Читать онлайн «Лекции о сущности религии». Страница 63

Орган религии есть чувство, есть сила воображения, есть потребность или стремление быть счастливым, но эти органы отнюдь не распространяют своей власти над особой категорией предметов - предметов, обозначаемых как религиозные, точно существуют таковые, а не каждый предмет, каждая сила, каждое явление, как человеческое, так и природное, может быть предметом религии. Но предметом религии - религии, по крайней мере в собственном смысле слова - делается предмет фантазии, чувства, стремления к счастью лишь при особых условиях, при условиях, о которых я только что говорил, при наличности той точки зрения, когда человеку из-за недостаточности образования, учености, критики, различения между субъективным и объективным, предмет, или существо не является тотчас же тем, что оно само есть, чем оно является в действительности, что оно из себя представляет как объект разума и чувства, но лишь как существо чувства, фантазии, стремления к счастью. Правда, и для натуралиста природа есть предмет стремления к счастью, - ибо кто может быть счастливым, например, в тюремной клетке, где нет ни простора, ни воздуха, ни света? - предмет воображения, фантазии, предмет чувства, даже чувства зависимости, но натуралист не упускает из виду ее действительного предметного существования, и именно поэтому его не вводит в обман его стремление к счастью, его не одолевают его чувства, его не опережает его фантазия, и поэтому природа ему не кажется субъективным, то есть личным, произвольным, милостивым и немилостивым, карающим и награждающим существом, следовательно, существом, которое по необходимости, в силу своей природы, является предметом жертв и покаяний, хвалебных и благодарственных песен, почтительных просьб и коленопреклонений, то есть предметом религии. И натуралист или гуманист - приведу еще пример - еще почитает мертвых, но не религиозно, не как богов, потому что он не делает, как это делает религиозное воображение, существа, имеющиеся лишь в представлении, существами действительными, личными, потому что он не переносит ощущений, которые в нем вызывает мертвец, на самый предмет, не считает мертвецов ужасными, страшными существами, вообще существами, которые еще имеют волю, способность вредить или приносить пользу, которых еще следует почитать, бояться, просить и умилостивлять, как действительные существа.

Вернемся, однако, назад, к нашей настоящей теме. Переход от язычества к христианству, от религии природы к религии духа или человека я объяснил как акт воображения. Сначала я показал, что бог есть образ, существо воображения, причем я одновременно показал различие между христианским, или монотеистическим, и языческим, или политеистическим, богом, а именно, что языческий бог есть материальный, телесный, единичный образ, христианский же бог есть духовный образ, есть слово, что поэтому, чтобы познать сущность христианского бога, необходимо лишь понять сущность слова. Этим, однако, я и ограничил мое выведение религии из воображения, я установил различие между произведениями религиозной силы воображения и простыми поэтическими вымыслами, или фикциями, показал, что религиозное воображение действует лишь в союзе с чувством зависимости, что боги никоим образом не являются только существами воображения, но и предметами сердечной потребности, - предметами тех чувств, которые охватывают человека в важнейшие моменты жизни, в счастье и в несчастье;

что боги именно потому, что человек стремится получить приятное, хорошее и устранить неприятное, плохое, являются и предметами стремления к счастью, потребности в нем. Этот пункт привел нас к различию между религией и образованием, молитвой и трудом; религия в том сходится с образованием, с культурой, с трудом, что она имеет культурные цели, но расходится в том, что она этих целей хочет достигнуть без культурных средств. После того, как я таким образом наметил это различие, я возвращаюсь к религии, как к предмету стремления к счастью. Я высказал по этому случаю смелое положение:

боги суть превращенные в действительность или представленные, как действительные существа, желания людей; бог есть не что иное, как стремление человека к счастью, нашедшее свое удовлетворение в фантазии. Я заметил, однако, что боги столь же различны, как и желания людей или народов, ибо хотя все люди желают быть счастливыми, но один делает одно, другой другое объектом своего счастья. У язычников поэтому другие боги, чем у христиан, ибо у них другие желания. Или - отличие христианского бога от языческого покоится на отличии христианских желаний от желаний язычников. "Каково твое сердце, таков и твой бог", - говорит Лютер. "Все народы, - говорит Мейнерс в указанном сочинении, - просили богов вплоть до возникновения христианства лишь о временных благах и об устранении временных зол (25). Дикие племена рыбаков и охотников молились своим богам, чтобы они сделали удачными их рыбную ловлю и охоту, пастушеские народы - чтобы боги благословили их пастбища и стада, земледельческие - чтобы боги благословили их сады и поля. Все без исключения молили для себя и членов своего племени о здоровье и долголетии, о богатстве и благоприятствующей погоде и победе над врагами и противниками". То есть язычники имели ограниченные желания, чувственные, материальные, на языке христиан - земные, плотские желания. Но именно поэтому у них были материальные, чувственные, ограниченные боги, и столько богов, сколько имеется чувственных желательных благ. Так, у них был бог богатства, бог здоровья, бог счастья, удачи и так далее, и так как желания людей сообразовались с их сословием, с их занятием, то каждое сословие у греков и римлян имело своих особых богов, пастух - пастушеских богов, земледелец - крестьянских богов, купец - своего Меркурия, которого он умолял о прибыли (26).

Предметы языческих желаний, впрочем, не "безнравственны"; не безнравственно желать здоровья; наоборот, это - совершенно разумное желание; не безнравственно также желать быть богатым, - ведь благодарят же благочестивые христиане своего бога, когда получают богатое наследство или натыкаются на счастливую находку; безнравственными или, вернее, бесчеловечными, потому что только бесчеловечное безнравственно, были тогда лишь пожелания или молитвы язычников о богатстве, когда они просили богов, чтобы те отправили на тот свет их родственников, их родителей, чтобы тем самым получить их имущество. Языческие желания были желаниями, не выходившими из рамок природы человека, не переступавшими границы этой жизни, этого действительно чувственного мира. Но именно поэтому и их боги не были такими неограниченными, супранатуралистическими, то есть сверхъестественными, существами, как христианский бог. Как желания язычников не были внемировыми и сверхмировыми желаниями, так не были таковыми и их боги;

они скорее были едиными с миром, мировыми существами. Христианский бог делает с миром что хочет, он его создает из ничего, потому что мир для него ничто, потому что он сам был, когда мир был еще ничем; но языческий бог в своем творении и действии связан с веществом, с материей; даже те языческие философы, которые больше всего приближались к представлениям христианства, верили в вечность материи, основного вещества мира, уделяли своему богу лишь роль мирового формировщика, но не настоящего творца. Бог язычников был связан с материей, потому что языческие желания и мысли были связаны с веществом, с содержанием действительного мира. Язычник не отделялся от мира, от природы; он мог мыслить себя лишь как ее часть; у него не было поэтому отличного от мира и от него оторванного бога. Мир был для него божественным, чудесным существом или, вернее, самым высоким, самым прекрасным, что он мог себе представить. В одинаковом смысле употребляют поэтому языческие философы-теисты слова: бог, мир, природа. Каков человек, таков и его бог; языческий бог есть образ языческого человека или, как я выражаюсь в "Сущности христианства", не что иное, как сущность человека-язычника, опредмеченное и изображенное как самостоятельное существо. Общее или одинаковое в различных богах и религиях есть лишь то, что обще человеческой природе. Как ни различны люди, но все они все-таки люди; одинаковость и единство человеческого рода, человеческой организации есть одинаковость богов; эфиоп рисует себе бога черным, как он сам, кавказец - таким, каков цвет его кожи; но все они придают богам человеческий облик или представляют их себе как человеческие существа.

Поверхностно, впрочем, не принимать во внимание различия богов; для язычника есть только языческий бог, тот бог, который един с его, язычника, отличием от других народов и людей, бог для христианина есть лишь христианский бог. Многие строгие христиане отрицали за язычниками даже самую веру в бога, ибо боги язычников - не боги в понимании христиан, они уже в силу своего множества противоречат христианскому понятию божества. Христианский же бог есть не что иное, как существо человека-христианина, олицетворенное или опредмеченное, представленное силой воображения как самостоятельное существо. Христианин имеет сверхземные, сверхчувственные, сверхчеловеческие, сверхмировые желания. Христианин - по крайней мере истинный христианин, который не вобрал в себя языческих элементов, как современные светские люди и ханжи, - не желает себе ни богатства, ни почетных мест, ни долгой жизни, ни здоровья. Что такое здоровье в глазах христианина? "Ведь вся эта жизнь есть не что иное, как болезнь, только в вечной жизни здоровье", - говорит св. Августин. Что такое долгая жизнь в понимании христианина? В сравнении с вечностью, которую христианин имеет в своей голове, самая долгая жизнь есть мимолетное мгновение. Что такое земные блеск и слава? В сравнении с небесной славой то же самое, что блуждающий огонек в сравнении с небесным светом. Но именно благодаря этим своим желаниям христианин имеет и сверхземного, сверхчеловеческого и сверхмирового бога. Христианин не смотрит на себя, подобно язычнику, как на члена природы, как на часть мира. "Настоящего града не имамы, - говорится в Библии, - но грядущего взыскуем". "Наша жизнь (то есть наше право уроженца и право гражданина) на небесах". "Человек, - говорит определенно отец церкви Лактанций, - не есть продукт мира, не есть часть мира";