Читать онлайн «Русские подвижники 19-ого века». Страница 40

В продолжение пяти лет Свирская обитель не отпускала о. Леонида, и, наконец, получив увольнение из нее и проведя полгода в Площанской пустыни, в единении с о. Макарием (Ивановым), которому было суждено разделить труды о. Леонида по насаждению старчества, о. Леонид в апреле 1829 г. прибыл с 6 учениками в Оптину. На пасеке близ скита ему отвели келлию, и разместили его учеников. С прибытием о. Леонида возникло в Оптиной старчество.

Скрытно от людей осталось духовное воспитание о. Леонида. О его внутренней жизни мало сохранилось известий. Можно сказать только, что высочайшая ревность никогда не покидала его, снедая его душу, и что он прошел полный путь послушания своему старцу. В последний год жизни о. Феодора, о. Леонид преуспел более, чем во все предшествовавшее время, и из Свирского монастыря вышел во всеоружии духовной силы.

Можно предположить также, что о. Леонид был делателем умной молитвы[8]. Одному ученику он сказал так: "Кого посетит Бог тяжким испытанием, скорбью, лишением возлюбленного из ближних, тот и невольно помолится всем сердцем и всем помышлением своим, всем умом своим. Следственно, источник молитвы у всякого есть; но отверзается он или постоянным углублением в себя, по учении отцов, или мгновенно Божиим сверлом".

В чем состоит старчество и значение его?

Дело спасения души есть многотрудное дело. Непрестанная борьба с собою, т. е. борьба духа с зараженною первородным грехом природою, и постоянное самонаблюдение, необходимое для успешности этой борьбы, еще недостаточны. Нужно еще многое знание — знание человеческой природы и ее отношения ко внешнему миру, и той доли духовной пользы и вреда, какую можно извлечь из соприкосновения с этим миром, знание путей, которыми снискивается благодатная помощь. Нужно непрестанное руководительство, для поддержания души в ее деле, для соблюдения, так сказать, равновесия ее, чтобы работа совершенствования шла, не останавливаясь и последовательно, а не обращалась в духовные прыжки в перемежку с привычными падениями, как то часто бывает с людьми, не имеющими руководителя. Нужно лицо, узнавшее данную душу, ее расположения, способности и грехи, — лицо, которое, умудренное духовною опытностью и разумением, вело бы эту душу, ободряя ее в дни лености и уныния, обуздывая в дни неумеренных восторгов, смиряя в гордости, предусматривая опасности, врачуя покаянием во грехе.

Спокоен и верен путь человека, подчинившего себя такому руководству, потому что тем исполняет он две великие добродетели — послушания и смирения. То откровение помыслов, которое является непременным условием отношения к старцу, есть могущественное орудие совершенствования, страшное для врагов нашего спасения. Помысл не открытый тревожит и смущает душу; исповеданный — отпадает и не вредит ей.

Вот как говорит о таком руководстве преп. Иоанн Лествичник: "Якоже корабль, имеющий искусного кормчего, благополучно, Божиим содействием, входит в пристанище; тако и душа, имущая доброго пастыря, удобно на небо восходит, хотя бы прежде и много зла соделала. Как идущий по неизвестному пути без путеводителя удобно на оном заблуждает хотя бы был и весьма разумен, так и путь монашества самовластно проходящий, удобно погибает, хотя бы и всю мира сего премудрость знал".

"Молитвами и слезами, говорит один учитель благочестия, умоли Бога показать тебе человека, который бы мог хорошо упасти тебя".

"Невозможно впасть в бесовскую прелесть тому, кто живет не по своему хотению и разумению, а по наставлению старцев. Не может лукавый враг посмеяться над неопытностью того, кто не привык, по причине ложного стыда, скрывать все возникающие в сердце его помышления".

Таково значение старца, великое для мирян, еще более обширное в жизни иноков. Значение это духовное; внешней власти управления старец не имеет, хотя ничего не должно делаться в монастыре важного без его благословения. Об этом высоком положении старца, как общего наставника и вдохновителя монастырской жизни, сохранились следующие слова в предсмертном завещании великого учителя иноков, преп. Феодора Студийского:

"Во-первых, оставляю вам наставником господина и отца моего и отца вашего, преподобнейшего затворника, и отца, и светило, и учителя. Ибо он о Господе выше и меня и вас, и он наша глава, хотя и подчинил себя, живя безмолвно в христоподражательном смирении; его наставлениями и молитвами, верою, спасетесь, если только окажете ему должную благопокорливость и послушание". — Далее преп. Феодор Студит говорит о выборе настоятеля.

Вот этот дух старчества и принес в Оптину о. Леонид, и крепко его в ней утвердил.

Это было вновь обретенное и внесенное в Россию сокровище, так как, известное встарь в Египетских и Палестинских киновиях, на Афоне и в России, в последние века старчество было вовсе забыто, но открыто в аскетических творениях старцем Паиаем Величковским, который, переведя на славянский язык учение об отношении к старцам, ввел его в молдавских монастырях, откуда принесено оно учеником о. Паисия, Феодором, в Россию и передано о. Леониду.

Со времени водворения о. Леонида в Оптиной, изменился в ней строй иноческой жизни. Вся братия стекалась в келлию старца с душевными откровениями своими, и чудную картину представлял старец, в белой одежде, в короткой мантии, окруженный стоявшими на коленях учениками. Особое воодушевление стало видно в иноках, и, замечая благотворное влияние на них старца, миряне вслед за ними пошли к о. Леониду, с недоумениями и скорбями своими. Расти стала слава обители, и подвижники благочестия стали посылать в Оптину людей, искавших надежного пути спасения.

В 1834 году прибыл в Оптину иеромонах Макарий Иванов, и, пребывая послушным о. Леониду, стал в то же время сотрудником его. Делили они труды свои, покорствовали и смирялись друг пред другом, вместе подписывались на письмах, а в последние пять лет жизни о. Леонида были как бы один дух в двух телах, передавая друг другу обстоятельства духовных чад своих и вместе иногда выслушивая откровения их. Так что, когда не стало о. Леонида, осталась живою другая половина его — о. Макарий.

Влияние старчества, через Оптину, распространилось еще на две обители Калужской епархии и на несколько женских монастырей.

Как труженику на такой святой ниве, тяжкое гонение пришлось претерпеть о. Леониду за старчество. Некоторые непонятливые монахи смущались невиданным новшеством, считали его за ересь, смешивали откровение помыслов с таинством исповеди. На о. Леонида был послан к архиерею донос. Опасаясь неприятностей, архиерей приказал перевести о. Леонида с пасеки скитской в монастырь, и воспретить к нему вход мирян. Смиренно подчинился старец этому распоряжению — и, как он делал и после, в неоднократных принудительных перемещениях, взял на руки келейную свою икону Богоматери, Владимирскую, запел "Достойно есть яко воистину", — и пошел в новую келлию, и, пока ученики переносили келейные вещи, он уже сидел на новом месте, спокойно занимаясь рукоделием своим — плетением поясков.

Между тем, настоятель о. Моисей был поставлен в очень трудное положение между повелением начальства и сочувствием тем многим скорбящим, которые были лишены духовного утешения. Некоторые столь настоятельно просили свидания со старцем, что отказать им не было возможности; но, раз приняв одного, — случалось, с разрешения самого архиерея, — о. Леонид считал себя не в праве отказывать другим.

Но доносы не прекращались. Вместе с подтверждением запрещения принимать посетителей, о. Леониду велено было архиереем снять схиму, так как он был пострижен в нее келейно, без консисторского указа.

Однажды о. Моисей, идя по монастырю, увидал огромную толпу народа пред келлиею старца и заметил ему о запрещении архиерея. Вместо ответа о. Леонид приказал келейникам принести недвижимого калеку, лежавшего у его дверей. "Посмотрите на него — он живой в аду, — сказал старец, — но ему можно помочь. Господь привел его ко мне для искреннего раскаяния, чтоб я его обличил и наставил. — Что вы скажете? Могу я его не принять?"

Игумен содрогнулся, смотря на несчастного, но молвил: "Преосвященный грозил послать вас под начал".

— Ну так что ж? Хоть в Сибирь меня пошлите, хоть костер разведите, хоть на огонь поставьте — я буду все тот же Леонид. Я к себе никого не зову, а кто приходит ко мне, тех гнать от себя не могу. Особенно в простонародии многие погибают от неразумия и нуждаются в духовной помощи. Как могу презреть их вопиющие душевные нужды?

Гонение на о. Леонида улеглось, когда Оптину, в 1837 г., проездом в Киев, в сопровождении Калужского архиерея, посетил Филарет, митр. Киевский, давно знавший о. Леонида. Между прочим, архипастырь сказал ему при архиерее: "Почему ж ты не в схиме?" Старец молчал. — "Ты схимник, и должен носить схиму".