Читать онлайн «Лавсаик, или повествование о жизни святых и блаженных отцов». Страница 11

Выслушав это, Моисей возвратился в свою келлию и уже спокойно проводил жизнь в умеренном подвижничестве. Когда через два или три месяца блаженный пресвитер Исидор спросил подвижника, не беспокоил ли его тот дух, он отвечал: «С того самого часа, как ты помолился о мне, раб Божий, со мной не случилось ничего подобного».

Сему святому дарована была великая благодать на демонов. Как мы зимой не боимся мух, так точно, и ещё больше, презирал демонов этот великий ратоборец Моисей. Таково было святое житие непобедимого подвижника Моисея, по происхождению ефиоплянина, а по душе украшенного Божественною благодатию. По доблестям своим он причислен к лику великих отцов, скончался в скиту семидесяти пяти лет от рождения в сане пресвитера и оставил по себе семьдесят учеников.

Есть в Египте гора, чрез которую идет путь в пустынный скит; она называется Фермою. На сей горе живет около пятисот подвижников. В числе их был некто по имени Павел, доблестный монах, который постоянно вел следующий образ жизни: ни за работу и ни за какое мирское дело никогда не принимался, ни от кого ничего не брал, исключая насущной пищи. Дело подвижничества его состояло в непрестанной молитве. Так как у него положено было совершать триста молитв в сутки, то он, набрав такое же число камешков, держал их в пазухе и, как скоро оканчивал одну молитву, выбрасывал из пазухи один камешек.

Однажды сей благочестивый муж, пришедши к святому Макарию, так называемому Городскому, для свидания и духовного назидания, сказал ему: «Авва Макарий! Я нахожусь в великой скорби». Раб Христов заставил его сказать причину скорби, и тот говорит ему:

«В одном селении живет девственница, которая подвизается уже тридцатый год. Многие сказывали мне, что она, кроме субботы и воскресенья, не вкушает пищи ни в какой день, что, всегда проводя так седмицы, вкушает через пять дней и совершает каждый день по семисот молитв. Я укорил себя, когда узнал об этом, рассуждая, что я, будучи мужчиной и превосходя её крепостию сил телесных, не мог совершать более трехсот молитв». Святой Макарий отвечал: «Я вот уже шестидесятый год совершаю только по сто положенных молитв, зарабатываю нужное для пропитания своими руками, подолгу не отказываю братиям в свидании, и, однако ж, ум не укоряет меня в нерадении. Если же ты, совершая и по триста молитв, осуждаешься совестию, то явно, что ты или с нечистым сердцем молишься, или можешь больше молиться и, однако ж, не молишься».

Кроний, пресвитер Нитрийский, рассказывал мне о себе следующее: «В ранней юности я по малодушию убежал из обители своего архимандрита и, блуждая, дошел до горы святого Антония. А сей блаженный жил между Вавилоном и Ираклеею, в обширной пустыне, простирающейся до Чермного моря, поприщ на тридцать от реки Нила. Пришедши в его монастырь (он находился близ этой реки, на месте, называемом Писпир), где жили ученики его Макарий и Аматас, которые и похоронили его, когда он почил, я пять дней ждал случая увидеть святого Антония. Мне сказывали, что он посещает монастырь иногда через десять дней, иногда через двадцать, иногда через пять — как Бог положит ему на сердце идти туда для пользы приходящих в монастырь. На этот раз собралось нас много по разным нуждам. В том числе был один александрийский монах — Евлогий и с ним ещё какой–то увечный. Пришли они по следующей причине.

Этот Евлогий знал преподаваемые в школах науки, но, подвигнутый любовию к Богу и возжелав бессмертия, он отрекся от шума мирского и, раздав все свое имение нищим, оставил себе малую часть денег, потому что не мог работать. Будучи в нерешимости сам с собою оттого, что и в общежитие не хотел вступить, и не считал себя способным к уединению, он нашел на торжище одного увечного, у которого не было ни рук, ни ног, а остался в целости один язык, чтобы умолять проходящих. Евлогий, остановившись, посмотрел на него, помолился Богу и дал Богу такой обет: «Господи! Во имя Твое я возьму этого увечного и буду покоить его до самой смерти его, чтобы ради него спастись и мне. Даруй же мне, Христе, терпения послужить ему». Потом, подошедши к увечному, сказал: «Хочешь ли, друг мой, я возьму тебя в дом и буду покоить?». «О, если бы ты удостоил меня! — отвечал увечный. — Но я не заслуживаю этого». «Так я пойду, — сказал Евлогий, — приведу осла и возьму тебя отсюда». Увечный согласился на это с великою радостию. Евлогий привел осла, посадил на него увечного, привез в свое жилище и стал заботиться о нем, удовлетворяя всем его нуждам.

Увечный пятнадцать лет жил во всем довольстве, потому что Евлогий пекся о нем, как об отце, с любовию омывал его, мазал маслом, угождал ему во всем, носил его своими руками, берег больше, чем он заслуживал, и покоил, как только требовала болезнь. Но по прошествии пятнадцати лет демон вошел в увечного, желая, конечно, и Евлогия отклонить от его обета, и увечного лишить покоя и благодарности к Богу. Увечный восстал на Евлогия, начал поносить его и осыпать ругательствами, говоря ему: «Негодный беглец! Ты, видно, похитил чужие деньги; ты, может быть бывши рабом, обокрал своего господина и за мною хочешь укрыться, как будто принял меня в свое жилище под предлогом благотворительности, и из–за меня хочешь спастись?». Евлогий упрашивал и успокаивал его, говоря: «Нет, друг мой. Не говори этого, а скажи лучше, чем я огорчил тебя, и я исправлюсь». Но увечный с дерзостию говорил: «Не хочу я этих ласк твоих; отнеси меня и брось на торжище, где прежде мне было так спокойно». «Сделай милость, друг мой, — говорил ему Евлогий, — успокойся, что тебя огорчает?». Но увечный, ожесточаясь от гнева, говорил ему: «Не могу выносить твоей коварной и лицемерной ласки. Противна мне эта скудная и голодная жизнь — я хочу есть мясо!». Великодушный Евлогий принес ему и мяса. Увидев его, строптивый увечный опять закричал: «Скучно мне жить с тобою одним — хочу видеть много людей». Евлогий отвечал: «Я сейчас приведу к тебе множество братий». Но тот опять с негодованием говорит: «О, я несчастный! На тебя не могу смотреть, а ты хочешь привести ко мне подобных тебе тунеядцев». И, терзая самого себя, закричал неистовым голосом: «Не хочу, не хочу — хочу на торжище! Брось меня там, где взял». Словом, если бы он имел руки, то не преминул бы лишить себя жизни — в такую ярость привел его демон!

Евлогий после сего пошел к жившим в соседстве подвижникам и спросил их: «Что мне делать? Бросить его? Но я дал обет Богу и боюсь нарушить его. Не бросать? Так он не дает мне покоя ни днем ни ночью. Не знаю, что мне с ним делать». Те отвечают: «Великий (так они называли святого Антония) ещё жив — поди к нему. Увечного посади в лодку и, перенесши его в монастырь, там дождись, пока Великий выйдет из пещеры, и предай дело на его суд. Что он тебе скажет, то и сделай: чрез него Бог будет говорить тебе».

Евлогий послушался совета подвижников: обласкал увечного, положил его в пастушью лодку и, отправившись из города ночью, прибыл с ним в монастырь Великого Антония. Случилось же, что Великий пришел в свой монастырь, как рассказывал Кроний, поздно вечером на другой день, одетый кожаною хламидою. Он имел обыкновение призывать к себе Макария и спрашивать его: «Брат Макарий! Не пришли ли сюда какие братия?». Макарий отвечал: «Пришли». «Египтяне или иерусалимляне?» — спрашивал далее Великий. (Надобно знать, что Великий Антоний наперед внушил Макарию: «Когда увидишь, что пришли в монастырь люди не совсем усердные, то говори: "Египтяне". А когда придут довольно благочестивые и умные, говори: "Иерусалимляне"».) Итак, Великий, по обыкновению, спросил ученика своего, Макария: «Египтяне сии братия или иерусалимляне?». Макарий отвечал: «Смесь». Когда Макарий говорил, что пришли египтяне, то Великий приказывал ему изготовить для них сочиво, накормить их и потом, сотворив о них одну молитву, отпускал их. А когда Макарий говорил: «Иерусалимляне», — святой проводил с ними всю ночь в беседе о спасении души.

В этот вечер, говорит Кроний, Великий сел и пригласил к себе всех. Уже было очень поздно, когда он стал звать: «Евлогий, Евлогий, Евлогий!», хотя ему никто не сказывал, как зовут этого ученого. Три раза произнес он это имя. Но Евлогий не отвечал, думая, что так зовут ещё другого кого–нибудь. Антоний в другой раз говорит ему: «Тебе говорю, Евлогий, который пришел из Александрии». Тогда Евлогий сказал: «Что тебе угодно?». Великий говорит ему: «Зачем ты пришел сюда?». Евлогий отвечал: «Тот, Кто открыл тебе мое имя, откроет и дело, по которому я пришел». «Знаю, зачем ты пришел, — говорит ему святой Антоний, — но расскажи при всей братии, чтобы и они услышали».

Повинуясь приказанию Великого, раб Божий Евлогий сказал при всех: «Этого увечного я нашел на торжище, он лежал там без всякого призрения. Сжалившись над ним, я помолился Богу, чтобы Он даровал мне благодать терпения в служении увечному, и взял его к себе, дав обет Христу ходить за ним, чтобы и мне спастись его ради, и ему иметь от меня покой. Вот уже пятнадцать лет, как мы живем вместе, — твоей святости, конечно, все открыто. Но теперь, после стольких лет, не знаю, за какую вину с моей стороны он до крайности оскорбляет меня, и я решился бросить его, потому что он сам принуждает меня к тому. Вот за тем я и пришел к твоей святости, чтобы дал ты мне совет, как я должен поступить, и помолился о мне, ибо он тяжко оскорбляет меня».