Читать онлайн «Грани русского раскола». Страница 94

Отрезок от революции 1905-1907 годов до начала Первой мировой войны рассматривается в литературе как период бурного капиталистического развития царской России. Именно в эти годы страна продемонстрировала наиболее впечатляющую промышленную динамику. Большевики, а затем и советские историографы считали, что экономическое положение отечественной буржуазии в эти годы заметно упрочилось. Конечно, справедливость такого вывода не вызывает сомнений. Однако напомним, что подход, который используется в настоящей работе, основан не на общих оценках капиталистического развития страны в целом, характерных для советской исторической науки, а на выделении основных участников этого процесса. В русле данного подхода следует обязательно различать разницу в позиционировании петербургской и московской буржуазии. Экономическая специфика функционирования двух этих финансово-промышленных кланов определила и разность их политических устремлений, а в конечном счете, и вовлеченность купечества в оппозиционное либерально-конституционное движение, захватившее страну в начале XX столетия. Экономические потребности купеческой буржуазии естественным образом стали побудительным мотивом для утверждения политической практики, которая сводила к минимуму непредсказуемость предпочтений правящей бюрократии и связанные с этим риски.

Однако установившийся думский формат, на который возлагалось немало надежд, не отвечал в полной мере чаяниям московской группы. Как и прежде, придворные круги и столичное чиновничество продолжали ориентироваться на патронаж более близкого им петербургского бизнеса и иностранного капитала. Коммерческие интересы же купечества по-прежнему оставались на втором плане, что вызывало у него большую озабоченность. Даже принципиальный старообрядческий законопроект, прошедший Государственную думу, был отвергнут верхней палатой и затем затаскан по комиссиям. Иными словами, эти политические реалии вновь побуждали купеческую буржуазию к активным действиям. О ее праве на реальное управление государством было заявлено в ходе семинаров, где открыто и в полный голос прозвучали претензии в адрес правящей бюрократии. Причем они коснулись не только традиционных экономических проблем, но и других общественно значимых вопросов. На разгром Московского университета, учиненного Министерством народного просвещения, купечество ответило жестким заявлением о некомпетентности правительства в образовательной сфере. Все это свидетельствовало о новой волне протестных настроений купеческой элиты, с чем властям приходилось все больше считаться. Как, например, при попытке назначить на пост Московского городского главы правительственного кандидата, минуя выборные процедуры в думе; эта попытка закончилась неудачей, и власти были вынуждены отступить. Короче говоря, вся ситуация предвещала новый виток борьбы за власть по линии усиления влияния Думы на правительство через назначение на министерские посты. На повестке дня оказался вопрос о полноценной парламентской модели, не только принимающей законы, но и реализующей управленческие решения.

Учреждение конституции и Думы, конечно, трансформировало политическую систему Российской империи. Однако это не привело к желанным результатам для тех, кто серьезно вложился в конституционно-либеральную эпопею начала XX века. Функционирование законодательного органа не привело к созданию действенного политического механизма по реализации экономических интересов московской буржуазии. И хотя теперь правительство утверждало в Думе ведомственные бюджеты, другими рычагами воздействия на политику министерств, кроме пылких речей, народные избранники не владели. Их влияние на решение практических вопросов коммерческого назначения было ограничено сохранявшейся неподотчетностью исполнительной власти перед законодательной. Правительственные назначения и перемещения по-прежнему оставались прерогативой императора, перед которым была ответственна вся высшая бюрократия.

Следует заметить, что начало работы III Государственной думы ознаменовалось попыткой приспособить сложившуюся политическую конструкцию к обслуживанию потребностей купеческой буржуазии. Эта попытка связана с деятельностью видного представителя московского клана А.И. Гучкова. Он являлся деятельным участником общественно-политической жизни, в 1905 году участвовал в земско-городских съездах, поддерживая линию на сотрудничество с правительством. Его конструктивный настрой не остался не замеченным в верхах: после неудачи на выборах в первую Госдуму Гучкова по инициативе самого Николая II приглашали войти в реформированный Государственный совет. Однако тот отказался пребывать в составе верхней палаты по назначению, объявив, что готов служить лишь по выбору[1255]. Правда, этот красивый жест не помешал ему уже через полгода одобрить введение военно-полевых судов, вызвавшее бурные протесты общественности. В результате он тесно сошелся с премьером П.А. Столыпиным, который после разгона II ГД настойчиво стремился утвердить в политической практике новый думский формат. Гучков стал неутомимым проводником всех столыпинских инициатив: его заинтересованность в благорасположении премьера подкреплялась неудачей на выборах уже и во вторую Госдуму.[1256] Лишь изменение избирательного закона от 3 июня 1907 года открыло для него путь в нижнюю палату. Премьер всячески, в том числе и финансово, содействовал успешному вхождению своего протеже на законодательную ниву[1257]. Оказавшись в III Думе в качестве лидера «Союза 17 октября», Гучков незамедлительно начал благодарить верховную власть за дарованные возможности и уверял в такой же своей преданности конституционному монарху, какую демонстрировали его предки к неограниченному самодержцу (заметим, апелляция к «верноподданности» его предков выглядела более, чем сомнительно)[1258].

Своим непосредственным избирателям, т.е. московскому купечеству, Гучков доказывал эффективность столыпинского думского формата. Надо заметить, что в деловых кругах Первопрестольной он слыл одним из самых правых: участия в перипетиях конца 1905 года, кроме общепримирительных заявлений, не принимал. А потому костяк купеческой элиты с осторожностью отнеся к его стремлению позиционировать себя в качестве посредника между правительством и Москвой, способного в сложившейся политической системе разруливать конкретные вопросы. Претензии Гучкова на эту роль укрепились в 1908 году, после удачного противодействия металлургам юга, когда думским кругам с помощью Столыпина удалось блокировать трестовую инициативу южан. Однако успех оказался лишь эпизодом в череде неудач, сопровождавших в дальнейшем московскую купеческую группу на коммерческой ниве. Московский биржевой комитет с явной неохотой финансировал орган октябристов «Голос Москвы», вяло воспринимая тот аргумент, что они, мол, не меньше заинтересованы в «Союзе 17 октября», чем партия – в них[1259].

Тогда Гучков решил усилить свой политический ресурс, а именно добиться постоянного личного общения с императором, которое обеспечивал пост Председателя Государственной думы. Гучков предпринял попытку конвертировать доступ к Николаю II в устойчивое влияние на решение широкого круга вопросов. По мнению октябриста Н.В. Савича, ради этого в марте 1910 года Гучков и возглавил нижнюю палату, фактически поставив на карту свое политическое будущее[1260]. Общение с государем вдохновило нового думского главу: они обсуждали не только текущую жизнь палаты, но и пополнение Госсовета новыми членами, внешнюю политику, проблемы военного строительства и т.д. Поначалу Николай II охотно откликался на идеи Гучкова, но тот, как это обычно бывает, начал откровенно бравировать, появившимися у него новыми возможностями. В итоге слова и мнения императора по конкретным ситуациям стали достоянием широкой гласности, что в корне и довольно быстро изменило его отношение к активному думскому предводителю[1261]. В результате на просьбу Гучкова назначить морским министром князя А.П. Ливена, пользовавшегося авторитетом среди офицеров флота, Николай II отреагировал по-своему: морское ведомство возглавил И.К. Григорович. После этого для всех стало очевидным, что о каком-либо гучковском влиянии на царя говорить не приходилось. С начала 1911 года общение между ними практически прекратилось[1262]. А в марте, после известного скандала с введением земства в западных губерниях, Гучков оставил председательский пост, дальнейшее пребывание на котором утратило для него всякий смыл[1263].

После такого фиаско московская буржуазия окончательно уяснила: при существующей политической конструкции воздействовать на власть в нужном для нее ключе невозможно. Тучковский эпизод убедил купечество в необходимости продавливать парламентскую модель, прекратив отстаивать свои интересы в рамках думской системы, предложенной властью. Однако курс на учреждение парламента купечество принялось реализовывать уже без бывшего Председателя Государственной думы: он лишился опоры в правительстве (после гибели Столыпина в сентябре 1911), и купеческие круги потеряли к нему интерес. К тому же в декабре 1911 года Гучков чуть не спровоцировал конфликт экономического характера с США, которые объявили о расторжении торгового договора с Россией. Недовольство американцев вызвали препятствия, чинимые евреям, предъявлявшим при въезде в страну американский паспорт. В ответ Гучков и ряд его сторонников инициировали законопроект, на 100% повышающий пошлины на товары из США, включая хлопок, необходимый текстильной промышленности. Перспектива удорожания сырья вызвала нешуточные волнения среди купеческой элиты. Инициативу Гучкова встретили в штыки деловые столпы Первопрестольной[1264], и его перспективы на выборах в IV Государственную думу стали близки к нулю. В результате он действительно потерпел полное поражение, сойдя с политического Олимпа. И лишь начавшаяся вскоре мировая война вынудила оппозиционные круги вновь вспомнить о Гучкове: его связи в армейской среде оказались востребованными в военной обстановке.