Читать онлайн «Иудаизм, христианство, ислам: Парадигмы взаимовлияния». Страница 9

Как мы видели, мотив «бунтарства», на который Гегель делает такой упор, говоря об абсолютной «интериоризированной» свободе христианства, появляется уже у ап. Павла. Однако «сверхзадача» Гегеля совершенно иная: для него, с одной стороны, важно увязать освобождение личности в христианстве с милым его сердцу протестантизмом, а с другой — с «объективной свободой», реализующейся в рамках современного государства, и в особенности, как выясняется, Прусского государства. В соответствии с этой сверхзадачей определяется и конечное предназначение «субъективной» свободы: ей суждено укротить и смирить себя, в чём, согласно Гегелю, и состоят её слава и величие.

Идеология приручённой, институциализированной свободы, принятая нынче на Западе, содержит различные элементы, в том числе и лозунги, унаследованные от революционных движений (политического и религиозного толка), выступавших под девизом «абсолютного раскрепощения», — движений, либо потерпевших неудачу, либо принявших в конечном счёте вполне «одомашненные» истеблишментские формы. Впрочем, на протяжении всего двадцатого века продолжают возникать идеологии, выдвигающие на первый план требование свободы. Одни из них отвергают христианство, другие, напротив, претендуют на то, чтобы говорить от его имени. В настоящей статье я намеревался показать, что впервые призыв к освобождению, по всей видимости, прозвучал в эпоху, непосредственно предшествующую разрушению Второго храма, и что смысл этого призыва в значительной степени проясняется в свете исторической ситуации, в которой находился тогда еврейский народ. Отголоски того первоначального призыва мы продолжаем различать и в дальнейшем, несмотря на все, порой поразительные, метаморфозы, которые претерпевает в ходе истории стремление человека к свободе.

Перевод с иврита Сергея Рузера

Настоящее[20] исследование посвящено арабской рукописи, которая в действительности является не тем, чем представляется на первый взгляд. На первый взгляд перед нами один из образцов мусульманской антихристианской полемики, который в свою очередь интегрирован в более обширное сочинение, впервые описанное Риттером, под названием Tathbīt Dala 'il Nubuwwat Sayyidina Muhammad (Установление доказательств пророческого достоинства господина нашего Мухаммада). Трактат этот принадлежит перу известного мутазлитского автора X в. Абд аль-Джаббара[21]. Однако на самом деле в случае интересующих нас текстов мусульманский богослов лишь приспосабливал для собственных целей — в том числе и с помощью многочисленных интерполяций — писания, отражающие взгляды и традиции иудеохристианской общины, о чём подробнее ниже. Насколько мне известно, до меня этот текст никто не изучал. Приношу благодарность моему коллеге Д. Флусееру за целый ряд полезных советов и замечаний.

Рукопись, содержащая упомянутый текст, находится в Стамбуле; впервые моё внимание к ней привлёк д-р Стерн. Прочитав заметку Риттера, он бегло просмотрел рукопись, и у него сложилось впечатление, что в ней может содержаться богатейшая информация о сектах раннего ислама. За краткое время пребывания в Стамбуле я имел возможность убедиться, что манускрипт представляет большую ценность как источник по истории ислама, и сфотографировал текст. Мы со Стерном оба решили, что будем над ним работать. Стерн выбрал для изучения последнюю часть манускрипта, где в крайне враждебном духе обсуждается секта измаилитов, над систематическим трудом о которой он как раз работает. На мою долю выпало исследование первой половины текста, содержащей многочисленные упоминания о других еретиках и вольнодумцах раннего ислама. При первом знакомстве с трактатом Абд аль-Джаббара я лишь поверхностно ознакомился с главой о христианстве, включающей около шестидесяти листов. Как сама проблематика, так и подход к ней показались мне в высшей степени необычными: это мало походило на антихристианскую полемику, которую обычно вели мусульмане. Я попытался объяснить расхождения исторической ситуацией и реакцией на неё Абд аль-Джаббара. Он жил во времена великих побед Византии над мусульманскими странами и, питая враждебные чувства к могущественной христианской империи, предсказывал самое мрачное будущее ортодоксальному исламу, против которого ополчились не только Византия, но и еретики-фатимиды в Египте; последние, как с удовлетворением демонстрирует Абд аль-Джаббар, действовали в сговоре с Византией[22]. Однако впоследствии я убедился, что объяснение это применимо лишь в весьма ограниченной степени. Личное отношение Абд аль-Джаббара к христианству проявилось в его дополнениях (иногда весьма пространных) к тем писаниям, которые он, как мы увидим, использовал для своих целей, но эти интерполяции составляют относительно небольшую часть главы о христианстве. Тут может быть выдвинуто другое предположение: враждебность и опасения Абд аль-Джаббара могли склонить его к использованию более ранних антихристианских материалов, оказавшихся в его распоряжении.

Пытаясь объяснить особенности текста исторической ситуацией, я никак не мог отделаться от смутного ощущения, что антихристианская глава представляет собой в некотором роде загадку; в конце концов, это побудило меня прочесть всё сочинение целиком. Сначала впечатление непрояснённости, загадки не исчезало; дело прояснилось только после того, как я внезапно понял, что заинтересовавший меня текст, по крайней мере большая его часть, не был и не мог быть написан мусульманином. Когда это стало ясно, потребовалась новая гипотеза. Изучение текстов Tathbīt показало, что лишь одно предположение об их происхождении согласуется с наблюдаемыми фактами. Они могли происходить только из иудеохристианской среды, а Абд аль-Джаббар всего лишь приспосабливал их (зачастую довольно неловко и небрежно) для своих собственных нужд. Добавления и вставки Абд аль-Джаббара иногда сводятся к одному-единственному поясняющему предложению или даже части предложения, а иногда занимают несколько листов. В большинстве случаев, хотя, очевидно, не во всех, налицо явные признаки, позволяющие отделить эти интерполяции от самих иудеохристианских текстов, к которым они были добавлены. Прежде чем представить доказательства своих заключений, я хотел бы дать краткую тематическую классификацию тех четырёх или пяти категорий текстов, которые составляют ядро данной главы (если оставить в стороне вставки Абд аль-Джаббара), — естественно, иногда различные типы переплетаются в одном тексте. Классификация текстов, в соответствии с их содержанием, такова.

1. Обвинения христиан в том, что они отступили от Закона Моисея и стали придерживаться других законов и обычаев.

2. Полемика против догматики или, точнее, против христологии трёх основных христианских «сект»[23], то есть яковитов, несториан и ортодоксов — последних иногда называют rum[24], то есть римляне, или византийцы.

3. Очерк ранней истории христианства или, по крайней мере, некоторых выдающихся событий этой истории.

4. Написанные во враждебном духе рассказы об обычаях христианских монахов, священников и мирян. Некоторые из этих историй могли быть добавлены самим Абд аль-Джаббаром, но некоторые другие явно заимствованы из более раннего источника или во всяком случае предполагают такое близкое знакомство с христианскими обычаями и укладом, каким мало кто, если вообще кто-либо из мусульман обладал.

Пятую категорию составляют многочисленные и иногда обширные цитаты из четырёх канонических и неизвестных апокрифических евангелий.

Некоторые цитаты очень интересны с точки зрения филологических исследований новозаветной литературы; их можно отнести к числу наиболее важных компонентов изучаемых текстов. Однако в данной части настоящей статьи мы будем приводить их лишь в связи с текстами первой и второй категорий — там эти цитаты используются в качестве аргументов при решении некоторых спорных вопросов.

Есть одна тема, лейтмотивом проходящая через тексты первой, второй и третьей категорий. Христиане (al-nasara), то есть представители трёх вышеупомянутых «сект», разошлись с учением Христа (al-masih). Они оставили истинную религию в первую очередь, как показывают содержащиеся здесь фрагменты исторического плана, под влиянием подстрекательств ап. Павла, чья личность и деятельность в этих текстах подвергаются презрению и осмеянию. Стремясь к господству в мире, христиане усвоили образ жизни и обычаи rum (этим именем в данном контексте обозначаются римские и греческие язычники)[25].