Читать онлайн «Социология невежества». Страница 11

Но вернемся к нашей теме, к необходимости разделения между науками, обосновываемой Аристотелем с такой настойчивостью, которая заставляет вспомнить о неприязни, испытываемой примитивными племенами (как это изображает антрополог Мэри Дуглас) к предметам, не поддающимся точному определению и классификации, и поэтому становящимися табу. По схожей причине в некоторых культурах существует такой феномен, как умерщвление близнецов. Они не считаются отдельными особями, каждая из которых существует сама по себе и поэтому не соответствуют тому жизненному укладу, при котором каждый ребенок должен занимать предназначенное для него место.

Но вернемся к развитию научных представлений в Древней Греции. После Аристотеля, а именно в эллинистической науке, появляется откровенная тенденция к специализации, тенденция, которая не только базировалась на тех или иных методологических принципах, но и нашла для себя этическое обоснование. Школы классической греческой философии, такие как пифагореизм, платонизм, перипатетика и стоицизм, являлись универсальными школами знаний или по крайней мере учеными сообществами, где подвизались во всех науках и искусствах. Но уже в Александрии мы можем найти таких узких профессионалов, которые открыто заявляют, что им нет никакого дела до теории, относящейся к другой профессии. Так сложилось такое положение вещей, существовавшее на протяжении столетий, буквально до 17 века, при котором астрономия оказалась совершенно отделена от физики — при том что греческая астрономия достигла очень высокого уровня развития, и греческие астрономы могли с помощью геометрических моделей и на основе начатков тригонометрии вычислить окружность земного шара, и даже, руководствуясь своеобразными представлениями, расстояние от Земли до Луны или диаметр Солнца, каковые вычисления являлись обоснованными по крайней мере с методологической точки зрения. Более того, та математическая модель, описывающая движение небесных тел, которую во 2 веке построил Птолемей, была не менее точной, чем та, которая пришла ей на смену в 16 веке. Имеется в виду система Коперника, исходящая из совсем иного астрономического допущения, и утверждающая, что в центре мира находится не Земля, а Солнце.

Однако не существовало такой физической концепции, которая бы соответствовала геометрии или математической астрономии Птолемея. Такой концепции не имелось ни у последователей Аристотеля, ни у пифагорейцев.

Греческая астрономия, сформулировавшая понятие пятой первостихии, являющейся материей мира астрономических объектов, материей, которая на самом деле нематериальна, отрицала на практике возможность учитывать в астрономии те поправки, которые вносит физическая реальность. В определенном смысле это явилось нововведением, осуществленным в более позднюю эпоху Галилеем, который, изучая отклонения, происходящие в общей картине неба из-за новых астрономических явлений, пытался ввести в астрономию некоторую долю наблюдения, опровергающего теоретические построения. Хотя это не было теоретическим опровержением, поскольку все предыдущие наблюдения не опровергали систему Птолемея, тем не менее позволяло ставить астрономические вопросы, разрешить которые можно было только в рамках физики; поэтому такого рода опровержение являлось как бы смешением небесной и земной реальностей, что считалось категорически недопустимым во времена Аристотеля, а также в более поздние времена.

Более того. В рамках аристотелевской астрофизики нельзя было даже допустить, что центр, вокруг которого обращаются небесные тела, сколько-нибудь не совпадает с центром вселенной, как это делает система Птолемея, утверждающая, что центры определенных небесных сфер могут быть вовне даже той области неба, которая называется у Аристотеля подлунной сферой. На это недвусмысленно указывал еще Моше Маймонид во второй части Морэ невухим. Он пишет там, что существует различие между точками зрения физики и астрономии. А что об этом говорили астрономы? Астрономы говорили, что это никакой роли для них не играет, поскольку они призваны не подгонять теорию под факты, а лишь споспешествовать явлениям. Греческое понятие споспешествовать явлениям означает, что явления включаются в математическую модель неба, а если при этом возникает проблема у физиков, то те должны сами попытаться вытянуть себя за волосы из болота.

Такое расхождение между астрономией и физикой, какие бы ни были у него источники, было до конца преодолено лишь в последней четверти 17 столетия с выходом в свет книги Ньютона Математические принципы натуральной философии.

Сказанное до сих пор относилось к специализации знания. Эта специализация достигает иногда таких крайностей, которые имеют не только формальное выражение, но затрагивают самую суть дела, когда люди, занимающиеся какой-либо отраслью знаний, сознательно остаются несведущими в принципах смежной науки. И это неведение не воспринимается как какой-нибудь изъян, тогда как Аристотель и подобные ему мыслители, жившие в более позднюю эпоху, которые пытались достичь энциклопедичности познаний, то есть люди, сведущие во всех отраслях знания, считаются ненормальным и нежелательным феноменом, — как потому, что с тех пор накопилось слишком много новых знаний, так и потому, что ныне мы располагаем (и это мы должны признать) слишком большим набором разных наук и специальностей. Такое положение вещей имело социальные последствия, явившись в более поздние времена причиной возникновения той или иной формы гильдий. Эти гильдии вновь делают некоторые отрасли знания достоянием замкнутых сообществ посвященных, однако замкнутость этих сообществ не такая абсолютная, какой она являлась в примитивных обществах. Она не абсолютна потому, что науки, которые культивируются в этих сообществах, сохраняют прозрачность своих критериев, внятность своих основоположений для каждого, кто имеет доступ к знаниям. И здесь уместно сформулировать важный принцип, о котором мы не хотели упоминать раньше времени: как представляется, дорога, ведущая к широкомасштабному увеличению знаний, — это исключительно дорога открытого знания, а не закрытого. В этом и состоит преимущество тех обществ, которые развивали тот или иной тип открытого знания, что именно в них возникли условия для полноценного увеличения и углубления знаний. И если верно, что точным определением рационализма, коль скоро у него вообще имеется точное определение, является следующее социологическое определение: рационализм — это форма существования идеала открытого знания, и не более того, — то верным окажется и такое заявление: развитие знаний предполагает в первую очередь наличие рациональных прозрачных критериев, устанавливающих, что является знанием, что является легитимным знанием.

В предыдущей главе мы рассуждали о переходе от знания, имеющего общий характер, к знанию, для которого уже характерна специализация, и видели, что этот переход происходил параллельно с переходом от классической греческой науки к эллинистической. В эллинистической науке существовала специализация; при этом каждая отрасль знания была открытой изнутри, но закрытой для других отраслей знания. Быть может, это лучше сформулировать следующим образом: в эллинистическую эпоху не считалось предосудительным, когда специалист в каком-нибудь разделе науки проявлял неведение в других науках или выказывал демонстративное равнодушие к этим наукам.

Одновременно мы утверждали, что только открытое знание, как в общем плане, так и в отдельных отраслях, является предварительным условиям того феномена, который характерен для западной науки, а именно феномена почти безграничного роста знания.

Ибо этому знанию не только присуща раскрытость для всех и каждого, — оно еще обладает критериями, позволяющими судить о том, какого рода это знание, и на основании которых знание принимают или отвергают; критериями прозрачными, благодаря которым делается возможным систематический, концептуальный рост знания.

В эпоху Просвещения, в 16–17 столетиях, стала заметной тенденция к открытому знанию, как в социальном, так и в содержательном аспектах. Это способствовало накоплению знаний, как эмпирических, так и имевших иной источник, которые собирались и умножались внутри ученых сообществ. И действительно, на этом фоне число людей, занятых приобретением, собиранием и передачей знаний, неуклонно увеличивалось. С другой стороны, в сообществе, являющимся по сути своей закрытым, существовали условия, практически соответствующие тем, которые свойственны профессиональным объединениям. Это значит, что сообщество само накладывало ограничение на свой количественный рост, а также на распространение содержательных подробностей своего знания. И это вопреки открытому характеру знания, которое само по себе было способно расти и множиться, привлекая к себе все большее число людей и включая в свой круг все больше фактов.