Читать онлайн «Поместный собор Русской Православной Церкви в Троице-Сергиевой Лавре и Избрание Патриарха Пимена». Страница 17

-" Да они ему не отдавали, - ответил епископ Дионисий. - Епископ Филарет увидел это прошение у них на столе и просто забрал его".

К десяти утра участники Собора собрались в Трапезном храме, каждый по отдельности или группами, без шествия, как накануне, и заняли свои места. Куроедова не было, и за столом посредине храма сидели только четверо митрополитов: Пимен, Никодим, Филарет и Алексий.

Пропели тропарь Вознесению, и в 10 ч.5мин. митрополит Пимен стал читать свой доклад "Жизнь и деятельность Русской Православной Церкви"( текст его: ЖМП, 1971г, No 7, сс. 4-26). Читал он внятно и громко, благодаря микрофону, не быстро, и закончил его ровно через два часа. Так как текст доклада опубликован, приведу его кратко, останавливаясь на том, что врезалось в память и было мною записано. После обращения к членам Собора и гостям - все они присутствовали в этот день на заседаниях Собора - митрополит Пимен сказал: "Все мы переживаем выдающееся событие в жизни Русской Православной Церкви - ее Освященный Собор. Православная Церковь единое духовное тело, изначала являет себя в виде семьи поместных Церквей. Такой поместной Церковью является наша Русская Православная Церковь, и ее Собор свидетельствует о ее кафоличности и нормальном течении ее жизни. Это уже третий Собор по восстановлению патриаршества. Нам предстоит избрать четырнадцатого Патриарха и обозреть пройденный при Патриархе Алексии путь. Прежде всего, я считаю необходимым коснуться вопроса о положении Церкви в Советском Союзе и об отношении между Церковью и государством в нашем Отечестве. Указав на отделение Церкви от государства декретом 1918 года и на то, что свобода совести гарантирована конституцией, митрополит Пимен подчеркнул: Мы с уважением относимся к советскому законодательству о культах и ревностно наблюдаем за тем, чтобы наша церковная жизнь проходила в рамках этого законодательства. Равным образом мы считаем безусловным строгое соблюдение нашими церковными работниками за рубежом местных законов, касающихся религиозной сферы".( Это подчеркнутое выделение "зарубежных" и, что от них не требуется исполнение советских законов, является одной из характерных черт Собора 1971года, отличающей его от прежней практики Московской Патриархии. Вспомним хотя бы требование лояльности от духовенства митрополита Евлогия в 1927 году. Это, конечно, большой прогресс, но он меня не совсем удовлетворяет. Хотелось бы, чтобы и от советского духовенства не требовалось исполнения антицерковных советских законов. А, потом, к чему это странное требование, чтобы мы, "зарубежные", исполняли местные законы о культах? Какое до этого дело Патриархии?)

"Мы знаем, - продолжал митрополит Пимен,- сколь многотрудно складывались отношения между Русской Православной Церковью и Советским государством в послереволюционное время. Мы не снимаем ответственности за это с тех многих деятелей Церкви, которые... не сумели уразуметь эпохальное значение октябрьских событий...Ведь Социалистическая Революция в России была неизбежным историческим явлением". (И для подкрепления своих взглядов митрополит Пимен сослался на послание Патриарха Алексия по поводу пятидесятилетия Октябрьской Революции, в которой он усматривал "начинания, созвучные евангельским идеалам". Он сказал затем, что при Патриархах Сергии и особенно Алексии между Церковью и советской властью установились нормальные отношения, митрополит Пимен как-то особенно подчеркнуто повысив голос, произнес:" Мы дорожим и оберегаем эти отношения и никому не позволим наносить ущерб этим добрым взаимоотношениям с нашим советским государством".(Уж не ко мне ли относилась эта угроза, подумал я)."Вспомним победоносную войну, и ее бессмертный подвиг, который никогда не изгладиться в благородной памяти народа... и благословляю мирный труд советского человека", - этими словами митрополит Пимен закончил свое патриотическополитическое выступление.

Доклад митрополита Пимена содержал, несомненно, много положительных ценных данных, особенно в оценке всеправославных ценных данных и путей к их разрешению. Само выступление было выдержано в спокойных и церковных тонах. Можно только жалеть о его " патриотическо-политической" части с ее перегибами, о практическом содействии и поддержки советской внешней политике и о "удостоении" Патриарха орденом. В советских условиях иначе говорить было не возможно, и к таким пассажам нужно было относиться по-философски, иначе говоря, не обращать на них внимания. Основным недостатком, или неполнотой этого длинного выступления было то, что он не содержал ничего нового и вопреки своему намерению дать обзор жизни и деятельности Русской Церкви за период патриаршества Патриарха Алексия, ясной и полной картины не дал. Собственно говоря, единственно новое, что я узнал из доклада, это число лиц, получивших те или иные ученые степени в духовных школах. А ведь хотелось узнать, сколько, в конце концов действующих приходом в СССР, как менялось их число за последний период, сколько храмов закрыли в хрущевские гонения, как производилось это закрытие, или наоборот основание приходов, состав верующих, их возраст и образование. То же относительно монастырей и семинарий. Конечно, в советских условиях касаться таких вопросов трудно, но не опасно для выступления самого митрополита Пимена, может быть только "нежелательно". За докладом не последовало прений, а поэтому свободные выступления и обсуждения были не возможны. Увы, потому что сам доклад служил хорошей базой для подобного рода высказываний!

Сразу после доклада митрополита Пимена митр. Никодим предоставил слово почетным гостям. После чего начался общий обед, а к 15 час.30 мин. мы все должны были собраться у Трапезной церкви для общего снимка.

* * *

Во время этого обеда я сидел вместе (вернее, я сам нарочно сел) с архиепископом Уфимским Иовом (Кресовичем). Это был высокого роста представительный, благообразный старец 73 лет, державшийся очень бодро, но с большим достоинством и спокойствием. История его была мне известна. В 1960 году, в начале хрущевского гонения, он, будучи в то время архиепископом Казанским, был осужден на три года заключения. Ему вменялось экономическое злоупотребление, неуплата налогов, скрытие доходов, а попутно с этим сотрудничество с немцами во время оккупации, агитация против пожертвований на компанию за "Мир во всем мире" и открытое нежелание в этой пропаганде участвовать.

Помню, в июле 1960 года покойный митрополит Николай много мне рассказывал об архиепископе Иове. По его словам, настоящей и окончательной причиной осуждения архиепископа Иова было его самоотверженное противодействие начавшейся тогда акции массового закрытия храмов. Архиепископ Иов разъезжал по селам и призывал верующих твердо стоять за свои приходы. Его посадили в тюрьму, чтобы напугать других архиереев, дабы не повадно было другим действовать как Иов. А то что касается обвинения в "сокрытии доходов и налогов" митрополит Николай объяснил мне, что согласно установившимся порядкам архиереи платят налоги со своего жалования. Кроме того, они получают на представительство(сюда входит содержание машины, секретаря, расходы на поездки и т.д.) именно эти суммы не облагаются налогом и в инспекцию даже не заявляются. А к архиепископу Иову "придрались", что он эти суммы скрывал и налогов по ним не платил. Но обычно, если даже такие мелкие укрывательства бывают, то предлагают доплатить недостающий налог, и только в случае отказа могут подвергнуть штрафу, суду и заключению. Архиепископ Иов, оказывается даже предложил все уплатить, но, тем не менее, против него возбудили уголовное дело и приговорили к трем годам.

Так вот за обедом, подсев к нему мы разговорились о покойном митрополите Николае. Я сказал арх. Иову, что знаю его историю.

- " Да, все это сущая, правда, - произнес он. - И знаете, когда я попал в тюрьму, все меня бросили, все отреклись от меня, в том числе и Патриарх. Испугались! Один митрополит Николай не испугался. И до суда, и после суда, и осуждения он поддерживал меня, чем мог, писал мне постоянно. Он был один!"

-" А что, было с Вами после освобождения?" - спросил я.

-" После трех лет лагеря, а я отсидел полный срок - ответил архиепископ Иов, - поехал в Москву в Патриархию узнать, не могу ли я вновь вернуться к церковной работе. Мне сказали, чтобы я справился нет ли возражений со стороны Совета по делам религий. Я пошел, спросил и мне сказали"...что Вы? С нашей стороны, конечно, нет никаких возражений. Это дело Патриархии". И меня без дальнейших проволочек вновь назначили на кафедру и сейчас не беспокоят".

Мы заговорили о соборных делах. Видно было, что он сочувствует моим выступлениям, но ожидать от него открытой поддержки было нельзя. Да я его об этом и не просил- ни его, ни кого-либо другого. Это вопрос совести, да и как просить внутриросийских архиереев, когда знаешь, чем они рискуют. Архиепископ Иов был одним из "великих молчальников" нашего Собора, к чести которых можно сказать, что они не произнесли ни одного слова в защиту неправды. И молчание их было многозначительно, ибо за многими из них стояли годы тюрем, лагерей и ссылок.