Читать онлайн «История Константинопольских соборов IX века». Страница 4

Что было при патриархе Тарасии, то же повторилось при его преемнике, св. Никифоре Исповеднике (806–815 гг.). Распри и несогласия в Византийской Церкви продолжались во все время правления этого патриарха. Никифор происходил из знаменитой византийской фамилии, заявившей себя ревностью в борьбе с иконоборчеством;[59] Никифор, в качестве уполномоченного от императрицы Ирины, занимал видное место в деятельности седьмого Вселенского собора. Вообще, прошлое Никифора должно было возбуждать к нему чувство уважения. Тем не менее с самого вступления Никифора на Византийскую патриаршую кафедру его постигают неприятности и неудачи.[60] Никифор до времени патриаршества не был духовным лицом, а проходил высокие светские должности.[61] Лишь только Никифор был избран и посвящен в патриархи, студиты, с вышеупомянутым нами знаменитым Платоном, стали открыто заявлять о незаконности возведения его в патриархи, так как они находили, что не следует мирянину вдруг становиться епископом.[62] Очевидно, студиты, не оставившие без внимания подобное же явление в жизни Тарасия, не могли и це хотели оставить без протеста новый случай возведения мирянина в архипастыри. Но это еще было не так важно, а гораздо важнее был следующий шаг патриарха. Во время поставления его в патриархи в Византии царствовал император Никифор;[63] этот последний по какой–то причине пожелал, чтобы новый патриарх снял церковное запрещение, наложенное на известного пресвитера Иосифа прежним патриархом Тарасием. Патриарх уважил желание императора. Но это действие патриарха повело к прискорбным последствиям. Монахи Студийского монастыря и Платон сначала отдалились от архипастыря, а потом и совсем отделились от власти патриарха. В Византии собран был Поместный собор, который подтвердил своим авторитетом распоряжение патриарха касательно Иосифа; но студиты, нимало не задумываясь, и собор объявили антиканоническим.[64] Студиты провозглашали, что в Византии явилась новая ересь, которую они называли «прелюбодейной ересью». Поднялась борьба между патриархом и его сторонниками, с одной стороны, и студитами и их приверженцами, с другой. Сами студиты самым тесным образом связывали свой новый протест против патриарха Никифора с тем протестом, каким они заявили себя против Тарасия; они смотрели на новое противодействие патриарху как на продолжение прежнего противодействия Тарасию. «Отсюда, т. е. из первоначальных отношений Тарасия к Иосифу, — говорили студиты, — получили начало и нынешние смятения».[65] Значит, прежний пожар лишь снова разгорается.

Войдем в некоторые подробности касательно этих новых смут в Византийской Церкви. Патриарх Никифор и его сторонники — а на его стороне было большинство предстоятелей Византийской Церкви — заявляли, что, поступая так с пресвитером Иосифом, как поступили они, тем самым Церковь становится, ввиду исключительной потребности, на путь так называемой οικονομία. Нужно сказать, что в Восточной Церкви связывалось особое понятие с словом οικονομία, которое по буквальному значению обозначает «домостроительство». Термином этим в византийской практике назывался особый вид политики, когда допускалось послабление или временное прекращение действия некоторых точнейших законов; это делалось непременно по распоряжению государя, ради каких–либо высших интересов. Такого рода «икономия» не могла, однако же, быть распространяема на догматы веры. Теперь патриарх и его партия объявляли, что в своем поступке с Иосифом они, с согласия государя, лишь применили к делу правила так называемой «икономии». Для подтверждения правоты своих действий ссылались на исторические примеры. Нужно заметить, впрочем, что примеры эти приводились господствующей партией не всегда удачно. Представители этой партии указывали на случай в жизни св. Кирилла Александрийского, когда он не велел считать еретиками тех из членов Антиохийской Церкви, которые никак не соглашались уничтожить имя Феодора Мопсуэстийского из диптихов, хотя они и мыслили по–православному. Это пример удачный. Но другой пример, которым хотели защитить свой образ действий приверженцы патриарха, был неудачен, ибо ссылка этих приверженцев на один исторический факт противоречила хронологии. Именно, они указывали на то, что будто тот же Кирилл Александрийский, ради мира церковного, поддерживал сношение с Диоскором. Такого факта не могло быть, так как Кирилл скончался раньше, чем Диоскор провозглашен был еретиком. Уже противники патриарха указывали на неправильность приведения этого примера.[66] Впрочем, нужно сказать, что и противники патриарха в споре с ним не отвергали в принципе «икономию» и ее приложение к практике,[67] но только они находили неуместным и невозможным применять правило «икономии» в деле пресвитера Иосифа. Патриарх не хотел скрывать своего гнева на противников, в особенности после того, как собор в Византии выразил свое осуждение на вождей рассматриваемого движения. Он за глаза и в глаза называл враждебную ему партию «отщепенцами от Церкви» ,[68] Правительство сослало в ссылку главных представителей протеста. Архиепископ Фессалоникийский Иосиф, брат Феодора Студита, лишен своей кафедры.[69] [70] Некоторые из особенно жарких сторонников патриарха, признавая противников Никифора за опасных врагов Церкви, по своему почину провозглашали анафему главам противной партии.[71] А другие из приверженцев патриарха поступили еще хуже. Современники рассказывают почти невероятные вещи. Например, новый архиепископ Фессалоникийский, назначенный на место низверженного Иосифа, позволил себе следующую расправу с игуменом Евфимием, приверженцем студитов. Евфимию за упорство, какое он показывал в противлении патриарху, сначала «нанесено было двести шестьдесят шесть ударов, а потом, спустя немного, четыреста ударов ремнями по спине»; игумен после наказания остался чуть жив. Но самое главное в рассказе о бичевании Евфимия вот что; «местом Пилатова судилища был храм Божий, ибо в храме Архангела был бичуем этот мученик».[72] В протесте студитов некоторые из членов господствующей партии видели не проявление ревности по благочестию, а низменных и коварных целей. Некоторые из сторонников патриарха разглашали, что студиты хотят добиться запрещения в церковном служении пресвитеру Иосифу лишь для того, чтобы потом низвергнуть патриарха, ибо если будет наложено запрещение на Иосифа, то это будет достаточным поводом к низложению патриарха, как позволившего себе служить вместе с виноватым против церковных законов Иосифом.[73] Подобного рода клевету нелегко было переносить противникам патриарха.

Обращаемся к характеристике партии противников патриарха. Лишь только решили они прервать общение с Никифором, как после этого решения всякий поворот к примирению казался для них уже невозможным. В чувстве уверенности, что они правы, противники патриарха заявили; «Скорее мы перенесем все, даже до смерти, нежели войдем в общение с пресвитером Иосифом, с теми, которые служат вместе с ним и с самим патриархом, тем более что теперешний патриарх хуже Тарасия. Ибо Тарасий ни разу не служил вместе с Иосифом; и тогда войти в общение с патриархом было бы нелепо, но не было бы таким злом, как теперь».' Для противников патриарха не составляло затруднения то обстоятельство, что на стороне патриарха «бесчисленное множество иерархов, священников и игуменов»; их пример казался неубедительным для студитов, потому что такое же большое число не стыдилось иметь общение даже с самим «прелюбодеем», т. е. императором Константином VI.[74] По рассуждению противников патриарха, в Византийской Церкви перестала существовать истинная иерархия, как скоро принят в общение явный нарушитель церковных правил Иосиф. «У них, патриарха и его сторонников, — рассуждали протестующие, — нет священства, жертвы (евхаристической) и прочих средств врачевания душевных болезней человеческих».[75] В Византийской Церкви, по словам протестующей партии, возник не только раскол, но и раскол великий.[76] Противодействовать патриарху давали право врагам его те же правила, на какие они ссылались и в борьбе с Тарасием, по крайней мере, в этих правилах они видят основание для своего протеста. Противники патриарха не только сами хотели пребывать твердыми в своей борьбе с архипастырем, но к подобной же борьбе призывали и тех, в ком предполагали одинаковую ревность по благочестию. Одних они призывали «поревновать» в правом деле, других склоняли избегать «прелюбодейной ереси», как они называли снисхождение, оказанное Иосифу.[77] Не удовлетворяясь тем, что они старались увеличить число своих приверженцев в Византийской Церкви, они пишут письма к римскому папе и просят его рассудить в их деле с патриархом и стать на их стороне, защитить самую Церковь Византийскую от разорения. Студиты так писали к тогдашнему папе Льву III: «Донося о происшедшем в Византии неложно, мы, смиренные, возносим христоподобному блаженству твоему то же воззвание, которое верховный апостол с прочими апостолами произнес ко Христу, когда на море восстала буря: «спасины», архипастырь поднебесной Церкви, «погибаем» (Мф. 8, 25). Поступи по примеру Учителя твоего Христа и простри руку к нашей Церкви. Поревнуй, просим тебя, соименному тебе папе Льву I и, согласно со своим именем, возгласи божественно, или лучше возгреми понадлежащему противу настоящего лжеучения. Ибо, если они, присвоив себе власть, не поколебались составить еретический собор, между тем как не властны составить и православного собора без вашего ведения, по издревле принятому обычаю; то тем более справедливо было бы божественному первоначальству твоему составить законный собор, чтобы отразить еретическое учение». В конце письма просители заявляют: «Как нижайшие члены Церкви и повинующиеся вашему божественному пастыреначальству, мы, наконец, просим святую душу твою считать нас как бы собственными овцами твоими».[78] В другом письме те же студиты писали папе Льву: «У нас состоялся открытый собор, собор к нарушению Евангелия Христа, которого ключи ты получил от Него через верховного из апостолов. Мы, смиренные, взываем к тебе: услышь, великая глава, и внемли тому, что устроил сатана». Затем просители умоляют уничтожить действие собора Константинопольского, как направленного к поруганию Евангелия.[79] Если сторонники патриарха, не стесняясь, называли студитов «отщепенцами от Церкви», то и студиты нещадно порицали как византийских епископов вообще, так епископов — участников известного собора в особенности. Партия меньшинства в Византии называла собор, снявший запрещение с Иосифа, собором «еретическим»,[80] «прелюбодейным», ибо представители рассматриваемой партии прилагали к этому собору слова пророка о «соборище преступников и собрании любодействующих» (Иер. 9, 2).[81] Членов собора те же протестующие признавали «богохульниками», заслуживающими «анафемы, как считающих прелюбодеяние мудрым делом Бога и святых»; называли их «врагами Божиими, так как они распоряжаются священными правилами по своему усмотрению и произволу, как господа слугами и рабами»; признавали их служителями «антихриста», а их учение об «икономии» самим «предтечею антихриста». Рассматривая деятельность участников собора, они задавали себе вопрос: «не открывается ли из случившегося, что антихрист уже при дверях», и отвечали: «в словах их уже выступает антихрист».[82] Всех епископов Византийского государства за то, что они не выражали противодействия определению собора, сторонники партии меньшинства обзывали «новыми лжеапостолами».[83] Они прилагают к епископам, показавшим уступчивость в разбираемом деле, именование юродивых; они рассуждали так: «Допуская такие дела, епископы называют самих себя Церковью, а не принимающих этого признали противниками ее; но поистине, как говорит пророк, «юрод юродивая изрекает и сердце его тщетная уразумеет, еже совершати беззаконная и глаголати на Господа прелесть» (Ис. 32, 6)».[84] Всех приверженцев патриаршего и соборного определения, старавшихся защитить так или иначе патриарха и собор, в особенности посредством рассуждений о спасительной «икономии», противники называли «змеями и говорящими змеиным голосом».[85] Собору византийских епископов противники патриарха приписывали такие постановления, коих не могло быть на нем: то, что являлось в качестве отдаленных выводов из постановлений собора, приписывалось собору, как будто бы это на самом деле сделано участниками его. Кроме превратного мнения о так называемой «икономии», в уста членов собора протестующие влагали такие узаконения: «божественные законы не простираются на царей»; «каждый епископ имеет власть над божественными правилами», почему епископы имеют власть достойных низвержения признавать незаслуживающими этого наказания.[86] Мало того, протестующие, под влиянием увлечения, приписывали собору такие действия, которые в действительности ему не принадлежали, например, будто собор подверг анафеме всех несоглашающихся с его распоряжением относительно Иосифа или что будто сами члены собора определили своих противников подвергнуть ссылке или аресту.[87] Приверженцы партии меньшинства в борьбе с партией большинства, или господствующей, старались в точности и подробности разрешить различные казуистические вопросы, возникавшие из того положения, в какое поставили себя члены первой партии по отношению к членам второй. Таких вопросов было немало. Например, возникал естественный вопрос: как смотреть на епископа, который поминает в церковных молитвах патриарха, в случае, если первый в то же время не одобряет деятельности своего верховного церковного начальника: может ли такой епископ совершать правильное рукоположение и можно ли рукоположенных от него считать истинными служителями Божиими? Ответ дается отрицательный. Игуменам монастырей внушалось даже не поминать в молитвах подобного епископа и не служить в той церкви, где служит этот епископ. Возбуждался и другой вопрос: признавать ли законным пастырем такого священника, который хотя и не сочувствует «любодейной ереси», но из страха гонения поминает в церкви епископа–еретика, т. е. приверженца патриарха? Ответ дается положительный, но под условием, если такой священник не служил в церкви вместе со своим епископом–еретиком; впрочем, разрешалось общение с подобным священником ограниченное, ибо не разрешалось иметь с ним общение в таинстве евхаристии, а лишь в псалмопении и вкушении пищи. Поднимался и еще другой вопрос: можно ли служить в церкви, в которой священник поминает епископа–еретика? На этот вопрос отвечали уклончиво: не в виде правила, а в виде совета предписывалось лучше служить при указанных обстоятельствах в обыкновенном доме. Вопрос относительно известного храма и служения в нем решался прямо и решительно — в отрицательном смысле, как скоро было несомненно, что тот или другой храм построен после «прелюбодейного собора» и освящен епископом — сторонником этого собора. Возникали и другие мелочные вопросы, например, о том: можно ли без разбора, во время путешествия, останавливаться на ночлег где пришлось, а равно разделять при этом пищу с кем случится? Эти вопросы не были решены точно и определенно, но тем не менее рекомендовалось людям с чуткою совестью быть как можно осторожнее в обращении с лицами неизвестными. «Нужно исследовать и останавливаться у православного (т. е. непричастного «ереси прелюбодейной») и, если нужно, брать от него потребное для дороги», рассуждали люди осмотрительные.[88] Замечательно, что для взаимных письменных сношений между членами партии меньшинства выдумана была шифрованная переписка. Так, имена императора Никифора и патриарха, а также общее обозначение некоторых приверженцев патриарха заменены были теми буквами греческого алфавита, которые не принадлежали к числу двадцати четырех основных букв этого алфавита; именно «коппой» обозначался патриарх, буквой «сампи» — император, а «стигмой» — приверженцы патриарха из монахов.[89] Разумеется, этот способ, делая переписку скрытною, избавлял корреспондентов от неприятности.