе с пор. Малиновским влезала на пулеметные вышки и оттуда стреляла по беззащитным людям, загнанным, как стадо, за загородку… Никакие репрессии по отношению к пленным со стороны конвойной команды не устранялись, а поощрялись, некоторые часовые за удальство считали пускать пули в бараки, и днем и ночью прицеливались в том направлении, где спят пленные…»

В сборнике ни слова не говорится о том, чем закончился суд над поручиком. Скорее всего, ничем или почти ничем. Но, может быть, стоит посмотреть в списках расстрелянных в 1940 году эту фамилию. Если мы найдем там какого-нибудь капитана или полковника Малиновского, станет яснее, за что в СССР после сентября 1939 года расстреляли некоторое количество польских пленных (хотя не 4 тысячи и не в Катыни).

Польские власти поступили умнее, чем немецкие — они не оставили инструкций по массовому умерщвлению, хотя их лагеря ничуть не лучше немецких. У одних — орднунг, у других — бардак, а результаты одинаковые. Впрочем, если бы советские пленные находились в Польше не год, а четыре, как в Германии, вряд ли после войны имело бы смысл говорить об обмене пленными — разве что о возвращении поляков.

Но у Стшалково и Бухенвальда куда больше общего, чем можно подумать на первый взгляд. И там и там пленных делили на группы с разным обращением и разными условиями существования. Причем деление это проводилось по национальному признаку.

…Еще в начале 1920 года, перед нападением на Россию, польское правительство отпустило по домам пленных армии ЗУНР. Однако после апреля 1920 года в лагерной статистике снова появляются украинцы. Откуда они взялись — ведь армия УНР сражалась на стороне Польши, а Украину защищала единая Красная Армия, а не объединенные войска РСФСР и УССР?

А тут дело в хитростях сортировки. Пленные разбивались на несколько категорий — что, в общем-то, оправдано. Но эти категории отличались по условиям содержания. А когда у одних эти условия плохо совместимы с выживанием, а у других вполне совместимы, то вопрос, по каким критериям проводится разделение, становится очень существенным.

Всех политически активных коммунистов отделяли, изолировали и содержали в наихудших условиях — это понятно. Правда, практика показывает, что там, где пленные сохраняют сплоченность и организованность, смертность всегда меньше — а уж чего-чего, а этих качеств у коммунистов было с избытком. А вот деление политически неактивной массы проводилось по национальному признаку. Отдельно выделяли поляков, мобилизованных на советской территории. Им создавали привилегированные условия и «разъясняли национальные интересы». Отдельно помещали выходцев с Правобережной Украины — с территории, на которой Пилсудский все еще собирался устроить свою марионеточную УНР. Им тоже «разъясняли национальные интересы» и агитировали за вступление в армию этого государства. Большевиками называли русских — один из наших уполномоченных по делам военнопленных так и пишет в своем отчете: поляки никогда не употребляют слова «русский», только «большевик». Их тоже делили на несколько частей. Выходцев из Псковской, Витебской, Смоленской, Новгородской и Минской губерний, а также казаков предоставляли в распоряжение эмиссаров Булак-Балаховича, которые «разъясняли» и тоже агитировали. Кстати, самым мощным стимулом являлась не пропаганда, а то, что согласившимся создавали хорошие условия. Было еще несколько малочисленных категорий: выходцы из Восточной Европы, из Прибалтики и скандинавских стран. Евреев тоже отделяли от остальных и, кроме того, делили на российских и польских.

Обращение с разными категориями пленных было разным. Хуже всех относились к коммунистам и евреям.

Из телеграммы председателя делегации на мирных переговорах с Польшей А. А. Иоффе в НКИД. 14 декабря 1920 г.

«В польских лагерях все военнопленные разбиты на 4 группы… Эти подразделения вызваны официальным польским распоряжением и всюду одинаковы, устанавливая следующие 4 категории. «Категория русских». Это группа, поддающаяся белогвардейской агитации. Они живут в сносных условиях, в их распоряжении находятся школы, библиотеки, у них имеются кровати. Это переходная ступень на дороге в белогвардейские формации (не этих ли показывали британскому послу? — Авт.). Вторая группа: «поляки», т. е. бывшие наши красноармейцы польской национальности. Они также в более хороших условиях. Часто они переливаются в польские национальные части. Третья категория: " большевики самая многочисленная — это красноармейцы, взятые в плен в Красной Армии и не подходящие ни под одну из других категорий. («Украинцев» уже нет — по-видимому, с окончанием войны исчезла надобность в армии Петлюры. — Авт.) Четвертая категория — это красноармейцы, о которых есть доказательство, что они коммунисты. Их положение самое тяжелое. В то время как первые три категории имеют возможность двигаться в пределах лагеря, коммунисты заключены в отдельные бараки, окруженные отдельными проволочными заграждениями каждый, причем жители одного барака не имеют права сноситься с другим. Они содержатся в тюремном режиме, и только с трудом удалось добиться разрешения для них коротких прогулок два раза в день… В таком же режиме, как коммунистов, держат всех пленных красноармейцев евреев, содержа их в отдельных бараках. Их режим ухудшается вследствие культивируемого в Польше антисемитизма».

Из письма представителя Российского общества Красного Креста Ст. Семполовской в Польское общество Красного Креста. 6 декабря 1920 г.