Читать онлайн «PASSIONARIUM. Теория пассионарности и этногенеза (сборник)». Страница 35

Как известно, при своем появлении в Восточной Европе славяне делились на племена, которые уже в начале XII в. сохранились только в памяти авторов «Начальной летописи». Это естественно. Этническая интеграция шла интенсивно вокруг больших городов, где в новых условиях прежние племенные различия теряли значение. А. Н. Насонов описывает Русь XI–XII вв. как систему «полугосударств» [154], стоящих на порядок ниже, нежели «Русская земля»: 1) Новгородская республика с пригородами; 2) Полоцкое княжество; 3) Смоленское княжество; 4) Ростово-Суздальская земля; 5) Рязанское княжество; 6) Турово-Пинская земля; 7) Русская земля, включавшая три княжества: Киевское, Черниговское и Переяславское; 8) Волынь; 9) Червонная Русь, или Галицкое княжество. К этому списку надо добавить завоеванную Владимиром Мономахом половецкую степь между Доном и Карпатами. При этом Великий Булгар, задонские кочевья половцев, аланские земли на Северном Кавказе и Волжская Хазария с городом Саксином лежали по ту сторону русской границы XII–XIII вв.

Булгары и хазары в это время относились к левантийскому, или мусульманскому, суперэтносу. По способу адаптации к ландшафту они не отличались от своих соседей. Однако торговые и культурные системные связи города Булгара с Ираном были действеннее, нежели влияние географической среды. Они-то и сделали Волжскую Болгарию форпостом «мусульманского» суперэтноса и противником владимирских князей. Следуя принятому принципу, можно отнести аланов и крымских готов к византийскому суперэтносу, а литовцев, латышей и ятвягов – к балтийскому. Поляки и венгры еще в Х в. вошли в западноевропейский суперэтнос, а победа немецких крестоносцев над полабскими славянами превратила католическую Западную Европу в монолитную культурно, хотя и мозаичную этнически целостность, которая в XII в. неустанно, пусть и не всегда удачно, расширяла свой ареал, что в XIII в. привело к кризису – поражению в Крестовых походах.

Спускаясь еще на порядок ниже, т. е. взяв один из русских субэтносов, допустим Киев, мы обнаружим там три активные консорции: западническую (сторонники князя Святополка II, в том числе Киево-Печерская лавра), грекофильскую (сторонники Владимира Мономаха и митрополии, помещавшейся в Св. Софии) и национальную, сильно пострадавшую за симпатии к Всеславу после его изгнания из Киева [87].

Легко заметить, что консорции не совпадают с классовыми, сословными, религиозными и племенными делениями, являясь феноменами самостоятельной системы отсчета. Эта система может считаться весьма полезной, потому что благодаря именно ей удалось, например, уловить мотивы сторонников перечисленных выше политических направлений. При анализе классовых противоречий этого сделать нельзя, ведь все участники событий принадлежали к одному классу, а силу черпали у своих единомышленников в гуще народа. Но борьба тем не менее была активной и жестокой. Из-за чего? И ради чего?

С III в. до н. э. до конца III в. н. э. земледельческий Китай и Великая степь, населенная скотоводами – хуннами, существовали рядом. Каждый этнос жил в своем ландшафте, но в совокупности с соседями входил в суперэтнические конструкции кочевой культуры и дальневосточной цивилизации. И та и другая были полиэтничны. В кочевой мир входили, кроме хуннов, сяньбийцы (древние монголы), цяны (кочевые тибетцы), малые юечжи, усуни, кыпчаки и другие племена. В Китае, кроме китайцев, жили аборигены: жуны, ди, мань и юе, принадлежавшие по языку к тибето-бирманской, тайской и малайской группам.

Продолжительность существования этих суперэтносов, связанных общей культурой, давала повод современникам рассматривать историческую действительность как «состояние», но на самом деле это были медленно текущие процессы. Создание единого китайского государства и обострение классовых противоречий, ставших антагонистическими в III в. до н. э., унесло свыше 60 % жителей, а распадение этой империи в III в. н. э. – свыше 80 %. В конце III в. обезлюдевшая и обнищавшая страна была объединена династией Цзинь. В III в. население Китая исчислялось в 7,5 млн человек вместо былых 50 млн. Потом, к IV в., оно возросло до 16 млн.

И все-таки при самых жестоких социальных потрясениях для гибели китайского этноса не было достаточных внутренних оснований. Свободных земель было много, и, следовательно, численность населения могла увеличиться. Государственная система функционировала, гонения на культуру прекратились. Древнекитайский этнос мог бы продолжать существование, если бы не слишком тесный контакт с кочевниками и странная потеря сопротивляемости, что было неожиданностью для самого правительства династии Цзинь.

В степи господствовал родовой строй, и разложение его шло столь медленно, что не причиняло большого ущерба кочевникам. Зато их угнетало усыхание степи, начавшееся в I в. и к III в. достигшее максимума. Сокращение пастбищных угодий заставило хуннов и сяньбийцев жаться к рекам Хуанхэ и Ляохэ и входить в контакт с китайцами. Поскольку земли лежали в запустении, правительство Цзинь допустило поселение на границе 400 тыс. кочевников и около 500 тыс. тибетцев разных племен. Китайские политики III в. считали, что этническая принадлежность – социальное состояние и численно ничтожное вкрапление нетрудно ассимилировать: князей обучить культуре, а родовичей превратить в податное сословие. Расчет был дерзкий и плохой. Родовичи терпели произвол чиновников и эксплуатацию землевладельцев, но не превращались в китайцев; князья выучили иероглифику и классическую поэзию, но при удобном случае, наступившем в 304 г., вернулись к соплеменникам и возглавили восстание, ставившее целью «оружием возвратить утраченные права». Ложная теория, примененная к действительности, вызвала катастрофу.

К 316 г. 40 тыс. хуннов захватили весь Северный Китай, в том числе две столицы, двух императоров и все накопленные богатства. Китайцы были загнаны на берега Янцзы, в то время окраину Китая, и были вынуждены в тропических джунглях смешиваться с племенами мань, что весьма преобразило их облик и психический склад. Там начался особый процесс этногенеза, приведший впоследствии к созданию южнокитайского этноса. А оставшиеся на родине китайцы смешались с хуннами… и тем погубили их. Уже дети победителей-хуннов и китаянок забыли о нравах степного кочевья. Воспитанные в дворцовых павильонах, они сохранили энергию и мужество, но утеряли ощущение «своего», чувство локтя и императив верности. Распри подорвали их силы, а ведь до этого их отцы умели жить в согласии. Внуки превратились в избалованных куртизанов, забавлявшихся людоедством и предательством близких. Не было и речи о наступательных войнах, даже при обороне хунны стали терпеть поражения. Наконец, в 350 г. приемный сын императора, китаец, убил своих братьев, наследников престола, и, взяв власть в свои руки, приказал перебить всех хуннов в государстве. Это было исполнено с таким рвением, что погибло много бородатых и горбоносых китайцев, похожих на хуннов.

Геноцид не спас узурпатора. Сяньбийцы-муюны разбили его китайское войско и казнили его самого. Китайцам не помогло численное превосходство, они также вместе с культурой потеряли традиции доблести. Муюнов постигла судьба хуннов. Они окитаились и были побеждены степными табгачами. Те сначала консолидировали вокруг себя кочевников (смешение на уровне этнической метисации), но потом на свою беду завоевали Хэнань, где жило монолитное китайское население. К концу V в. они смешались с китайцами так, что их хан, приняв титул императора, запретил родной язык, табгачскую одежду и прическу, а также имена. Масса подданных, лишенная свойственного ей стереотипа поведения, стала жертвой авантюристов-кондотьеров, низвергших династию и обескровивших несчастную страну [подробнее см.: 88], которую вдобавок опустошил голод, унесший около) 80 % людей [232, р. 1428]. Так повлияло на народы смешение двух суперэтносов, но оставшиеся в живых в VI в. внезапно объединились в новый этнос, называвшийся тогда табгач (сяньбийское название), употреблявший китайский язык (отличавшийся от древнего) и принявший иноземную идеологию – буддизм. Это была великая эпоха Тан, положившая начало средневековому китайскому этносу, потерявшему самостоятельность только в XVII в., когда Китай завоевали маньчжуры. Но это новый цикл этногенеза, относящийся к Древнему Китаю, как Византия – к Древнему Риму [223, р. 96].

Из приведенного примера очевидна связь этноса с ландшафтом. Хунны, заняв долину Хуанхэ, пасли скот, китайцы засевали пашни и строили каналы, а хунно-китайские метисы, не имея навыков ни к скотоводству, ни к земледелию, хищнически обирали соседей и подданных, что привело к образованию залежных земель и восстановлению естественного биоценоза, хотя и обедненного за счет вырубки лесов и истребления копытных во время царских охот. Но уже в VII в. китайцы вернули себе утраченные земли и снова деформировали ландшафт путем интенсивного хищнического земледелия. Но об этом потом.