Читать онлайн «Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры». Страница 33

Провал политики «большого скачка» и особенно опыт 1931 г. ясно показывали, что срочное изменение курса является насущной задачей, единственным способом если не предотвратить, то смягчить кризис. Проблема заключалась, однако, в том, что система высшей власти, созданная на волне скачка, не обеспечивала адекватную реакцию на кризисные явления. Нацеленная на осуществление форсированной индустриализации и коллективизации любой ценой, эта система отторгала любые корректировки курса вплоть до того последнего момента, когда последствия кризиса становились необратимыми. В решающей мере эти свойства системы высшего руководства определялись личными качествами и установками создателя системы Сталина, получившего после разгрома оппозиций почти неограниченные полномочия. Политическая гибкость Сталина имела характер «кризисного прагматизма», была ограниченной и непоследовательной.

* * *

С точки зрения соотношения влияния между Сталиным и Политбюро как коллективным органом руководства система высшей власти, сложившаяся в начале 1930-х годов, может быть охарактеризована как система смешанного типа. В ней соединялись несколько разнонаправленных тенденций. Политбюро все еще действовало достаточно активно, с соблюдением формальных процедур. Вместе с тем расширялась практика принятия опросных решений и проведения узких совещаний у Сталина. Члены Политбюро сохраняли определенное политико-административное влияние, свидетельством чего была целая серия демонстративных заявлений об отставках и конфликтов между Сталиным и его соратниками. Однако Сталин, как правило, добивался проведения своих решений, удерживая инициативу по всем принципиальным вопросам. Глубокий социально-экономический кризис и нараставший голод в определенной мере ослабляли позиции Сталина. В то же время угроза, нависшая над режимом, способствовала дальнейшей консолидации членов Политбюро вокруг Сталина.

Архивные документы не подтверждают версии о наличии в Политбюро каких-либо группировок, сложившихся на основе разных подходов к текущей политике и боровшихся за влияние на Сталина. Зафиксированные в документах многочисленные конфликты в высших эшелонах власти возникали на почве межведомственных противоречий. В связи с этим между членами Политбюро действительно возникали определенные неформальные союзы, которые, однако, не вписываются в схему фракций «умеренных» и «радикалов». Непосредственными причинами конфликтов были распределение финансовых и иных ресурсов, критика в адрес ведомств со стороны контролирующих организаций или печати, кадровые перемещения и т. д. Члены Политбюро, возглавлявшие определенные ведомства, считали своим неотъемлемым правом самостоятельно распоряжаться в своей «вотчине».

С точки зрения воздействия на соотношение сил в Политбюро ведомственные конфликты играли двоякую роль. С одной стороны, они были оружием, при помощи которого члены Политбюро отстаивали неприкосновенность сферы своего влияния и остатков «коллективного руководства». С другой стороны, такие конфликты усиливали разобщенность Политбюро и позволяли Сталину играть роль арбитра. Используя реальные проблемы, вызываемые ведомственным эгоизмом, Сталин (главный виновник политики скачков и вызываемой ею агрессивности ведомств) в ряде случаев активно разыгрывал «антибюрократическую» карту. Резкая критика ведомств и их руководителей за «антигосударственные» действия была для Сталина удобным методом контроля как за членами Политбюро, так и за процессом принятия решений в целом. Все как «реформаторские», так и репрессивные начинания, судя по документам, исходили либо от самого Сталина, либо были результатом согласованной позиции Политбюро.(

Страшный голод, пик которого пришелся на рубеж 1932–1933 гг., деградация сельского хозяйства, провал планов форсированной индустриализации, нарастание социальной напряженности ставили под вопрос жизнеспособность режима и политическую состоятельность самого Сталина. Ответом Сталина и его соратников на нарастание кризиса было усиление террора вплоть до того критического уровня, когда последствия государственного насилия стали угрожать самим основам системы. Реквизиции продовольствия в голодающей деревне вызвали многомиллионные жертвы, но все равно не дали государству того количества хлеба, на которое оно рассчитывало. Победа, одержанная в войне с крестьянством, оставляла неразрешенной ключевую проблему: обеспечение минимальной эффективности колхозного производства и предотвращение постоянных повторений голода. Массовые репрессии вызвали дезорганизацию и хаос в карательной системе. Кризис выявил пределы форсированной индустриализации и продразверстки в деревне, заставлял задуматься о смене курса даже самых ярых его приверженцев по главе со Сталиным.

Несмотря на критичность ситуации, Сталин не сталкивался с серьезными вызовами в руководящей верхушке партии-государства. Сталинские соратники, в полной мере разделявшие ответственность за голод и разруху, предпочитали тактику сплочения вокруг вождя. Отдельные колебания и минимальные разногласия в Политбюро не имели принципиального значения. Дополнительным фактором этой консолидации служили показательные кампании против инакомыслящих в партии. В годы кризиса окончательно утвердился тот механизм принятия государственных решений, который начал складываться в контексте политики «большого скачка».

В силу прежде всего политических причин проблемы голода 1932–1933 гг. в последние годы стали предметом разногласий между историками. Исходной точкой споров являются несколько очевидных и общепризнанных фактов. Во-первых, в результате хлебозаготовок 1932 г. основные сельскохозяйственные районы страны поразил жесточайший голод, который продолжался до нового урожая. Во-вторых, причиной этого голода были не природные катаклизмы, а целенаправленные действия сталинского руководства, жесткой рукой, невзирая на миллионные жертвы, изымавшего из деревни последние ресурсы. В-третьих, голодающему крестьянству практически не оказывалась государственная помощь, являвшаяся обычным способом смягчения голода в истории досоветского и начального советского периода. В-четвертых, основная часть голодающих районов (прежде всего Украина и Северный Кавказ) были окружены полицейскими кордонами, не допускавшими выезд крестьян в более благополучные области, что вело к еще большему увеличению смертности. Все это позволяет историкам утверждать, что голод имел рукотворный, искусственный характер. И в этом пункте мы вновь упираемся в проблему мотивов и логики действий высшего руководства страны, прежде всего Сталина.

Первое серьезное исследование проблемы голода 1930-х годов было проведено Р. Конквестом, книга которого «Жатва скорби»[295], как и другие работы этого выдающегося историка, вызвала огромный интерес и споры. Блестяще написанное исследование основывалось на доступных в то время материалах — в основном свидетельствах советских граждан, переживших голод, и иностранных наблюдателей, волею случая оказавшихся в СССР. Концепция Конквеста исходила из того, что голод 1932–1933 гг. был прежде всего голодом-геноцидом, намеренным уничтожением украинского крестьянства на Украине и Северном Кавказе. Таким кровавым способом, считал Конквест, Сталин укреплял свою диктатуру, в частности, подавлял особо опасное для режима противостояние Украины политике большевиков и ее стремление к самостоятельности. Было бы неправильно списывать такие трактовки только на счет политической ангажированности. Картина, открывавшаяся перед глазами западных историков в результате изучения источников, действительно была ужасной. Сотни, тысячи свидетелей утверждали, что голод был вызван тем, что государственные уполномоченные забирали весь хлеб до последнего зерна, а специальные команды не выпускали крестьян из обреченных на голод деревень. С этими свидетельствами невозможно было не считаться.

После распада СССР теория антиукраинского голода-геноцида получила широкое распространение и стала частью государственной идеологии независимой Украины. Пользуясь широкой поддержкой со стороны государства, украинские историки сумели создать ряд важных трудов по истории голода, а главное — ввести в оборот значительный комплекс документальных материалов[296]. Российские историки, в своем большинстве отвергающие теорию антиукраинского голода-геноцида, доказывают, что эта трагедия имела общесоюзный характер и затронула почти все народы СССР. Однако достижения российских историков в изучении этой проблемы и выявлении новых документальных источников пока выглядят достаточно скромно. Усилий историков-аграрников, объединявшихся вокруг патриархов этого направления В. П. Данилова, И. Е. Зеленина, Н. А. Ивницкого, оказалось недостаточно. Работы представителей этого кружка, таких, как пензенский профессор В. В. Кондрашин, автор самой полной и значительной работы по истории голода в российских регионах, чрезвычайно важны, но немногочисленны[297]. Дефицит комплексных исследований голода, а также его политической составляющей не позволяют восполнить также всевозможные бюрократические запреты на доступ к российским архивам.