Читать онлайн «Оккультные корни Октябрьской революции». Страница 64

Одним из первых процессов стало дело адмирала Щасного. Который не выполнил приказ Троцкого сдать немцам корабли Балтфлота, находившиеся в Гельсингфорсе, а в неимоверно тяжелых условиях совершил почти невероятное — прорвался с эскадрой в Кронштадт. Спас флот для Советской Республики! Но Троцкий отдал его под суд. Сам явился выступить с показаниями. И Крыленко вынес приговор — расстрелять в течение 48 часов. Присутствующие были поражены (Дыбенко, как мы помним, вообще простили за куда более тяжкий грех, а тут — героя расстрелять!), адвокат Жданов заявил протест. Дескать, смертная казнь отменена. А Крыленко отрезал — да, мол, казнь отменена, но мы-то не казним, а расстреливаем. И набросился на адвоката, что не позволит буржуазным крючкотворам отвлекать Трибунал пустыми формальностями. Щасный был расстрелян. Его адвокат арестован…

Все это вызвало большую шумиху в прессе, в оппозиционных партиях, во ВЦИК. Поскольку смертная казнь и впрямь была отменена еще Временным правительством, а Советская власть подтвердила отмену одним из первых своих декретов. Правда, фактически она существовала. Гражданская война велась очень жестоко. На первом этапе пленных вообще не брала ни одна из сторон. Победители-красные устраивали расправы в занятых городах. Безжалостно подавлялись и вспышки восстаний. Но это происходило как бы “неофициально”, по “законам военного времени”. Убивали своих противников и местные Советы. Но тоже “неофициально”, исподтишка. А юридически отмена смертной казни все еще действовала, объявлялась одним из важнейших завоеваний революции.

Вот и посыпались протесты. Свердлов все их отметал. Заявлял: “Я позволю себе напомнить товарищам левым эсерам, что вначале их аргументация сосредоточилась на вопросе формальном, на том, что II съезд Советов отменил смертную казнь, а посему-де вводить смертную казнь никто ни в коем случае без специального постановления съезда не может. Я должен сказать, что нас этот формальный момент, если бы он даже и был, нисколько не связывает”. Говорил: “Это не первый случай исполнения смертного приговора. Смертные приговоры мы выносили десятками по всем городам: и в Петрограде, и в Москве, и в провинции. И в вынесении этих приговоров принимали совершенно равное, совершенно одинаковое участие как мы, “кровожадные коммунисты”, так и левые эсеры”. А вывод следовал: “Я должен указать, что Революционный трибунал первым своим постановлением о смертной казни, по моему глубокому убеждению, показал, что он правильно учитывает данный момент, который мы переживаем в настоящее время”.

Да-а… а ведь в 1911 году тот же Свердлов участвовал в пропагандистской кампании против смертной казни, напрямую связывал ее с таким “злом”, как Самодержавия. Ну так это ж пустяки, мало ли, что в агитационных целях болталось? Об этом и вспоминать-то было бы “несерьезно”. И после падения Самодержавия Яков Свердлов стал тем самым человеком, который легитимизировал смертную казнь в Советской России. Ввел ее в “законное”, обыденное русло. И ввел без каких-либо законодательных актов, а, так сказать, “явочным порядком”, созданием судебных прецедентов в порожденном Яковом Михайловичем и подконтрольном ему Верховном Революционном Трибунале. Снял формальное “табу” в данном вопросе. Открыл шлюз, через который все шире польются потоки людской крови — и вскоре захлестнут Россию.

Или, как говорил Свердлов, “реки крови”. Исследователи, разбиравшие речи, статьи, постановления Свердлова заметили, что он вообще любил слова “кровь” и “смерть”. Они в разных сочетаниях и разных контекстах повторяются очень часто. Чаще, чем у многих других большевистских лидеров. Эти слова он то смакует, выделяет, делает на них упор, то они проскальзывают сами собой, как бы подсознательно. Но он же дает и повод к последующему разгулу смерти и кровопролития. Указывыет, откуда они должны политься, реки крови. Он начинает готовить атаку на деревню. На русское крестьянство.

Подчеркнем, что в деревне в данный период все обстояло мирно и благоприятно для “революции”. Все эксцессы и столкновения здесь завершились еще в 1917-м вместе с разделами земли. Крестьяне захватили и поделили поля и усадьбы помещиков, скот, инвентарь, имущество. Обобществили и хозяйства богатых односельчан-“мироедов”, кое-где их поубивали или изгнали, в других местах просто разграбили и землю в передел пустили. Большевиков крестьянство вполне поддержало, поскольку те “Декретом о земле” узаконили сделанные приобретения. Местная власть перешла в руки сельских Советов. Иногда они были левоэсеровскими, но чаще — беспартийными. В основном в них вошли те, кто и раньше заправлял в сельских общинах: те, кого считали самыми “справными”, хозяйственными, толковыми.

Только благодаря поддержке крестьянства большевикам удалось быстро подавить казачье сопротивление на Дону и Кубани, разбить корниловцев — опору красных здесь составили “иногородние”, то есть крестьянские элементы. Благодаря крестьянам, жадно взявшимся осваивать приобретенную землю, в стране не было голода — трудности, как в Петрограде, возникали лишь из-за разваленной системы снабжения и транспорта. А в Москве и других городах действовали базары, импровизированные рынки, куда деревенское население везло свою продукцию.

С точки зрения здравой логики и здравой политики очередное преступление Свердлова тоже оказывалось иррациональным. Но тем не менее оно готовилось. Внедрялась мысль, что революция, совершившаяся на селе — еще ненастоящая. Мелкобуржуазная. Собственническая. И надо сломать сложившуюся систему, перетряхнуть, перекроить по-иному. Ударить. Разрушить… Еще в начале мая левые эсеры, очевидно, пронюхали, что замышляется нечто недоброе. Узнали о возне и обсуждениях, которые вели Свердлов и руководство наркомата земледелия, Середа и Мещеряков. И лидеры партии, Спиридонова и Карелин, обратились к Ленину. Указали, что да, мол, они ушли из правительства, но теперь просят отдать наркомат земледелия в ведение левоэсеровской партии.

Ильич поинтересовался мнением Якова Михайловича, тех же Середы и Мещерякова. Каково оказалось их мнение, нетрудно догадаться. И на заседении коммунистической фракции Наркомзема было принято решение категорически против предложения Спиридоновой и Карелина. А вслед за тем его отверг и ЦК. Мало того, в наркомате оставалось много левых эсеров среди работников среднего и низшего звена. Теперь их начали увольнять, “ослабляя влияние”.

А 20 мая на пленарном заседании ВЦИК в повестку дня был поставлен вопрос “О задачах Советов в деревне”. С докладом выступил Свердлов. Провозгласивший новый курс по отношению к крестьянству. Он говорил: “Чрезвычайно важно поставить вопрос о наших задачах в деревне и указать основные принципы, как нужно построить работу там… Если в городах нам уже удалось “убить” нашу крупную буржуазию, то этого мы пока еще не можем сказать о деревне… Поэтому мы должны самым серьезным образом поставить перед собой вопрос о создании в деревне двух противоположных враждебных сил, поставить перед собой задачу противопоставления в деревне беднейших слоев населения кулацким элементам. Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримо враждебных лагеря, если мы сможем разжечь там ту же гражданскую войну, которая шла не так давно в городе, если нам удастся восстановить деревенскую бедноту против деревенской буржуазии, только в том случае мы сможем сказать, что мы и по отношению к деревне делаем то, что смогли сделать для городов… Я нисколько не сомневаюсь в том, что мы сможем поставить работу в деревне на должную высоту”.

Обратите внимание, “противоположных враждебных сил” в деревне не было! Их предписывается создать! Раскола нет — но надо расколоть! Гражданской войны в деревне нет — но требуется ее “разжечь”! И принимается курс на союз с бедняком, борьбу с “кулаком” при “нейтрализации” середняка. Да уж какие там “кулаки”, какая “нейтрализация”! “Мироедов” еще в 1917-м крестьяне “экспроприировали”! И под понятие “кулака” попадали просто зажиточные. Те самые, на ком деревенское хозяйство держалось, кто в местные Советы вошел! А стало быть, и Советскую власть на селе поддерживал… Ну а “нейтрализацию” можно понимать очень широко…

Выступление Свердлова 20 мая 1918 года дало старт бешеной атаке на деревню. В противовес сельским Советам, превратившимся вдруг в “кулацкие” и “контрреволюционные”, начали создаваться “комбеды” — комитеты бедноты. Из шпаны, хулиганья, пьяниц, бездельников, безответственных горлопанов. Тех, кто даже в послереволюционной деревне, получив землю и разграбленное имущество, своим трудом встать на ноги не мог, бедняком оставался. Покатился беспредел подобной публики, поощряемой властями и науськиваемой на односельчан. Пошли погромы и осквернения сельских храмов — а крестьянство, несмотря на зараженность революционными лозунгами, сохраняло куда большую веру в Бога, чем рабочие в городах…