Читать онлайн «Единый поток жизни». Страница 39

Мы знаем, какое огромное влияние на духовное развитие Л. Толстого имела беззаветно его любящая тетя Татьяна Александровна Ергольская, которая заменила ему мать с самых ранних его лет и которая была живым образом отдающей себя, смиренной, благостной любви, которая, как он говорит, учила не словами и даже не делами, а всем существом своим учила.

"Главное свойство ее жизни, которое невольно заражало меня была ее удивительная, всеобщая доброта ко всем без исключения. Я стараюсь вспомнить, и не могу, ни одного случая, когда бы она рассердилась, сказала резкое слово, осудила бы — не могу вспомнить ни одного случая за 30 лет жизни... Никогда она не учила тому, как надо жить, словами, никогда не читала нравоучений. Вся нравственная работа была переработка в ней внутри, а наружу выходили только ее дела-и не дела... а вся жизнь, спокойная, кроткая, покорная и любящая не тревожной, любующейся на себя, а тихой, незаметной любовью. Она делала внутреннее дело любви, и потому ей не нужно было никуда торопиться. И эти два свойства - любовность и неторопливость — незаметно влекли в общество к ней и давали особенную прелесть этой близости... Не одна любовь ко мне была радостна. Радостна была эта атмосфера любви ко всем присутствующим и отсутствующим, живым и умершим, людям и даже животным..."[159]

Вот, напр., образ Бабушки из - Воспоминаний московского городского деятеля, человека большой доброты и чистоты сердца, Николая Ивановича Астрова (ум. в Праге в 1934 году):

"Бабушка! Воспоминание о ней — одно из самых светлых и очаровательных воспоминаний моего детства и юности. Я не помню человека, который бы так всегда неизменно оставался самим собой во все минуты жизни, во все переживания. Какая-то светлая тишина окружала ее. Это было излучение глубокой сосредоточенности ее внутренней духовной жизни...

Тихая, неторопливая поступь, полная сдержанности и достоинства. Тихая плавная речь, мелодичный голос, как--то удерживаемый в переливах своих звуков, подчиненный все той же чарующей тишине, составлявшей ее стихию. Красивое, кроткое, озаренное лицо. Даже в минуты волнения и гнева, — а чувство, подобное гневу, охватывало ее, когда до слуха ее долетела чья-либо гадкая брань или "черное слово", — оно не теряло озаренности. Напротив того, в те минуты оно становилось особенно ярким, заставляя смущенно умолкать нарушителя душевной тишины. Ее прелестные голубые глаза, тонкие черты лица довершали образ.

Мы всегда любили нашу бабушку и радостно отдавались тому тихому свету, который исходил от всего ее духовного существа. Ее приезд к нам в Москву был для нас всех, больших и малых, истинной радостью. В семье с ее появлением повышалось настроение. Все как-то становились лучше и всем становилось лучше. С ее появлением все инстинктивно ощущали, что к нам входило что-то новое, что-то такое, что только она одна умела принести с собой.

Милая бабушка! Много душевного очарования связано с воспоминанием о ней. Ее прикосновение к детской душе вызывало смутные ощущения какого-то иного мира, в котором она духовно жила..."[160]

Примеры легко умножить. Так много их и в недавнем прошлом. И в настоящем есть также изумительные примеры (например, в русской эмиграции) этой глубокой духовной связи между родителями и детьми, этого духовного воздействия и развития и роста духовного, происходящего в недрах семьи через участие ее членов в питающем потоке динамической традиции.

Продолжается ли этот процесс - хотя бы в уменьшенном, хотя в значительной степени сокращенном виде в Советской России? Отмирает ли в ней духовная жизнь семьи или она еще живет? На это возможно и следует, думаю, ответить следующим образом: там, в Советской России и в других странах, подчиненных коммунистической власти, где есть религиозная жизнь, имеется налицо фактор, противоположный тому направлению, которое хочет дать всему развитию жизни народа Советская власть. Где есть еще религиозное начало, там есть еще и семья в духовном смысле слова. Существование религии и существование семьи, как духовнокультурной силы в Советском Союзе более тесно связаны друг с другом, чем в других странах, ибо в других странах нет официально, всеми средствами государственной власти поддержанного яростного похода против религии и против семьи, как некоего свободного очага духовной и культурной жизни. Есть многие элементы в окружающей жизни, враждебно относящиеся и к религии и к религиозно настроенной семье, но прямой, принудительной власти у этих элементов вне коммунистических стран нет, или во всяком случае она пользуется пока косвенными мерами воздействия.

В Советском Союзе борьба против религии и борьба против духовной самостоятельности семьи составляет одну общую линию наступления против свободы человеческой личности со стороны коммунистического или стремящегося осуществить коммунизм государства. Но религия, хотя и подавлена, однако не уничтожена. Не уничтожена в конец, хотя все делается, чтобы духовно обесплодить ее, и семью. И обе эти величины в глубине, по существу, поддерживают друг друга. Покуда есть религиозная жизнь в Советской России, веяние ее будет проникать и в недра семьи, как и борьба против религии со всей силой перенесены там в недра семьи одновременно со страшным натиском извне. Думается, что от окончательного исхода этой борьбы зависит и судьба русского народа.

5

Возвращаюсь к прошлому до-советской русской семьи. Она была, как мы видели, местом усиленного духовного и культурного роста, оплодотворения, духовных и культурных встреч. Огромное значение для всей русской культуры, особенно в течение 19-го и в начале 20-го века, имела такая встреча между культурной и духовной жизнью "Востока" и "Запада" (понимая под Востоком русские национальные предпосылки и воздействия Православной Восточной Церкви). Русская культурная семья была изначальным и особенно важным местом этой встречи. Перед нами необозримое поле фактов, переплетающихся влияний, ярко выступающих наружу, или тончайших и глубочайших, менее бросающихся в глаза, но может быть, тем более важных воздействий и творческого ответа на них, фактов творческого синтеза, художественного, умственного, духовного, которые и образуют культуру. И это, повторяю, замечается уже на лоне семьи. Чудные, огромные библиотеки прежних поколений - в столицах, губернских городах и усадьбах, особенно богатые в области гуманистической литературы — современной и старой, истории, истории искусства, биографии, государствоведения, философии и -что также очень интересно — религии. Эти старые, нередко обильно пополнявшиеся, библиотеки были многоязычны. Я помню несколько таких замечательных библиотек, принадлежавших часто семьям, обладавшим скорее скромными средствами. Французская классическая литература 17-го и 18-го века, большей частью в изданиях того времени, в кожанных переплетах с золотым обрезом: Расин, Корнель, Мольер, философы моралисты, религиозные писатели — Паскаль, Фенелон, Массиньон, Боссюэ, Бурдалу, Ларошфуко, мемуаристы — duc de St. Simon, duc de Sully (министр Генриха IV - издание начала 17-го века), duc de Lauzun, герцогиня д'Абрантес(жена Наполеоновского маршала) в 14 томиках, и т. д., и т. д.; труды Монтескье, Токвиля, La Cité Antique Фюстеля де-Куланж, "История консульства и империи" Тьера, Ламартин, Augustin и Amédée Thierry, Ampére, Histoire Romaine a Rome и ряд других позднейших историков. Английский мир бывал представлен не менее ярко. Помню старинную библиотеку графов Чернышевых в имении моей тети Надежды Григорьевны Малиновской, рожд. кн. Долгорукой (ее мать была рожденная граф. Чернышева) в имении Подоляны в южной части Орловской губернии (на границе с Курской). Старинные ореховые шкапчики в библиотечной комнате с зелеными тенями кленовых листьев, скользившими по полу. Эти шкапчики были полны сокровищами: первые издания английских писателей начала 19-го века. Были здесь отдельные томики первого издания Байроновского Child Harold, выходившего отдельными песнями, начиная с 1816 года, со старинными виньетками в классическом стиле: урны, разбитыя колоны, обвитыя плющом, жертвенник с пылающим огнем, венки, лиры. Были в этой библиотеке и Lollah Book Томаса Мура (индийская повесть в стихах) и, конечно, старые издания Вальтер Скота с гравюрами, английские историки (Гиббоне, Маколей), экономисты, романисты, романтические поэты, Шекспир — также в старинных изданиях - которые читались с увлечением владельцами этих библиотек. Помню, ранней весной я 16-летним мальчиком уходил с томиком поэм Томаса Мура читать под огромным старым дубом над обрывом. А в той библиотеке, которая особенно предносится моему внутреннему взору с самого начала этого описания библиотечных сокровищ средне-русских усадеб и московских особняков - в библиотеке сельца Красного Новосильского уезда Тульской губернии (на границе Орловской), которая была составлена Давыдово-Долгоруковской семьей в середине 19-го века, был, кроме того, особенно ценный и любопытный отдел первоизданий классических произведений немецкой литературы второй половины 18-го века — отдельные произведения Гете и Шиллера, "Оберон" Виланда, Гердер, а также романтики начала 19-го века - так, напр., Тик Вакенродер. Помню оригинальное, несколько доморощенное впечатление, которое производили эти уютные и скромные немецкие томики, переплетенные в крепкий картон с аккуратно наклееной ярко-цветной бумагой — темно-синей, светлосиней, пунцовой, зеленой, оранжевой; а поверх этого яркого фона были наклеены еще и мелко вырезанные бумажные звезды на подобие тонких кружев — все это, очевидно, было сделано в мастерских немецкого издательства, напр., у знаменитого Котта и других, несравнимо в своей доморощенной простоте с изяществом французских переплетов из сафьяновой кожи 17-го и 18-го веков, но полно очарования. И русские старые книги были там: первые издания стихотворений Жуковского "Для немногих" 1818 года на толстой синеватой бумаге, первое издание стихотворений Козлова и др., тоже с венками и урнами и пылающими алтарями. Там же была коллекция журналов - все года "Русского Архива", "Русской Старины", "Исторического Вестника", "Русского Вестника", "Артиста", комплект Revues des Deux Mondes с 1848 года по первые годы Первой Великой войны, и т. д. И в том же доме той же усадьбы была, наряду с этой библиотекой, основанной родителями мое бабушки, преимущественно историческо-мемуарной и литературной (классики на 5 языках, а также беллетристика) и другая, мистико-богословская и философская библиотека моего деда, Василия Сергеевича Арсеньева (см. ниже стр. 214). Сходных — или несколько отличных - библиотек было в России очень много.[161] Напомню, напр., о замечательной философской и юридически-исторической библиотеке Б. Н. Чичерина в его имении "Караул" и т. д., и т. д. Это было невероятное богатство частных, часто очень специальных библиотек. Особенно, пожалуй, были интересны старинные библиотеки гуманистического (или гуманистически-религиозного) характера, вроде описанных. И здесь поражает величайшее соединение двух стихий: западной (часто западно-христианской) и "восточной", т. е. русской, часто с определенно религиозной устремленностью.