Читать онлайн «Византия и Московская Русь». Страница 44

3. Притязания Польши и Литвы

Выше мы видели, что после длительного соперничества с сыновьями• Гедимина за контроль над Галицией и Волынью польский король Казимир в 1366 году добился наконец присоединения всей Малой Руси к Польше. [530] В 1370 году, незадолго до смерти (5 ноября 1370 г.), он писал непосредственно патриарху Филофею, требуя рукоположения в митрополиты Галицкие некоего епископа Антония. Письмо Казимира, в котором приводится список четырех предшествовавших митрополитов как иллюстрация его неосновательного утверждения, что особая Галицкая митрополия существовала «от века» (εξ αΐώνος αιώνων), сохранилось в очень несовершенном переводе на греческий язык, составленном писарем, чей родной язык был явно славянский. [531] Казимир, «король Польский и Малой Руси» (κραλης της γης της Λαχίας και της Μικράς Ρωσίας) именует себя «сыном» патриарха, сообщает ему, что он овладел русскими землями и озабочен тем, что «русский закон» (ίνα μη ό νόμος χαωθη των 'Ρώσων), т. е. православное христианство, может «разориться», если в Галицию не будет назначен митрополит. Ибо, если такое назначение не состоится, ему придется «крестить русских в латинскую веру». [532]

Последняя угроза, совпавшая по времени с переходом в римско–католическую веру собственного суверена Филофея, Иоанна V, произвела необходимый эффект. Антоний, предпринявший поездку в Константинополь и пробывший там несколько месяцев, в мае 1371 года был рукоположен в митрополита Галицкого. [533] Синодальное постановление о его назначении подтверждает подчеркивавшуюся Казимиром опасность разрушения церкви в этом регионе: Антоний — единственный православный епископ, оставшийся на территориях, находящихся под властью Польши, и, следовательно, ему понадобится содействие соседнего «митрополита Угровлахии» для поставлення новых епископов, чтобы заместить пустующие кафедры. [534] Рамки юрисдикции Антония оговорены в документах 1370 года не слишком отчетливо: его права в волынских епархиях (Холм, Туров и Владимир) и даже в Перемышльской епархии Галиции обозначены как временные, «вплоть до окончания происходящих здесь неурядиц», [535] т. е. до достижения стабильной политической ситуации в этих местах. Разъясняя в письме к Алексию свои действия в Галиции и, как мы увидим ниже, на территориях, подвластных Литве, патриарх Филофей говорит об этом в мягком и искреннем тоне. Он по–прежнему расположен к митрополиту «всея Руси», но упрекает Алексия за то, что живущие в Галицких землях православные находятся у него в небрежении, что митрополит «утвердился на одном месте (т. е. в Москве), все же прочие (места) оставил без пастырского руководства, без отеческого надзора и наставления». Поскольку он «в продолжение стольких лет не посещал и не обозревал Малой Руси, то король ляшский Казимир, который также правит Малой Русью», негодует и грозит «крестить русских в латинскую веру». Выделение Галицкой митрополии, таким образом, объясняется прямыми интересами православной церкви. «Иное бы дело, если бы местный государь был православный… Но так как он не наш, а латинянин, то можно ли было отослать этого епископа ни с чем? Тогда король тотчас бы поставил в митрополиты латинянина, как он и писал, и крестил бы русских в латинскую веру… Я благодарю Бога, что Казимир не решился на это, но написал нам и потребовал митрополита… Поэтому мы вынуждены были рукоположить, кого он послал, да иначе и не могли поступить». [536]

Дальнейшее развитие событий покажет, что относительные доверие и признательность, проявленные Филофеем к польскому королю, не оправдаются. Последовавшая вскоре польская экспансия сопровождалась установлением и расширением римской церковной власти на юго–западных русских территориях и жестокими дискриминационными мерами по отношению к православному населению. [537] Однако Филофей, вероятно, был прав, назначая Антония, который, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, добился успехов в поддержании православной веры в этих местах, а также поставлений православных епископов в Молдавию, где также польское и католическое давление было не менее сильным и где особая митрополия была установлена только в 1401 году. [538]

Перемены в русской политике патриарха Филофея в 1371 году были вызваны не только польским давлением в Малой Руси, что, в сущности, было частностью, но также и прежде всего куда более очевидным и мощным утверждением господства Ольгерда и его притязаниями править всей Русью. Поддержка, оказывавшаяся Филофеем Московскому княжеству до июня 1370 года, не скрываемая также в письмах, адресованных самому Ольгерду, [539] вызвала резкий ответ литовского князя. [540] Набросанная, как это было и в случае с письмом Казимира, славянским челядином, эпистола Ольгерда перечисляет враждебные акции московского правительства во главе с Алексием, в частности, те, что касались его родственников — тверского князя Михаила и нижегородского князя Бориса, и обвиняет как патриарха, так и митрополита. «По твоему благословению митрополит и доныне благословляет их на пролитие крови. И при отцах наших не бывало таких митрополитов, каков сей митрополит. Благословляет москвитян на пролитие крови, и ни к нам не приходит, ни в Киев не наезжает. И кто поцелует крест ко мне и убежит к ним, митрополит снимает с него крестное целование»…

В дополнение к этим вполне обоснованным жалобам, Ольгерд указал также на возможность общего фронта против латинской опасности: «Митрополиту, — писал он, — следовало бы благословить москвичей на помощь нам в борьбе против немцев» (μετά των Αλαμανών) (т. е. тевтонских рыцарей). Это был, разумеется, пункт, который Филофей не мог оставить незамеченным, так как с воинственным духом латинского запада он сталкивался и в других местах, в частности, в Галиции и Болгарии. [541] Многочисленные факты, свидетельствовавшие о реально существовавшем антагонизме между Литвой и Тевтонским орденом, естественно, обеспечивали Ольгерду немалый кредит в глазах византийцев, в связи с чем примирение двух крупнейших русских княжеств на основе общей для них угрозы Тевтонского ордена, с одной стороны, и татар, с другой, должно было стать как раз около 1370 года одной из наиболее важных и первоочередных дипломатических задач для Филофея и его преемников.

Однако в заключение своего письма Ольгерд просил патриарха о невозможной уступке: основании второй митрополии, в юрисдикцию которой входили бы не только традиционные территории прежней «Литовской митрополии», существовавшей в первой половине столетия, но и всех княжеств, союзных Ольгерду. «Дай нам другого митрополита, — писал литовский князь, — на Киев, Смоленск, Тверь, Малую Русь, Новосиль, Нижний Новгород». [542] Ясно, что требуемый Ольгердом митрополит оказался бы куда в большей степени митрополитом «всея Руси», нежели Алексий: он правил бы не только традиционной Киевской кафедрой, не только такими епархиями, как Тверская и Смоленская, никогда не относившиеся к Литовской митрополии, но даже Нижегородской и Новосильской. А поскольку в 1370 году в намерения Ольгерда входил захват самой Москвы, то русскую церковь он хотел подчинить своему полному контролю.

Возможно, что литовский князь предполагал также свое личное обращение в православную веру, поскольку, согласно Никифору Григоре, он крестился еще в 1354 году [543] и большинство членов его династии уже перешли в православие, но ни византийские, ни русские источники этого периода определенно не упоминают о такой возможности. Так или иначе, Филофей, который как раз в это время вторично принял патриаршество (1364 год) и торжественно канонизировал литовских мучеников, казненных Ольгердом, [544] был, похоже, не расположен доверять ему до такой степени, чтобы предоставить Литве полный контроль над православной церковью и, соответственно, препоручить Ольгерду все византийские интересы на Руси. Но никогда ранее Вильна не оказывалась столь близка к тому, чтобы заменить Москву в качестве столицы будущей объединенной Руси. Дипломатические усилия патриарха Филофея, возможно, оказались решающим фактором, который предотвратил это.

Быстро сменявшие одно другое события 1370–1372 годов трудно описать подробно. Что, впрочем, вполне определенно — это то, что Филофей не уступил давлению Ольгерда и решительно ускорил мирное урегулирование противоречий, которое одно могло бы в известной степени восстановить пошатнувшийся престиж его подопечного — митрополита Алексия — в землях, враждебных Москве. Патриарх написал Ольгерду, призывая его «любить и почитать [митрополита Алексия], согласно заведенному обычаю и как это делают другие русские князья, и оказывать уважение, внимание и великую любовь [митрополиту], когда он посетит литовские земли, с тем чтобы [митрополит] мог без трудностей путешествовать по этим землям». [545] Пожелания эти не были излишними, так как в 1359 году в Киеве митрополита Алексия встречали весьма недружелюбно. Но патриарх дал также строгие инструкции и Алексию по отношению к Ольгерду, которого он, по–видимому, признал к этому времени уже не в качестве «нечестивого идолопоклонника», но изрядного русского князя: «И ты со своей стороны старайся, — писал Филофей Алексию, — сколько можно, иметь к нему такую же любовь и расположение, как и к прочим князьям, потому что под его властью находится христоименный народ Господень, нуждающийся в твоем надзоре и наставлении, и тебе крайне нужно иметь с ним любовь, дабы видеть и поучать как его, так и народ Божий. Исполняй это со всем усердием, без всякого прекословия». [546] Иоанн Докиан, посланник патриарха, был направлен в Москву с дополнительными устными наставлениями.