Читать онлайн «Книга о коране, его происхождении и мифологии». Страница 51

Коран достаточно определенно сообщает о том, что именно Аллах открыл перед Зу-ль-Карнайном путь, которым он и воспользовался прежде всего для похода на запад. "А когда он дошел до заката солнца, то увидел, что оно закатывается в источник зловонный, и нашел около него людей. Мы (Аллах. — Л.К.) сказали: "О Зу-л-карнайн, либо ты накажешь, либо устроишь для них милость". Он сказал: "Того, кто несправедлив, мы накажем, а потом он будет возвращен к своему господу, и накажет он его наказанием тяжелым. А кто уверовал и творил благое, для него в награду — милость, и скажем мы ему из нашего повеления легкое". Потом он следовал по пути" (К., 18:84–88).

Сколь ни туманно здесь упомянуто о "западном" походе, тем не менее это совпадает с историческим фактом, согласно которому Александр начал свою военную и государственную карьеру с решительного пресечения попытки греческих государств освободиться от тяжелой для них власти Македонии. Начал он это еще при жизни отца в сражении при Херонее в 338 году до н. э., затем последовал разгром Фив в 335 году. А в 334 году он уже предпринял поход на Восток, прежде всего против Ирана.

В Коране нет никаких исторических дат, нет и названий стран и государств, куда "следовал" Зу-ль-Карнайн. Здесь все в дымке мифологии. Сказано лишь: "А когда дошел он до восхода солнца, то нашел, что оно восходит над людьми, для которых мы (бог. — Л.К.) не сделали от него никакой завесы" (К., 18:89). По-видимому, так в Коране передаются трудности пути Зу-ль-Карнайна, македонцев, для которых пустыни и полупустыни Азии со слепящим солнцем, когда оно стоит в зените, были неизвестны.

И вновь Зу-ль-Карнайн "следовал по пути. А когда достиг до места между двумя преградами (или стенами, горами. — Л.К.), то нашел передними народ, который едва мог понимать (обращенную к ним. — Л.К.) речь. Они сказали: "О Зу-л-карнайн, ведь Йаджудж и Маджудж (живущие за этими преградами. — Л.К.) распространяют нечестие по земле; не установить ли нам для тебя подать (не собрать ли для тебя денег. Л.К.), чтобы ты устроил между нами и ними плотину (вал, преграду. Л.К.)?" (К., 18:91–93).

Зу-ль-Карнайн, сославшись на то, "в чем укрепил меня мой господь", попросил их помочь ему "силой, я, — обещал он, — устрою между вами и ними преграду. Принесите мне (необходимое количество. Л.К.) кусков железа". А когда он сравнял (пространство. — Л.К.) между двумя склонами, сказал: "Раздувайте!" А когда он превратил его (принесенный ему металл. — Л.К.) в огонь, сказал: "Принесите мне (расплавленный металл к месту преграды, вала. — Л.К.), я вылью на это расплавленный металл" (К., 18:94–95).

Так, Зу-ль-Карнайн сделал вал, закрыв ход йаджуджам и маджуджам. "И не могли они взобраться на это и не могли там продырявить. Он сказал: "Это — по милости от моего господа. А когда придет обещание господа моего, он сделает это (этот скрепленный металлом вал. — Л.К.) порошком; обещание господа моего бывает истиной" (К., 18:96–98).

Вот и все, что можно прочитать в Коране об Александре Македонском, выведенном под прозвищем Зу-ль-Карнайн. Сведений о нем, как видим, весьма и весьма немного. Однако поскольку интерес к личности и походам Александра Македонского был велик, то и это немногое послужило поводом к созданию об Искандаре Зу-ль-Карнайне (как его стали называть в странах распространения ислама) значительного числа религиозных, исторических и художественных сочинений. Секрет тут еще в том, что раз Искандар был признан пророком Аллаха, то, хотя его жизнь и деятельность относятся к доисламской эпохе — джахилийи, о нем разрешалось писать, это даже приветствовалось.

Привлекая многоязычную литературу и устные сказания об Александре Македонском, писавшие о нем авторы-мусульмане значительно расширили те узкие рамки, в пределах которых Коран рассказывает о Зу-ль-Карнайне. Некоторые из их сочинений, особенно принадлежащие перу выдающихся поэтов, и поныне сохранили познавательный и художественный интерес. Не случайно наиболее крупные сочинения о нем переведены полностью или частично на многие языки мира, в том числе на русский. Среди них поэмы Фирдоуси, Низами Гянджеви, Амира Хосрова Дехлеви, Абдуррахмана Джами, Ахмеди, Абая.

Находились и среди мусульман историки, которые даже в раннем средневековье стремились трезво подойти к оценке походов и деятельности Александра Македонского. Таков иранский историк Абу-ль-Фазл Бейхаки (995-1077), на основании преданий осуждавший Александра за хитрость и коварство, "преступление весьма мерзкое и большое", по его утверждению, проявленное для достижения победы над шахиншахом Дарием и Фором (Пором), "царем Хиндустана"[286]. Впрочем, указание Бейхаки, что "для убийства" Фора Александр "применил" хитрость ("в стороне войска Фора (вдруг) раздался сильный крик. Фор забеспокоился и оглянулся"), содержится уже в поэме его старшего современника Фирдоуси, хотя и без истолкования названного крика как "хитрости", давшей возможность убить врага[287]. К тому же исторический Пор (по-видимому, Парватака) — царь небольшого индийского государства — не был убит в кровопролитной битве с Александром, случившейся в 326 году до н. э. на реке Гидасп (Джелам), а взят в плен. Став вассалом Александра, он правил в Пенджабе до 317 года, когда был убит остававшимся там греческим наместником.

Как пророк ислама Александр-Искандер в поэме Фирдоуси посещает Мекку и совершает обряд обхода Каабы и другие установления хаджжа. В поэме уделено внимание также раздорам, существовавшим между племенами арабов аравийского севера и юга, причем показано, что Искандер занял сторону северных племен.

Случалось, что от казначея Искандера перепадало даже и простым, бедным арабам:

Так постепенно фантастика, легенды стали настолько заслонять историческую основу биографии Александра Македонского-Искандера, что даже поэты, начиная с Амира Хосрова Дехлеви (1253–1325), пытаются отделить его от пророка Зу-ль-Карнайна Корана. Турецкий поэт Таджеддин Ахмеди (ум. в 1412 г.), автор старейшей из тюркоязычных "Искандер-намэ", поместил в ней особый рассказ о том, как на пути к источнику "живой воды" "Искандер видел хижину Искандера, предшествовавшего ему", — Зу-ль-Карнайна[289].

Как поэт и мыслитель, исповедовавший ислам, Фирдоуси знал, что, согласно Корану, мусульманскому преданию и учению о пророках, все пророки и посланники Аллаха, начиная с Адама, исповедовали ислам и были проповедниками этой религии. Все они, согласно преданиям ислама, испытали на себе "благотворность света" посланника Мухаммеда, созданного Аллахом еще до того, как он сотворил Землю и небесные светила и намного раньше того, как Мухаммед появился в Мекке, на Земле. И писания, книги, которые до Корана передавались якобы посланникам Аллаха — Тора, Инджиль, Забур, — были священными, правильно излагающими вероучение ислама. Однако затем людей, которым эта истина проповедовалась, Иблис сбивал с "прямого пути", они уходили в многобожие, ширк. Искажались и данные им книги, писания. Чтобы восстановить истину, Аллах посылал все новых и новых пророков, не забывая о необходимости просветить своим учением каждый народ или, в случае греховного упорства, истребить его.

Подобное представление об истории пророков формально логично, но оно не всегда согласуется с расширенным толкованием доисламского прошлого как времен джахилийи — язычества, варварства. Во всяком случае, эта особенность понимания древней истории в исламе не нуждается в допущении некоего "анахронизма", как это делается в последнее время при объяснении поэм, например, Низами, посвященных образу Искандера. Другое дело, что тот же Низами, обсуждая со своими персонажами вопрос о сотворении мира, сводит вместе мыслителей разных времен и народов. В его поэме оказываются вместе и Сократ, умерший за 43 года до исторического Искандера — Александра Македонского, и Платон, живший в 427–347 годах до н. э., и Архимед, родившийся 37 лет спустя после смерти Александра, и т. д. Вместе с тем это показывает, сколь широко было мировоззрение поэта Низами, как решительно он противостоял нетерпимости к иноверцам. Любопытна, в частности, у Низами беседа Искандера с индийским мудрецом, излагающим взгляды, близкие к учению материалистов Древней Индии, чарваков.

Возвышая пророков, священные книги, богослужебная литература ислама и других религий называют многие десятилетия и даже сотни лет, якобы прожитых ими. Однако Низами измеряет ценность жизни человека не числом прожитых им лет и не тем, какую религию он исповедовал, а тем, что он успел совершить, что сделал полезного, сколь весомым оказался его труд. Когда поэту исполнилось 60 лет, он в своей крупнейшей поэме "Искандер-намэ" написал: