Читать онлайн «Феодальное общество». Страница 44

4. Домашние воины

Сами условия средневековой жизни создавали группы зависимых. Например, у короля или любого другого могущественного господина непременно был отряд личных воинов, поскольку для правящего класса самой настоятельной потребностью было не управление государством или имением в мирное время, а обеспечение военных нужд. Общая или частная, молодечество или защита имущества и жизни, война на протяжении веков была смыслом жизни сеньора, обоснованием права на власть.

Франкские короли, сделавшись хозяевами Галлии, унаследовали две системы формирования армии, и обе они опирались на народные массы: в Германии каждый свободный человек был воином; Рим — в той мере, в какой он пользовался для ведения войны услугами коренного населения, — набирал воинов из землепашцев. Обе франкские династии, следовавшие одна за другой, практиковали принцип всеобщего рекрутского набора, который действовал на протяжении всего средневековья, а потом пережил его. Королевские указы тщились упорядочить этот принцип, приведя в соответствие количество требуемых рекрутов — у богатых с доходом, а у бедных с числом работников. Меры, продиктованные всякий раз конкретной ситуацией, никогда не меняли основополагающий принцип. Сеньоры, затевая стычки с соседями, всегда задействовали и своих крестьян.

Сложный механизм вербовки трудно давался властителям варварских королевств, с каждым годом все менее способных исполнять необходимые бюрократические функции. Римское завоевание уничтожило те устои как мирной, так и военной жизни, которые существовали у германских племен. Кормившиеся землей германцы, бывшие в период миграции больше воинами, нежели землепашцами, с установлением стабильности становились все больше землепашцами, чем воинами. Безусловно, и римские колоны, которых военные лагеря отрывали от их полей, были в том же самом положении. Другое дело, что в хорошо организованной римской армии, куда попадали колоны, они проходили серьезное обучение. Во франкском государстве в противоположность Риму, кроме гвардии короля или крупного феодала, никакой постоянной армии не было, не было и обучения для тех, кого отрывали от земледелия. Отсутствие усердия, неопытность воинов и плохое вооружение — в царствование Карла Великого был издан указ, запрещавший являться в армию вооруженным одной только палкой, — эти недостатки, безусловно, отличали с самого начала меровингское войско, но они становились все более явными по мере того, как ведущая роль на поле боя переходила от пехоты к кавалерии, а война из оборонительной становилась завоевательной. Но для того, чтобы располагать боевой лошадью и полной экипировкой, нужно было обладать некоторым достатком или получить деньги от имеющего их. У прирейнских франков лошадь стоила в шесть раз дороже быка, столько же стоила кольчуга, сделанная из кожи с нашитыми металлическими пластинками, и чуть меньше половины этой цены — шлем. В 761 году мелкому землевладельцу из Аллемании пришлось отдать отцовские поля и своего раба за лошадь и меч{131}. Но для того, чтобы научиться пользоваться своим конем в бою и орудовать мечом в тяжелых доспехах, требовалось немалое время. «Воинскому делу учатся сызмальства или никогда» гласило изречение, ставшее поговоркой во времена первых Каролингов.

Но почему вдруг так изменилась роль пехоты? Вследствие чего возникли столь значительные социальные перемены? Есть мнение, что это следствие нападений арабов: возникла необходимость сражаться и преследовать сарацинскую кавалерию, и Карл Мартелл посадил своих франков на коней. Преувеличение налицо. Допустим даже, что в мусульманских войсках кавалерия играла ведущую роль, — а это спорно, — но и у франков всегда были кавалерийские отряды, и они стали увеличивать их, не дожидаясь битвы при Пуатье. В 755 году ежегодное собрание сеньоров и военоначальников было перенесено Пипином с марта на май, время появления травы, и этот знаменательный факт свидетельствует о завершении того процесса, что длился уже не один век. Его причины, общие для большинства языческих стран и даже для восточной Империи, нам до конца не ясны, отчасти потому, что мы не можем до конца взвесить технические факторы, отчасти потому, что военная наука уделяла пристальное внимание тому, что происходило на поле боя, а не тому, что было до него или после.

Средиземноморские классические государства не знали ни стремян, ни подков, и в документах Запада они появляются только в IX веке. Но похоже, что документы в этом случае отставали от жизни. Изобретенные предположительно сарматами, стремена были подарком Европе от евразийских степняков-кочевников; в эпоху вторжений и набегов контакты между оседлым Западом и конниками степей стали гораздо более тесными — то это были прямые контакты, как в случае миграции аланов, изначально живших на северном Кавказе, частично увлеченных переселением германских народов и нашедших себе пристанище в центре Галлии и Испании; то опосредованные, через все те же германские народы, которые, подобно готам, прожили какое-то время на берегах Черного моря. Подковы также, похоже, пришли с Востока. Ковка облегчала в первую очередь длинные переходы навьюченных лошадей по плохим дорогам. Стремена не только помогали всаднику меньше уставать, но и делали более удобной посадку, способствуя более быстрому передвижению.

Что касается военных действий, то кавалерийская атака стала одним из самых распространенных приемов. Но не единственным. Если специфика местности того требовала, всадники слезали с лошади и, идя на приступ, временно становились пехотинцами: военная история феодальных времен изобилует примерами подобной тактики. За неимением хороших дорог и хорошо обученных войск, способных выполнять заранее продуманные маневры, что составляло силу римских легионов, главным преимуществом средневековых воинов была лошадь, на ней осиливали долгие переходы, которых требовали войны князей; на ней осуществляли скоропалительные набеги, столь любимые большинством сеньоров; на лошади можно было, не слишком утомившись, проскакать по пахоте и оврагам до поля боя и там ошеломить врага внезапным ударом; а если вдруг удача отвернулась, спастись от резни, ударившись в бегство. Когда в 1075 году Генрих IV, германский император, разбил саксонцев, аристократы только благодаря своим лошадям понесли куда менее тяжелые потери, нежели пешие крестьяне, не имеющие возможности с такой быстротой убежать от мясорубки.

Словом, во франкской Галлии все настоятельней вызревала необходимость в профессиональных воинах, традиционно обученных и сидевших на коне. Хотя почти до конца IX века служба в конном войске оставалась повинностью каждого свободного и достаточно богатого человека, ядро этого войска, его наиболее эффективную часть составляли гвардии королей и принцев, уже давным-давно сложившиеся.

В древних германских сообществах рамок племени и рода хватало для течения мирной жизни, но для честолюбцев и авантюристов они были тесны. Родовитая молодежь собирала вокруг себя «друзей» (на старогерманском gising, что дословно означает «спутник»; Тацит очень точно переводит его comes). Они водили их в бой, на грабежи, а для сна и отдыха предоставляли просторные деревянные постройки, удобные для долгих пиров. Такой отряд был главной силой предводителя в войнах и кровной мести, он утверждал его авторитет на собрании свободных; щедроты, которыми предводитель оделял свой отряд — пища, рабы, золотые кольца, — служили его престижу. Так Тацит описывает германские «дружины» в I веке, такими же они предстают несколько веков спустя в «Беовульфе» и, с небольшими неизбежными изменениями, в скандинавских сагах.

Укрепившись на развалинах Римской империи, короли-язычники не отказались от своих привычек, тем более, что в романском мире, куда они попали, личные гвардии процветали давным-давно. Несколько последних веков в Риме не было ни одного представителя высокой аристократии без личного отряда. Их называли «букцелларии», от слова «букцелла», хлеб более высокого качества, которым этих людей кормили; скорее слуги, чем «друзья», но достаточно многочисленные и верные для того, чтобы в случае, если их хозяин станет крупным военоначальником Империи, его личная гвардия заняла в регулярной армии первые места.

В эпоху Меровингов, полную смут и опасностей, подобные вооруженные свиты были в обычае. У короля была своя гвардия, называемая «truste», и была она по большей части конной. Конными были и его приближенные, не важно, какого происхождения — германского или римского. Из соображений безопасности вооруженные свиты существовали даже у церковников. Григорий Турский назвал воинов этих свит «гладиаторами», так как состав подобных отрядов был весьма разнороден и включал в себя немало авантюристов и даже разбойников. Сеньоры помещали в них самых крепких из своих рабов. Но в большинстве своем они состояли из свободных людей, пусть и не принадлежавших по рождению к высокой аристократии. Разумеется, и почет, и вознаграждения, которыми пользовались эти воины, были разными. Но знаменательно, что в VII веке одна и та же формула служила для передачи в дар «землицы» и рабу, и gasindus'y.