Читать онлайн «Легенда о Вавилоне». Страница 83

Притча о Валтасаре стала окончанием легенды о гибели Вавилона, предсказанной великими иудейскими пророками. Гибели этой в реальности не было, но с той поры она вечно символизирует неизбежное падение любого создания рук человеческих, внешне мощного и неприступного, но уже обреченного Всевышним (и вряд ли случайна ассоциативная связь с Башней, которая здесь неминуемо возникает). Ту же мысль еще сильнее выразил второй великий символ Книги Даниила и навсегда отпечатал ее в коллективном сознании человечества.

Упомянутые выше «чародеи и Халдеи» были вызваны к Навуходоносору, чтобы объяснить ему значение сна, содержание которого сам царь не мог даже изложить, ибо «слово отступило» от него{191}. Сделать это смог только Даниил. А видел Навуходоносор всю древневосточную историю на несколько веков вперед[619]. Сила явившегося царю образа оказалась столь велика, что он стал цельным, неразложимым символом, полностью заслонил свои же собственные перепевы и трактовки и навеки вошел в повседневную речь. Произошло это потому, что на протяжении многих веков человечество имело возможность убедиться в его справедливости, ибо раз за разом несокрушимым империям будущего являлись надписи на стене, и все могучие исполины рано или поздно оказывались «колоссами на глиняных ногах».

Геополитические подробности видения Навуходоносора давно утрачены мифологическим сознанием. Никого не интересует, что золотая голова приснившегося царю истукана символизировала Вавилонскую империю, серебряная грудь — Мидию, медное чрево — Персию, а железные голени — державу Александра. А состоявшие из смеси железа и глины «ноги и пальцы на ногах» истукана означали эллинистическую эпоху «разделенных царств», которые «смешаются чрез семя человеческое, но не сольются одно с другим»{192}. При этом исторический анализ, сделанный автором, не мог не привлечь внимания его иудейских современников. Притесняющее их царство, говорил он, «будет частью крепкое, частью хрупкое» и отнюдь не вечное. Но все эти подробности коллективная память человечества легко утратила: остался только самый главный, самый яркий образ. «Огромный истукан в чрезвычайном блеске» — «и страшен был вид его». А затем «камень оторвался с горы без содействия рук, ударил в истукан, в железные и глиняные ноги его, и разбил их. Тогда все вместе раздробилось: железо, глина, медь, серебро и золото сделались как прах на летних гумнах, и ветер унес их, и следа не осталось от них»{193}.

Две великие легенды постепенно объединились, поскольку неизбежная гибель Валтасара объясняется именно тем, что он правит «колоссом на глиняных ногах», сильным лишь внешне, но на самом деле неустойчивым, уязвимым и потому обреченным. Сверх того, в рассказе об истукане, постепенно ставшем символизировать любое могущественное государственное образование, любое проявление установившегося имперского миропорядка, есть еще один важнейший образ — образ орудия Господня. Камня, который «отторгнут был от горы не руками» и повлек за собой гибель «страшного видом» исполина. Так автор Книги Даниила перекинул еще один мостик между собой и будущим.

Современники и ближайшие потомки, возможно, понимали притчу о колоссе так: внутренне крепкая, хотя и небольшая иерусалимская община или даже царство Израильское — неясно, духовное или реальное — не просто устоит перед напором притеснителей, но и станет причиной их падения[620]. Но этот художественный образ захватил не только «избранный народ». Оказалось, что важнейший символ иудейской истории — внешне небольшое создание Господне, способное, благодаря следованию Его заветам, не только устоять перед каким угодно количественным превосходством, но и превозмочь его, а в итоге взять верх, не силой, не числом, а соизволением Божьим одолеть что-то неимоверно мощное, с виду неприступное и несокрушимое — что этот символ окажется близок всему человечеству. Не раз им будут вдохновляться совершенно безрассудные, с точки зрения неверующих, одиночки или небольшие группы утративших разум людей, снова и снова вступающих в обреченную борьбу с многоликими политическими и идеологическими истуканами. И в назидание всем законопослушным рабам подобные безумцы неоднократно станут именно теми камнями, от которых могучий колосс погибнет — иногда необъяснимо быстро.

Первыми этот образ взяли на вооружение основоположники нового религиозного учения — представители ничтожного меньшинства, зажатого между одинаково враждебными ему эллинистическим и иудейским мирами. Вряд ли случайно появление в Евангелии символа, напрямую перекликающегося с описанным выше, — камня, который сохранит целостность при любом столкновении[621]. Особое внимание люди нового времени обратили на один из заключительных стихов второй главы Книги Даниила: «Бог Небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно»{194}. Назначение того, что пущено пращой Господней, не может быть в одном лишь разрушении. Не зря «камень, разбивший истукан, сделался великой горою и наполнил всю землю»{195}.

Слова эти вспоминались не раз и не два. Ибо небольшая община воистину оказалась камнем, а вся противостоящая ей античная цивилизация — колоссом на глиняных ногах. Как привидевшийся Навуходоносору истукан приобрел вселенские масштабы, так соединившийся с ним причудливым образом Вавилон сделался олицетворением богатейшего и могущественного, но все равно обреченного языческого мира. И легенда о нем стала бессмертной.

Заключительная книга Нового Завета — Откровение святого Иоанна Богослова, которую часто, транслитерируя греческое слово, называют «Апокалипсисом»[622], является одним из самых загадочных и сложных для толкования священных сочинений. Неслучайно один из крупных современных теологов замечает, что большинство верующих ее избегают, в то время как иные, наоборот, только ее из всей Библии и читают{196}. Место Апокалипсиса в культурной истории человечества очень значительно. Углубляться в ее детали мы не станем — для этого нужно писать отдельную книгу. Для нас важно, что в Апокалипсисе окончательно сформировалась легенда о Вавилоне, впервые достигшая своего аллегорического выражения в Книге Даниила — сочинении, чрезвычайно близком ранним христианам.

Как мы только что сказали, адепты нового учения, а скорее всего еще их предшественники и провозвестники, быстро проинтерпретировали недавние пророчества на свой лад, сделав из Книги Даниила своего рода цивилизационный мост. Впрочем, она таковым и являлась, принадлежа одновременно позднеиудейской и эллинистической культурам и будучи к тому же сочинением самого что ни есть апокалиптического характера — безусловно, в большей мере, чем иные ветхозаветные тексты.

Апокалиптические книги, т. е. произведения, содержащие какое-либо «открытие» или «откровение», — происхождения сугубо эллинского[623]. Это связано с присущей позднеантичной культуре идее о знании «закрытом», недоступном для непосвященных. Данная мысль восходит еще к Пифагору, но особое развитие она получила после смерти Аристотеля[624]. Время от времени обладатели высших тайн составляли труды, в которых делились этим эзотерическим знанием, которое им было тем или иным образом даровано или открыто. Отсюда и общее название этих сочинений. В дальнейшем слово «апокалиптический» приобрело дополнительное значение — «рассказ о конце света» (что в прямом смысле не вполне верно) благодаря самому известному из этих трудов — библейскому Откровению.

При этом жанр размышления о полном катастроф будущем, о чем-то, напоминающем конец времен, существовал и в более древней библейской традиции, поэтому, возможно, его развитие на грани эр и эпох оказалось достаточно органичным. Наиболее ранним подобным фрагментом Ветхого Завета является упоминавшийся нами в одной из предыдущих глав «апокалипсис Исайи»{197}. Два других древних сочинения сходного характера содержатся в Книгах «малых пророков» Иоиля и Захарии. Все они датируются послепленным периодом.

Существует еще несколько трудов апокалиптической направленности. Некоторые из них были созданы одновременно с позднейшими текстами Ветхого Завета или от имени ветхозаветных авторов (псевдоэпиграфия). Из них наиболее известны два, о которых мы уже вскользь упоминали: древняя (примерно III–X вв. до н.э.) апокрифическая Книга Еноха и одна из Книг Ездры, относящаяся уже к I в. н.э., в протестантской традиции являющаяся 2-й апокрифической, в СП именумая 3-й. Полновесным каноническим статусом не обладает и она, поскольку не вошла ни в еврейскую версию Писания, ни в поздние варианты Септуагинты и других греческих переводов. Сохранилось только латинское переложение, сделанное бл. Иеронимом и вошедшее в состав католической Библии — Вульгаты. Главным же и наиболее известным ветхозаветным апокалиптическим сочинением является Книга Даниила, в первую очередь потому, что оказалась наиболее созвучна настроениям людей рубежа эр — в ней они смогли найти ответы на вопросы, мучившие их наиболее сильно.