Читать онлайн «Как рассказывают историю детям в разных странах мира». Страница 17

Этот эпизод замалчивается в истории, преподаваемой индийцам, так как из него ясно, что система каст связана с индуизмом, тогда как ее стремятся представить как своего рода автономный социальный, а не религиозный феномен, не имеющий специфических связей с индуизмом.

На самом деле, как показал Луи Дюмон (IV.10), три принципа кастового режима – обособленность, иерархия, взаимозависимость наследственных групп – сводятся к одному: религиозному противопоставлению чистого и нечистого. Национальное движение стремится реформировать кастовый режим, чтобы спасти индуизм. Вспоминать о нем означало бы вновь возвращаться к вопросу об индуистской ориентации национального движения, что может лишь умножить противников как этой религии, так и режима, в котором господствуют брахманы.

Таким образом, отношения эксплуатации, огромная проблема задолженности связываются исключительно с колониальным господством. Короче говоря, многие стороны устройства иерархического общества совершенно исключены из истории, игнорируются социальные движения против каст, рабочее движение, интернационализм. А ведь одним из теоретиков движения стран третьего мира был индиец Н. Рой. Правда, коммунизм в Индии не играл заметной роли вплоть до установления независимости.

Равным образом замалчивается демографическая проблема, проблема самоубийств, не говорится ни слова о межнациональных конфликтах, которые постоянно вспыхивают, порождаемые желанием господствовать над меньшинствами или контролировать Бутан и Ассам. Итак, история в Индии в своем стремлении узаконить единство и воплотить (как знать!) мечту о новом воссоединении в конце концов лишает исторический процесс значительной части его содержания, отнимая у Индии и ее народов их существенные черты.

Если существует в наше время сообщество наций, в котором история занимает привилегированное положение, так это страны ислама. Это феномен относительно молодой, едва ли вековой давности; он проявился при столкновении с колониальной экспансией индустриальной Европы, породившем активное возрождение прошлого. В самом деле, прежде история в исламских странах не имела высокого статуса, она была отодвинута на задний план теологией, боявшейся ее конкуренции и принижавшей ее. Столкновение с завоевателями восстановило жизненные силы истории, и тогда она пережила, прежде всего в Египте, свое второе рождение. Но исламские страны были предрасположены к подобному «выдвижению» истории. Ведь ислам основывается не только на священной книге – Коране, но и на истории подвигов, исторических деяниях Пророка. И каждый верующий обязан их знать. Впрочем, Мухаммед сам определяет свое место в истории: рассматривая уроки прошлого, он включает свою деятельность в процесс развития мира, начиная с момента Творения и до дня Высшего Суда. Заботу о выполнении миссии Пророка после его смерти доктрина передает мусульманской общине. Таким образом, история рассматривается как реализация этой миссии, «плана Бога по спасению человечества».

Однако мусульмане считают, что в упрямстве человека, его тяготении к греху, его склонности к злу кроется причина бесконечных повторений одних и тех же ошибок, одних и тех же несчастий. Хорошо, что в истории встречались вдохновенные избранники, дававшие человечеству шанс спастись. Но человек, как правило, отвергал открывавшиеся перед ним возможности. Например, христианам единственную такую возможность дал Иисус, однако спасение ждет их лишь за гробом, на небе; иудеи же будут страдать непрерывно, пока они ждут пришествия Мессии. И лишь мусульмане благодаря откровению Мухаммеда могут оптимистически смотреть на свое существование. Каждое мгновение жизни Пророка, а затем и победы ислама постоянно подтверждают справедливость его взглядов. С этой точки зрения историей является лишь то, что способствует исполнению заветов ислама. История, таким образом, не рассматривается как бесконечная чреда событий от истоков до наших дней, как хронологический ряд. Она имеет свои логику и смысл, на основании которых ведется отбор фактов, событий. Она начинается не с Мухаммеда, а с поражения предшествовавших ему пророков, поскольку в этой истории исламская цивилизация окружена народами без истории, примерно так же как еще недавно на Западе считали «лишенными истории» многие народы постольку, поскольку их жизнь не была интегрирована в западную цивилизацию. Она возрождается, когда в странах ислама, подавляемых империализмом, формируется общественное самосознание, в борьбе за свободу растет понимание собственной самобытной сущности. Смысл и значение каждой проблемы определяется ее местом в борьбе за освобождение.

Особенно явственно и рельефно эти принципы проявляются в тех разделах истории, которые касаются не специфически мусульманских проблем. Так, средние века на Западе оцениваются, например, в сравнении с историей Востока. Они выглядят царством мракобесия, поскольку за точку отсчета берется блеск ислама в это время. История великих открытий, которая в западной традиции связывается с путешествиями Магеллана и Христофора Колумба, в арабо-исламской истории начинается с исследований финикийцев, за которыми следует путешествия арабов в Индийский океан, и именно их географические и научные открытия делают возможными дальнейшие исследования генуэзцев и венецианцев. История освобождения человечества начинается с провозглашения независимости в США и Французской революции 1789 г. Продолжением ее становится борьба за объединение Италии и за объединение Германии – предвестник как уничтожения колониальной зависимости народов, так и объединения исламо-арабского мира.

История, преподаваемая детям, зависит от западной истории и вместе с тем следует арабо-мусульманской историографической традиции, которая по самой своей природе связана с выполняемыми ею функциями.

Начиная с эпохи халифов[35] мусульманские правители желают знать о подвигах своих предшественников, чтобы сравняться с ними и их превзойти. Понятно поэтому, чем объясняется значительное место истории в исламских странах, почему она «должна представлять государям хороший и плохой пример», согласно Ибн ал-Асиру, историку конца XII – начала XIII в. Особую роль играют вследствие этого биографии; их по частицам собирают писцы и государственные чиновники – арабы, персы или турки. И таким образом история обретает строго утилитарное назначение, она ограничивается определенной функцией и не должна содержать в себе никаких оценок, никакого философского осмысления.

Но если в жанровом отношении история ислама следует биографической традиции, то в не меньшей степени она является также детищем аравийских племен, и эта почвенная основа глубоко проникает в нее. Именно идея отождествления ислама с арабами является точкой сосредоточения самых острых конфликтов между народами исламских стран. По-видимому, именно в Египте в XVIII в. почвенное и национальное самосознание стало конкурировать с мусульманским самосознанием: это было реакцией на господство Турции. По крайней мере, этот процесс отразился в историографии. Понятие «ватан» – родина – возобладало отныне над идеалом верности династии, каковы бы ни были ее связи с Пророком. Вскоре вновь стало высоко цениться доисламское прошлое Египта, как в Иране – прошлое древней Персии. Впрочем, затем объектом почитания и исторического познания становятся не столько земля Египта или Ирана, сколько нация сама по себе, например египетский народ, отождествляемый с арабами вообще.

В XX в. стремление к арабизации истории ислама было провозглашено во всеуслышание на конференции по арабской культуре Лиги арабских стран; предусматривалась «унификация учебников по истории, придание единообразия образованию, при котором будет сделан акцент на участие арабов в развитии цивилизации и в борьбе против империализма». Что верно для истории, верно и для литературы. И вот уже в 1964 г. в Объединенной Арабской Республике клеймят писателей, которые «под предлогом ломки, изменения поэтических ритмов доходят до предательства арабизма». На самом деле «новые поэты» хотели сломать каноны арабской классической поэзии, чтобы добраться до местных, не обязательно арабских, народных источников. Это движение в поэзии не получило большого отклика. Зато в каждой стране, несмотря на указания Лиги арабских стран, история сохраняет свое национальное содержание, возрожденное, по крайней мере в Египте, в XIX в. Это движение, испытавшее влияние Запада, родилось с Шейхом Рифа'а Рафи ал-Табави, пионером не арабской, а египетской истории Египта. В других странах восстановление доисламского и доарабского прошлого происходило медленнее, особенно в Ираке, где только при режиме Саддама Хусейна стали проявлять некоторый интерес к Вавилону. Но в Иране, где лишь на юге страны говорят по-арабски, или даже в Алжире история, как будет видно, имеет мало общего с общеарабской нормой, которая выражается в наиболее чистом виде в учебниках, предназначенных для иракских детей. В Египте «фараонизм» обнаруживается уже во введении к первой книжке по истории.