Читать онлайн «Россия собирает своих евреев». Страница 7

Таким образом, накануне периода разделов Польши евреи составляли неотъемлемую часть социально-экономического устройства страны и располагали значительной степенью политической автономии. Однако роль их была незавидна: в городах они служили предметом ненависти по коммерческим и религиозным причинам, в сельской местности их притесняли помещики, а крестьяне питали к ним религиозную вражду и социальную ненависть. Одновременно самой еврейской общине постоянно угрожали внутренние экономические и религиозные потрясения.

Разрушение Речи Посполитой и переход еврейских общин под новую власть происходили в три этапа. Первый раздел Польши (1772 г.) был своего рода моральной компенсацией в отношении Австрии и Пруссии, так как Россия в результате русско-турецкой войны 1768-1772 гг. сделала крупные территориальные приобретения. Польша лишилась почти трети своих земель и немногим больше трети населения. Россия получила бедные и малонаселенные районы Полоцка, Витебска и Могилева. Австрия приобрела богатые и плодородные земли в Галиции. Пруссии досталась Вармия и Западная Пруссия, благодаря чему Польша оказалась полностью отрезана от моря.

Второй раздел (1793 г.) должен был воспрепятствовать Польше превратиться в сильное, реформированное, враждебное России государство в результате принятия новой конституции 3 мая 1791 г. К России отошли территории к востоку от линии Друя-Пинск-Хотин, включавшие значительную часть Украины и остаток Белоруссии. Пруссия получила районы Ченстохова-Рава-Дзялдово (Сольдау), т.е. всю Великую Польшу с городами Гданьск, Торунь, Познань, Гнезно, Калиш и Серадз. Россия приобрела свыше трех миллионов новых подданных, а Пруссия немногим больше миллиона.

Третий раздел, произошедший после подавления восстания во главе с Тадеушем Костюшко, был нацелен на уничтожение самого имени Речи Посполитой. Остатки польского государства поделили между собой Россия, Австрия и Пруссия. Россия получила Курляндию, часть Литвы с городами Вильно и Гродно и оставшуюся часть Полесья и Волыни. Пруссия заполучила Краков и в довесок – куски Краковской и Сандомирской провинций, переименованные в Новую Восточную Пруссию и Новую Силезию. Австрии отошли земли, граничившие с русскими и прусскими владениями (Западная Галиция) где находились города Львов, Тернополь и Галич [69].

В разных источниках оценки общей численности еврейского населения, отошедшего к каждой из сторон – участниц разделов, разительно отличаются друг от друга. Австрийская перепись сомнительной точности зарегистрировала в 1773 г. на новоприобретенных территориях Галиции 224981 евреев обоего пола. (В переписи 1774 г. это число сократилось до 171851) [70]. К 1795 г. общее количество подвластных Австрии польских евреев достигало, возможно, 260 тысяч человек [71]. Пруссия в 1772 г. получила 65 тысяч евреев, а при разделах 1793 и 1795 гг. к ним прибавилось в общей сложности еще свыше ста тысяч [72]. На землях, аннексированных Россией в 1772 г., едва ли проживало больше 45 тысяч евреев, но в 1793 и 1795 гг. она приобрела земли с еврейским населением в 289022 человека (данные польской переписи 1765 г.) [73]. По результатам русских переписей, проводившихся между 1797 и 1800 гг., было зарегистрировано 151277 евреев-мужчин городских сословий [74]. Но сколь бы неточными ни были эти цифры, они неизбежно приводят к общему наблюдению: только Австрийская империя в 1772 г. получила внушительное еврейское население, а Пруссии и России пришлось ждать до 1793 и 1795 гг., чтобы обрести еврейских подданных в таком же количестве.

Оказавшиеся таким образом под русским владычеством евреи не были едины по своей культуре или традициям. Территории, аннексированные в 1772 г., которые стали Могилевской и Полоцкой губерниями России, составляли некогда часть земель Великого княжества Литовского. Самосознание здешних евреев сложилось в результате несколько иного исторического развития, чем у польского еврейства. В самом деле, Литовский Ваад вышел из объединенного Совета Четырех Земель в 1623 г. отчасти ради того, чтобы сберечь и укрепить уникальные черты литовских евреев. Поэтому литовские евреи под рукой России проявляли традиционное упорное неприятие центральной власти в период существования автономии кагала с 1772 по 1844 г., что в корне отличалось от поведения евреев Царства Польского. У русских евреев так и не сформировалась верховная центральная инстанция, которая решала бы проблемы общего значения, предоставляя подобные инициативы своим видным общественным деятелям или энергичным старшинам кагалов (эти люди обыкновенно и принадлежали к тем общинам, которым угрожала наиболее непосредственная опасность). Эта разобщенность проявилась особенно очевидно в нескоординированном сопротивлении движению хасидов.

Белорусское еврейство, при всем своем нежелании подчиняться единому органу управления, отличалось удивительной однородностью – чертой, которая не была свойственна общинам, присоединенным после раздела 1793 г. В целом официальному раввинизму удалось остановить, хотя и не обратить вспять бурное распространение хасидизма. Если отдельные кагалы сотрясались от дебатов между приверженцами противных сторон, то в целом евреи новых русских территорий оставались верны старым традициям. В свое время на этих землях существовала еще одна группа, караимы, с центром в Тракае близ Вильно, но к XVIII в. их центр переместился в Луцк (Волынь) и в Галич (Галиция). Волынь вошла в состав Российской империи лишь при последних разделах Речи Посполитой.

Основная масса русских евреев состояла из ашкеназов и вела свои традиции и культуру от больших средневековых общин Германии. Значительных общин сефардов, выходцев из Испании и Португалии, здесь не существовало. В повседневной жизни говорили на языке идиш, а иврит использовался в богослужебной практике и духовном творчестве. Еврейскую молодежь старательно обучали в общине, причем упор делался на изучение Торы и Талмуда. В системе образования и в поддержании традиций русско-польские евреи и тогда, и позже стремились сохранить сложившийся уклад. Опираясь на них, они хотели преградить путь идущим из Германии идеям еврейского Просвещения, возглавляемого философской школой Моисея Мендельсона.

По внешности и языку евреи представляли собой культурный анахронизм и резко отличались от своих польских соседей-неевреев. Длинные бороды и пейсы все еще пользовались ритуальным почитанием у польских евреев, и хотя они никогда специально не старались одеваться иначе, чем окружающие христиане (на чем иногда настаивало католическое духовенство), у них сохранился средневековый польский костюм, в то время как сами поляки уже переняли немецкие моды. Итак, новые российские подданные отличались от более или менее враждебного им христианского населения своей верой, речью, одеждой и к тому же были от него отделены политически. В итоге они представляли собой очевидную, хотя и не первоочередную, проблему для российских властей.

Даже в конце XIX в. русские журналисты писали о еврейской жизни как о terra incognita, в чем ярко проявлялась неосведомленность большинства россиян о характере еврейского общества. Но если евреи оставались «неведомыми» даже по прошествии ста лет русского правления, то сколь же загадочными они казались первым русским чиновникам, приставленным к управлению евреями после первого раздела Польши в 1772 г. Опыт российской администрации не содержал ни прецедентов, ни подсказок, за исключением манифестов об изгнании евреев, принятых несколько ранее в XVIII в.

И те российские должностные лица, которые не хотели ограничиваться сохранением status quo и сознательно стремились преобразовать еврейское общество, и те, кто по должности, без особого желания, вынуждены были браться за решение проблем, связанных с евреями, находились в полном законодательном вакууме. Впрочем, они могли опереться не только на собственную находчивость, потому что к рассматриваемому времени в Европе уже успели сложиться три определенные традиции подхода к евреям – религиозная, прагматическая и реформаторская. Эти традиции возникли как результат многовекового взаимодействия между евреями и христианами Западной и Восточной Европы. При этом они не отличались достаточной четкостью и законченностью и не были строго разграничены, так что чиновники могли по своему произволу выбирать из этой путаницы разнородных нитей то, что им казалось подходящим. Для того чтобы оценить, каковы были возможные варианты построения отношений с евреями и какие из них выбирали русские власти после 1772 г., необходимо рассмотреть, что же представляли собой эти три подхода к проблеме.

Как утверждает древнерусский летописный свод «Повесть временных лет», в 986 г. хазары-иудеи попытались обратить киевского князя-язычника Владимира в свою веру [75]. Этот эпизод не был ни началом, ни концом взаимного переплетения истории русского и еврейского народов, но такие давние контакты, как и само апокрифическое повествование о Владимире, нередко затуманены легендами и вымыслами. Несмотря на неоднозначность, как правило, свойственную ранним контактам восточных славян с евреями, в научной литературе преобладает мотив неприятия, впервые прозвучавший в исторических источниках. Историографическая традиция, начатая И.Г. Оршанским и углубленная С.М. Дубновым, изображает отношение русских к евреями в виде своего рода «ткани без швов» – как постоянное и неизменное в своей враждебности.